Казнь без злого умысла - Александра Маринина

– Что еще?

– Из Москвы едут какие-то мутные люди. Якобы бывшие сотрудники МВД, давно в отставке. И якобы их направляет банк «АПК» для решения вопроса о возможности покупки земли в нашем районе под строительство пятизвездочного пансионата.

– Что-то много у тебя «якобы» получилось, – покачал головой мэр.

– А это потому, Костя, что ни одному слову в этой легенде я не верю. Только вчера появилось письмо со словами о лаборатории и о результатах исследования, и уже сегодня мне звонят из Москвы и предупреждают, что приедут два человека, и просят оказать содействие, если будет нужно. Ты понимаешь, что все это может значить?

– Плохо, – выдохнул Смелков. – Все это очень, очень плохо. Думаешь, ФСБ?

– Все может быть, – неопределенно ответил начальник УВД.

– Может, Петьку попросим помочь?

– Придется. Хоть ты и не прав был, когда от него дистанцировался, но сейчас это может как раз сыграть нам на руку. Ладно, пойду я, дел много.

И снова Смелков отметил про себя, насколько бесшумно отодвинул стул полковник. Ни скрипа, ни шороха. И как ему это удается?

«И все равно Игореха плохо выглядит, – подумал Константин Кириллович, глядя на закрывающуюся за другом дверь. – Мы ведь ровесники, с одного года. А я по сравнению с ним просто парень жениховского возраста. И веса лишнего у меня нет, и морщин куда меньше, и здоровье явно лучше».

До прихода гендиректора зверофермы Зои Григорьевны Деревянко оставалось время, которое мэр посвятил работе с бумагами, накопившимися за день, ведь в область он уехал, а точнее – улетел, с раннего утра.

Зоя Григорьевна, полная энергичная седая женщина чуть за шестьдесят, с возмущением отмела все предположения о нарушениях в работе зверофермы. И Смелков ей поверил. Впрочем, он никогда не отличался излишней недоверчивостью, ему так было проще. Когда же речь зашла о возможном переносе фермы на десять километров к востоку, попросила принести карту района. Верная Олеся (впрочем, с удовольствием проводившая время в приемной в обществе нового охранника Саши), не уходившая домой раньше шефа, тут же принесла карту и разложила ее на столе для совещаний.

– Во-первых, сюда переносить нельзя. – Зоя Григорьевна ткнула карандашом в место на карте, обозначая участок, где предлагалось построить новую ферму. – Нам природоохрана не разрешит, здесь территория заповедника. Во-вторых, на ферме должны работать люди, а это значит, что они будут туда как-то приезжать и как-то уезжать домой. Как? На крыльях, что ли? Вы дадите денег на строительство дороги от города до фермы? Здесь же заповедные леса, человек только пешком пройдет. Трассы-то еще не будет, ведь прежде, чем ее строить, нужно ферму убрать, а куда ее убирать, если новая не построена? Значит, сначала строим новую ферму, а только потом прокладываем Федеральную трассу, а никак не наоборот. Как вы собираетесь туда технику подгонять для строительства? Ну ладно, под технику вырубите лес, с вас станется, сделаете просеку. А дальше что? Построите ферму, а как на ней работать? Нужны пути для доставки кормов, это обязательное требование. А возят их не в легковушках и даже не на «газелях», а огромными фурами, которые по проселочной дороге не проедут. Нужна строго определенная роза ветров, чтобы наши запахи не доходили до жилых домов. Здесь направление ветров такое, что никто разрешения на строительство зверофермы не даст. Короче, Константин Кириллович, все эти словеса о переносе фермы – просто детский лепет на лужайке. Проект ни в одной инстанции не пройдет.

Про розу ветров и про необходимость путей для доставки кормов Смелков слышал впервые, и это не укрылось от внимания Лаевича, руководителя предвыборного штаба. Лаевич внимательно слушал гендиректора зверофермы и не произносил ни слова, только то и дело бросал изучающие взгляды на мэра.

– Константин Кириллович, а вы сами давно на ферме были? – неожиданно спросил он.

– Да я ж ее вот этими самыми руками строил! – воскликнул Смелков.

Это было сущей правдой. В 1979 году окончивший школу, провалившийся в институт и ожидавший осеннего призыва в армию Костя Смелков действительно работал на строительстве Вербицкой зверофермы. Простым рабочим. Этот факт стал одним из основополагающих в фундаменте всей аргументации мэра в защиту фермы. Выступая перед избирателями и давая интервью журналистам, он постоянно повторял: «Я знаю, как это больно и несправедливо, когда ради чьей-то выгоды или каких-то непонятных мифических благ уничтожается то, что ты сам когда-то сделал своими руками, что любил и чем гордился. Я горжусь тем, что начинал свой путь обычным чернорабочим на стройке, и я не дам в обиду нашу звероферму, которую сам строил вместе с другими жителями нашего города». Обычно это производило хорошее впечатление на слушателей…

– Строили, – кивнул Лаевич, молодой человек лет тридцати с небольшим, невзрачной наружности, с длинноватыми, но очень чистыми блестящими волосами, падающими на лицо косой челкой и почти полностью закрывающими один глаз. – Но с тех пор были хоть раз?

Мэр пожал плечами.

– Не был. А что мне там делать?

– Это надо исправить.

– Каким образом? Говорить на всех углах, что я там был только вчера?

– Ну зачем же, – усмехнулся Лаевич. – Ложь – это всегда плохо. Это неправильно. И это не наш путь. Наш путь – правда, причем легко проверяемая. И этим наша политика ведения предвыборной кампании выгодно отличается от политики Горчевского. Вы должны будете поехать на ферму вместе с телевизионщиками, чтобы это увидел весь город. И вы должны будете ходить по нашей ферме так, как ходит хозяин по своей земле. Вы меня понимаете, Константин Кириллович?

– Не совсем…

Мэр испытующе посмотрел на молодого человека. Не ошибся ли он, сделав его руководителем предвыборного штаба? Может быть, нужно было поставить на это место другого человека, проверенного, того, кто руководил штабом во время прошлых выборов и привел Константина Смелкова к победе? Лаевича рекомендовали как человека, умеющего придумывать неординарные ходы, не выходящие за рамки этики и тем более закона, и мэр сперва намеревался сделать его просто одним из членов штаба, но потом как-то все так сложилось… Прежний руководитель, проверенный, уже давший согласие возглавить штаб, тяжело заболел и работать не смог, а из тех, кто в тот момент был под рукой, Лаевич показался самым деловитым, организованным и сообразительным. Положа руку на сердце, у Смелкова не было к молодому человеку никаких претензий, ибо ни одно из предложенных им решений до сих пор не оказывалось неудачным. Но все равно, когда тебе пятьдесят три, трудно безоговорочно принять мысль о том, что тридцатилетние могут работать не хуже, а порой и лучше, чем твои ровесники. Вот и эта идея с фермой… Ладно, если это поможет – он готов не только на ферму ехать, но и дохлых мышей жрать. А вот что значит «ходить как хозяин по своей земле»? Клетки чистить, что ли? Или что?

– Я, Константин Кириллович, в отличие от вас, на ферме бывал, – спокойно пояснил Лаевич. В этом месте Зоя Григорьевна тихонько фыркнула и с трудом подавила улыбку. – Вот и Зоя Григорьевна смеется, потому что помнит, как это было в первый раз. Как я явился к ней в костюмчике и в начищенных ботиночках и попросил провести меня по ферме, показать, как там все устроено. Она меня в тот же момент развернула и выперла под зад коленкой. А знаете почему?

– И почему же? – спросил мэр с интересом.

О том, что руководитель его предвыборного штаба ездил на звероферму, он действительно слышал впервые. Интересно, что этому пацану там понадобилось?

– А потому, что на звероферму, туда, где звери находятся, никто не ходит в своей одежде, все переодеваются и переобуваются. Запахи там такие, которые мгновенно пропитывают все, что на вас надето, и не выветриваются они потом очень и очень долго. В цивильном можно только в административный корпус проходить, туда, где руководство сидит. А для визита к зверям необходима сменная одежда. И сапоги. И рукавицы. Без рукавиц брать зверя на руки нельзя, а без картинки «мэр берет из клетки очаровательную норочку» никакого эффекта не получится. Кроме того, в организации звероводства довольно много специальных терминов, и если вы не будете ими владеть, в репортаже сразу станет видно, что вы там никогда не бывали. Вы центральный проход шеда от поперечного отличите? Вообще знаете, что такое «шед»? Вот вы приедете, переоденетесь, тележурналист задаст вам вопрос: а покажите-ка, Константин Кириллович, что именно вы тут строили. Вы хотя бы саму постройку узнаете? И сможете правильно сказать, что это такое? Кормоцех? Или убойный пункт? Или, может быть, это вообще теплая стоянка для кормораздатчиков? Или пункт первичной обработки шкурок? И зайдете вы в этот пункт, внутрь, и придется вам журналистам рассказывать и показывать, где тут что: где остывочная, где шкуросъемочная, где обезжировочная, где дообезжировочная, где правилочная, где сушильное помещение, а есть еще помещение съемки шкурок с правилок, помещение откатки шкурок по мездре и волосу, помещение доработки и очистки, сортировочная и, наконец, склад готовой продукции. Я все перечислил, Зоя Григорьевна? Ничего не упустил?