Иммануил Великовский - Ион Деген

5. «ТРЕТИЙ ИСХОД»

Великовский много думал об этом, и незадолго до февральской революции 1917 года написал яркую высокоэмоциональную брошюру «Третий исход». Издана она была спустя десять месяцев под псевдонимом Имануэля Рамио.

Сразу же после краткого предисловия студент, которому было тогда лишь чуть больше 20 лет, писал: «Четыре устоя, на которых утверждено всякое начало культуры, — это: человечество, нация, семья, личность. Удаляя любой из этих устоев, мы выходим из равновесия. В иудаизме замечательно совершенно сочетаются все четыре начала. Широкий кругозор номадов, кочующих между Месопотамией и Египтом, отличается ощущениями не только универсальными, но даже космическими.

Библия — это история еврейского народа, но в то же время — это и история человечества. Начинается эта история не с какой-либо династии, не с каких-либо законов, не с каких-либо походов и не с призвания чужеземных правителей, а с сотворения мира и создания человека.

Еврейские пророки говорят не только об усовершенствовании личности, не только о развращенности народа и его будущих судьбах, но и о других народах, не только о своих соседях, но и о целом мире. Судьбы мира — почти в каждом слове пророка, хотя он и посвящает обыкновенно свои речи своему народу. Надо быть великим фантастом всечеловечества, чтобы в маленькой Иудее простому пастуху объявить суд народам или начать говорить так: „Слушайте, народы, внимайте, страны!“ Это в то время, когда сохранить и распространить эти слова должны не пар, электричество и типографский станок, а исключительно дух энтузиазма и правды.

Примером того, как с исчезновением идеи всечеловечества теряется равновесие потерявшего этот устой, может служить любой народ древности: Египет, Вавилон, Греция, Рим, несмотря на то, что каждый из них мечтал о мировом господстве и даже в определенный момент, может быть, и достигал его. Даже больше: всякий народ, мечтающий о мировом господстве, не имеет — уже или еще — идеи всечеловечества».

Великовский считает Наполеона разрушителем идей пророков, повторенных французской революцией. В словах немецкого гимна он пророчески замечает стремление к мировому господству. Он обращает внимание на интересную деталь: еврейский народ, представление которого о его Богоизбранности не говорит о недостатке самомнения или веры в себя, никогда свои политические пределы не представлял себе дальше границ, обещанных Богом.

Великовский, рассматривая исторический процесс создания нации, замечает: «…ни одна нация не нашла безумства сказать о себе то, что сказал о себе еврейский народ. Он стоит лицом к лицу Бога. Поэтому его сила другая, его идеология неизменна, как неизменна вера в Единого Бога. Идеологии других наций могут видоизменяться, исчезать; с их исчезновением могут исчезать нации».

Великовский рассуждает о семье — о ее не только биологическом, но и метафизическом значении. Говоря о бессмертии половых клеток, в отличие от соматических, Великовский пишет: «…биология лишь объясняет то, что иудаизм понял без лабораторий и опытов… У еврейства был осознанный культ предков и столь же осознанный и отсутствующий у других народностей культ потомства. Еврей называет Израилем весь народ, потому что во всем народе есть „семя“ Израиля.

Семя, которое носил Авраам, теперь ношу я, как и всякий еврей». Дальше подробно развивается этот тезис, подводящий автора к причине сохранения самобытности еврейского народа, даже находившегося в рассеянии. Горечь звучит в фразах, противопоставляющих евреев окружающим их народам и, прежде всего, — народам Европы: «Законов милосердия ты не знала, начала справедливости тебе чужды, пророков Бога среди тебя не было. Европа — это антипод иудаизма».

Великовский утверждает, что в начальных школах от Гренады и Кордовы до Багдада и Шираза детей обучали на глобусах, когда Европа еще представляла себе Землю плоской. Он говорит о гуннах и вандалах, объявивших себя наследниками христианства, о том, как Европа была поражена идеей свободы, равенства, братства через 25 столетий после того, как эту идею не только проповедовали, но и осуществляли в городах Иудеи и Самарии. У евреев раньше, чем у других народов, исчезло рабство. В цивилизованном мире оно еще существовало во второй половине XIX века (Россия, Америка). «У евреев не было плебеев и аристократов; были только аристократы духа и невежды». Но у первых не было никакого преимущества, кроме внутреннего превосходства.

Великовский пишет о необходимости и радости труда. Он не понимает, как можно прожить всю жизнь и есть хлеб за «критикования чужих литературных произведений».

Он высказывает и несколько наивные мысли о необходимости работы на земле, независимо от основной профессии. «Под своею смоковницею будет сидеть каждый человек. Так только я могу представить себе конечное счастье и покой для странствующего Израиля». «В Библии, — подчеркивает юный автор, — почти нигде не говорится о труде, потому что труд был наслаждением для людей, и говорить „трудись“ некому было. А христианам понадобилось создать особую религию труда (помимо религии церкви) — социализм, который отверг религию церкви». В данной фразе, думается, не вызывает сомнений вторая ее половина.

Основная идея брошюры, конечная цель, которую преследовал автор, — возвращение евреев в Землю Израиля. Великовский, фактически тогда юноша, не страшится возвысить свой критикующий голос против кумира сионистов — Теодора Герцля, не понимающего, по мнению автора брошюры, каким должно быть возрожденное еврейское государство. «Теодор Герцль хотел еврейский дух… сделать духом европейским. И ассимилировать он его хотел, правда, со всей любовью своего большого сердца». Он не может простить Герцлю его мечту о Иерусалиме, «где христиане, магометане и евреи (на третьем месте) имеют свои учреждения, где на храме написано „Nil humani a me alienum puto“ — „ничто человеческое мне не чуждо“. Латынь надписи говорит, что еврейское — чуждо».

Для Великовского очевидно: возвращение в еврейскую страну — это возвращение к Еврейскому Богу, а не просто создание страны для европеизированных евреев. С возмущением говорит юный автор о части ассимилированной еврейской интеллигенции, переставшей верить в Бога, — «ложный стыд среди этой интеллигенции и полуинтеллигенции, некое рабство, которое не позволяет рабам верить в то, во что не в ходу верить среди господ, некая глупость, которая как бы говорит — слишком долго мы в Него верили, или которая ничего не говорит, потому что говорить ей нечего». И дальше: «В наши дни сказать — „мы потомки Маккавеев“ — это любезно нашей гордости, но берем ли мы себе лозунгом Имя Бога, как Маккавеи?»

Великовский заключает брошюру следующими словами: «Я выяснил, что еврейская нация создалась и обособилась, как нация, знающая Бога, а идея всечеловечества близка еврейской нации более, чем кому-либо; я выяснил, что еврейство ищет исхода из Европы, и теперь настало время ухода в Сион. Труд на земле, здоровая любовь, глубокая культура иудаизма, разумная цивилизация — все это не ново, но еще не осуществилось. Осуществиться это должно в еврейской стране».

Есть в брошюре места наивные, противоречивые, незрелые.

Не следует забывать, что автору ее, студенту-медику, исполнился лишь 21 год.

И, тем не менее, глубокий анализ, страстная убежденность и вера сохраняют ее актуальной даже в наше время. Жаль, что об этой работе Великовского ничего не знают в Израиле. Изданная на русском языке небольшим тиражом, она уже давно стала раритетом.

6. ПРИГОВОР, НЕ ПРИВЕДЕННЫЙ В ИСПОЛНЕНИЕ

Сионисты России никогда не выступали против революции или против советской власти. Единственная их вина заключалась в концепции, что евреи не должны иметь ничего общего ни с революцией, ни с советской властью, что дело евреев — иммиграция в Эрец-Исраэль и воссоздание там своего государства. Но в глазах большевиков, пришедших к власти, концепция эта была смертным грехом, который необходимо искоренять физически. Так определил их вождь Ленин. Претворение в жизнь этих указаний — фактически физическое искоренение еврейской нации в России — осуществлял «карающий меч» революции — Дзержинский.

..В феврале 1918 года ЧК арестовала группу московских сионистов, в том числе — технического секретаря организации, при обыске которого был обнаружен список жертвователей на покупку земли в Палестине. Шимона Великовского успели предупредить об опасности. Он не вернулся домой и уже никогда не видел ни дома, ни своего имущества, накопленного годами неустанного труда. Однако ему удалось избежать ареста. Три недели он скрывался у надежных людей, прежде чем представилась возможность выбраться из Москвы с женой и младшим сыном — Иммануилом.

Наиболее логичным путем в Палестину семье Великовских казался путь через Украину.