Мефистофель и Андрогин - Мирча Элиаде

Другая важная для нашего исследования мистическая тема — посещение Будды Индрой, когда тот медитировал в пещере Индрашаилагуха. Согласно этому мифу, Индра, сопровождаемый толпой богов, спустился с неба в Магадху, где Татхагата медитировал в пещере горы Ведияка. Будда, чья медитация была прервана пением одного гандхарвы, волшебным образом расширил пещеру, так, что его гости смогли войти, и милостиво принял их. Пещеру озарил ярчайший свет. Как говорит Дигханикайя (Сакка Панха Сутта), свет исходил от богов, но другие источники (Диргханана- сутра, X, и т. д.) объясняют это «пламенным экстазом» Будды. «Посещение Индры» не упоминается в классических жизнеописаниях Будды, написанных на пали и санскрите. Но этот эпизод занимает важное место в искусстве Гандхары и Центральной Азии35. Эта мифическая тема представляет собой параллель к легенде о Рождестве Христа в пещере и о посещении царей-волхвов (см. ниже). Как заметил Моннере де Виллар36, обе легенды сводятся к тому, что Царь Богов (Индра) или «Цари, сыновья Царей» проникают в пещеру, чтобы поклониться Освободителю, и во время их пребывания пещера озаряется чудесным светом. Эта мифическая тема несомненно древнее индо-ирано-эллинистического синкретизма; она связана с мифом о победоносном возникновении Солнечного бога из Первичной пещеры.

Теперь следует сказать несколько слов об отношениях между космогонией и метафизикой света. Мы видели, что махаяна отождествляет Татхагат с космическими элементами (skandha) и рассматривает их как светоносные существа. Эта дерзкая онтология становится доступной пониманию лишь в том случае, если иметь в виду всю историю буддийской мысли. Но возможно, что сходные идеи, или во всяком случае предчувствия этой грандиозной концепции, по которой космогония есть не что иное, как проявление Света, относятся к еще более ранней эпохе. Кумарасвами сопоставил санскритское слово «лила» (lila), означающее «игра» и, особо, «космическая игра», — с корнем lelay, что значит «пылать», «мерцать», «блистать». Этот глагол lelay может передавать понятия Огня, Света или Духа37. Итак, представляется, что индийская мысль верно уловила некоторые связи между сотворением космоса, понимаемым как божественная игра, с одной стороны, и, с другой стороны — игрой огня, сверканием костра, в котором достаточно дров. Очевидно, что сопоставление картины сотворения космоса как божественного танца и картины танца огня оказалось возможным только потому, что огонь уже рассматривался как образец эпифании божества. После всех приведенных индийских примеров такой вывод кажется нам обоснованным38. Итак, в Индии огонь и свет символизируют космическое творение и самую суть Космоса именно потому, что Вселенная понимается как свободное проявление божества, или, в конечном счете, его «игра».

Сходную точку зрения обнаруживает параллельная серия образов и понятий, выкристаллизовавшихся вокруг понятия майя: космическое творение — божественная игра, мираж, иллюзия, которую магическим способом творит божество. Известно, что понятие майя имело большое значение в развитии индийской онтологии и сотериологии. Меньшее внимание уделялось тому факту, что разорвать покровы майя, проникнуть в тайну космической иллюзии — это, прежде всего, то же самое, что постичь игровой характер этого начала, то есть свободной, спонтанной деятельности божества — и, следовательно, повторить божественный жест и достичь свободы. Парадокс индийской мысли заключается в том, что идея свободы настолько вмонтирована в понятие майя — то есть в понятие иллюзии и рабства, — что для того, чтобы до нее добраться, необходимо проделать долгий окольный путь. Но в сущности достаточно постичь глубинное значение майя — божественной игры, — чтобы уже очутиться на пути к освобождению.

Свет и бардо[25]

Для Махаяны Ясный Свет символизирует одновременно высшую реальность и нирваническое сознание. Все люди на несколько мгновений сталкиваются с этим Ясным Светом в момент смерти; йоги переживают его во время самадхи — а Будды непрерывно39. Смерть представляет собой процесс космической резорбции не в том смысле, что плоть возвращается в землю, а том, что одни космические элементы последовательно растворяются в других: элемент Земля «течет» в элемент Вода, Вода — в Огонь, и т. д. Очевидно, что каждый синтез космического элемента является очередной регрессией, и в конце этого процесса тот Космос, который представлял собой живой человек, оказывается уничтоженным; такому же уничтожению подвергаются Вселенные в конце Великого Цикла (LanahiR). Агонизирующий человек физиологически ощущает каждую регрессию: например, когда элемент Земля растворяется в элементе Вода, тело лишается опоры (дословно — «подпорки»), то есть единства, монолитности40: движения его членов становятся расхлябанными, как у марионетки (ср. ниже, гл. IV).

Когда процесс космической резорбции завершается, умирающий замечает свет, похожий на лунный, потом на солнечный, а затем погружается во тьму. Внезапно его пробуждает ослепительный свет41: это встреча со своим «Я», которое, согласно всеиндийской доктрине, есть в то же время высшая реальность, Бытие. В «Тибетской книге о Смерти» этот свет называется «Чистой Истиной» и описывается как «тонкий, искрящийся, сверкающий, ослепительный, торжествующий и устрашающий в своем великолепии». Текст предписывает покойному: «Не опасайся и не страшись, это великолепие твоей собственной натуры в ее истинном виде. Признай ее!» И в этот миг из самой сердцевины этого свечения раздается шум, сравнимый с тысячью раскатов грома, прогремевших одновременно. «Это природный звук твоего истинного „Я“, — уточняет текст. — Не страшись! <…> Поскольку у тебя больше нет материального тела из плоти и крови, какие бы то ни было шумы, огни или лучи не в силах тебе повредить. Ты не способен умереть. Довольно, чтобы ты признал, что эти явления — твои собственные формы мысли. Признай это все — это бардо»42.

Но, как это бывает с большинством представителей рода человеческого, покойный не умеет осуществить на деле эти советы. Покорствуя своей кармической ситуации, он дает себя увлечь в цикл проявлений, характерных для состояния бардо. На четвертый день после смерти усопший получает предупреждение, что он увидит сияние и богов. «Все Небо покажется темно-синим». Он увидит белого Бхагавана[26] Вайрочану[27], потом из его сердца появится и станет видна Мудрость Дхармадхату, также белого цвета, блистающая, прозрачная, яркая, настолько ослепительная, что на нее нельзя смотреть. «В то же время белый тусклый свет, исходящий из девов-богов, ударит тебе в лицо». Вследствие могущества дурной кармы, душа испугается сверкающего света Дхармадхату и полюбит тусклый белый свет девов. Но текст побуждает покойного не привязываться к свету девов, чтобы не оказаться вовлеченным в водоворот шести миров и сосредоточить свою мысль на Вайрочане. Таким образом он в конце концов растворится — в ореоле радужного света — в сердце Вайрочаны и достигнет удела Будды в центре Самбхогакая[28]43.

В течение следующих шести дней усопший будет иметь возможность выбора между Чистым Светом — представляющим освобождение, отождествление с сущностью Будды — и «нечистым светом», символизирующим некую форму после-существования, иными словами, возвращение на Землю. После белого и синего света он увидит желтый, красный и зеленый свет, в конце — Свет всех цветов одновременно44.

У нас нет возможности сопроводить этот крайне важный текст таким комментарием, которого он заслуживает. Придется ограничиться несколькими замечаниями, непосредственно касающимися нашего исследования. Как мы только что видели, у каждого человека есть шанс достичь освобождения в момент смерти: для этого ему достаточно узнать себя в Ясном Свете, который он переживает на опыте в этот момент. На первый взгляд это кажется парадоксальным, поскольку известно, какое значение придает карме вся индийская мысль, утверждающая, что человек пожинает плоды своих поступков. Поступки индивидуума, который жил в невежестве, представляют собой кармическое наследство, которое невозможно уничтожить в момент смерти. Но в действительности все происходит согласно закону кармы — потому что душа невежды отвергает зов Ясного Света и дает себя увлечь разным видам загрязненного света, означающим низшие способы существования. Напротив, те, кто в жизни занимался йогой, способны узнать себя в Ясном Свете и, соответственно, раствориться в сущности Будды.

Следовательно, свет, бьющий в лицо в момент смерти, — это тот же самый внутренний свет, который в упанишадах отождествляется с Атманом: во время земного существования этот свет достижим лишь для тех, кто духовно подготовлен к нему практикой йоги или познанием. Если присмотреться, та же ситуация повторяется и в момент смерти: Свет является всем, но принимают его — и видят в себе — только посвященные. Правда, во время агонии и в первые дни после смерти лама читает для усопшего «Книгу смерти», и это чтение вслух представляет собой последний призыв; но судьбу свою мертвец решает сам. Он сам должен проявить волю, чтобы выбрать Ясный Свет, и силу, чтобы устоять перед искушениями после-существования. Иными словами, смерть предоставляет новую возможность стать посвященным, но это посвящение, эта инициация, включает в себя, как все прочие инициации, ряд испытаний, которые неофиту приходится встречать лицом к лицу и преодолевать. Испытание света post mortem[29] — последнее и, быть может, наиболее трудное испытание, относящее к инициации.