Сукино болото - Виталий Еремин

– Это милиция? – говорил ломкий мальчишеский басок. – Сегодня будет большая рубка. У меня все.

– Погоди, – придержал его Булыкин. – Ты не сказал, кто с кем. И где?

– Грифы и бармалеи с кузинскими, а где – не знаю, – ответил басок.

Никита подошел к карте города. Разноцветными маркерами были обозначены места, где происходили сходняки и массовые драки. В глазах рябит. Гоша постарался по личному распоряжению полковника Шохина. Страсть как любит начальник пыль бросать в глаза проверяющим.

Другой звонок. Зловещий шепот:

– Сегодня пьяные ветераны поколотят скинхедов. – И с гоготом: – Скоро весь город будет наш, мусора позорные.

Еще позвонили, на этот раз по обычному телефону. Трубку снял Гоша. Дежурная «скорой помощи» сообщила, что звонил какой-то мальчишка, предупредил, чтобы запасались донорской кровью.

– И все? Больше ничего не сказал? – спросил Гоша.

– Ничего.

Булыкин нервно прошелся по кабинету, остановился перед помощником:

– Ну, где информация твоей агентуры? Звони, ставь в известность, перепроверяй.

Мрачно глядя прямо перед собой, Гоша обиженно откатился в кресле от компьютера, где играл в покер. Подбородок зарос модной щетиной. Челюсти лениво перетирают жвачку.

Гошу рекомендовал в отдел сам полковник Шокин, начальник городского УВД. Мол, парень когда-то мотался, знает специфику группировщиков. Крови на нем нет, вовремя отшился, взялся за ум, а потом уехал, школу милиции закончил. Булыкин не удивлялся. Так уж повелось в их городе. Повзрослев, одна половина группировщиков уходила в криминал, другая – в милицию.

– Агентура молчит, – ответил наконец Гоша. – Значит, ничего не будет. И вообще, чуйка подсказывает: ложные это сигналы, командир. Дезуха.

Никита удивился богатству сегодняшней Гошиной лексики. Обычный его словарный запас ограничивался фразами «не понял юмора», «нормальный ход», «вот такие пироги», «к бабке не ходить». Нет, еще любит слово «корректно». Просит, когда Булыкин его отчитывает: «Командир, давайте будем корректны».

Заглянул Макаров, принес невские пряники. Гоша пошел в туалет за водой для электрочайника.

– Где ты откопал это чмо? – негромко поинтересовался Макаров.

Булыкин отправил в рот пряник, сладкое он любил в любом виде:

– Если чмо расшифровывать как Чрезвычайно Мудрая Особь, то у Гоши вся мудрость уходит на то, чтобы не работать. Ни за зарплату, ни за идею.

– А какая сейчас может быть идея?

– Идея, что впереди конец. Изворуемся, исподлимся, деградируем, и возьмут нас голыми руками, сами отдадимся.

– Кому мы нужны?

– Мы – нет. Территорию возьмут.

Они не успели допить чай, как позвонили из дежурной части:

– Ребята, у вас месиво на Сукином болоте.

12 апреля 2006 года, среда, вечер

Битва шла с соблюдением правил воинского искусства – строем с охватом по флангам. В центре месились старшаки, по флангам – 15–16-летние пехотинцы. В ход шли арматурины, бейсбольные биты, заточки. Кузинские истошно матерились. Грифы рубились молча, только изредка кто-то вопил:

– Уроем гадов!

Слышались вопли раненых. Метрах в ста от места, где шла драка, в цокольном этаже строящегося здания действовал лазарет. Девчонки, среди которых были Ленка и Цуца, перевязывали раненых пацанов. Для этой цели у них были заготовлены пакеты с йодом, пластырем, бинтами. Если бы за ними началась погоня, они бы бросились врассыпную по подвалам и теплотрассам. Шансов схватить кого-нибудь у милиционеров было немного.

Здесь же сидели тридцать старшаков под метр восемьдесят и сам Руслан Чесноков. Чего-то ждали. Наконец появился гонец, это был Свищ. Глаза по полтиннику, голова в кровище.

– Пора, – сказал Руслан. – Яйца в узел и – вперед!

Старшаки натянули черные перчатки, надели на головы капроновые чулки, высыпали из цокольного этажа и молча бросились на кузинских, наводя на них ужас и обращая в бегство. Убежать от грифов редко кому удавалось…

Гоша Тыцких, надо отдать ему должное, гнал, как заправский гонщик. Не сбрасывал газ даже на самых крутых поворотах. Рявкал в мегафон на обгонах: освободите полосу! Даже самые упрямые водители прижимались к бордюру.

Подъехав к Сукину болоту, заглушил мотор и включил дальний свет. В сумерках метались фигуры, слышались стоны и ругань. Лица лежавших в крови подростков были белые, будто измазаны известью. Пахло испражнениями. Булыкин отметил про себя, как много на этот раз брошенного железа: металлических прутьев, кастетов, ножей.

От соседних домов подступили зеваки.

– Прикатили, миротворцы хреновы, – проворчал пьяный голос.

Гоша надвинулся на мужика:

– А ну, вали отсюда!

Булыкин сделал помощнику выговор:

– Ты опрашивать должен, а не гнать!

– Если хочешь знать, это я вызвал «скорую», – объявил Гоше мужик.

– Ну, ладно, давай говори, что видел.

К Булыкину подбежал врач, мужчина с восточным лицом.

– Здесь куча тяжелых, Никита.

«Мне хана», – подумал Никита. Полковник Шокин мог простить ему один труп, максимум два. Здесь намечалось гораздо больше.

– Скажи санитарам, чтобы ни к чему не прикасались!

– То есть? – не понял Фархад.

– Что ты придуриваешься? Не трогать железо, орудия преступления.

Фархад оказывал услуги братве. Если проникающее ножевое ранение, или пролом головы, или кто-то пулю схлопотал, делал операции в домашних условиях. Зная об этом, тем не менее Булыкин не трогал таджика. Понимал, что движет азиатом не корысть и даже не врачебный долг, а страх за жену и ребенка.

Уложив на носилки раненого подростка, медбраты бегом потащили его к санитарной машине.

Фархад сообщал по рации «скорой помощи»:

– Примерный возраст от 15 до 18 лет. Тяжелые черепно-мозговые травмы, проникающие ножевые ранения почек, печени, селезенок. Всех не довезем.

– Как это не довезете? – возмутился Булыкин. – Возьми мой «жигуль».

Врач сказал тихо:

– У четырех ребят давление практически на нуле.

Они подошли к большому парню, санитары с трудом укладывали его на носилки. Это была городская знаменитость – телохранитель Кузина по кличке Пломбир.

На Пломбире не было живого места, весь изрезан и исколот. Похоже, им отдельно занимались самые крутые грифы. Конечно, он не жилец. Весь в поту. Это предсмертный пот.

– А этому, наверно, еще пятнадцати нет, – санитар показал на лежавшего рядом пацана. Тот часто и прерывисто дышал, глаза блуждали.

Булыкин узнал: это был младший брат Пломбира.

– Давайте сначала его отвезем, – предложил Фархад.

Санитары вывалили наземь Пломбира и положили на носилки его брата.

Булыкин склонился к Пломбиру:

– А Кузин где?

Пломбир попытался произнести что-то, но язык у него уже не работал.

– Бросил тебя Кузя, – укоризненно произнес Булыкин.

Майор ошибался. Кузин бился вместе со своими бойцами. Но для него специально был припасен заряд картечи. Нарушил правило Кузя – автор не должен лезть в мясорубку баклана. Не посмотрел, что давно уже вышел из формы. Пузо выпирает, одышка. Эх, пива надо было меньше пить, Кузя, и меньше закусывать…

Пикинес и Шуруп завалили Кузина на заднее сиденье и предъявили ультиматум. Или он признает власть грифов, или его поджарят прямо здесь, в его стареньком джипе. Чтобы услышать внятный ответ, сорвали со рта скотч.

Кузин сделал несколько глотков воздуха и закашлялся. Тянул время.

– Ну! – сказал Пикинес. – Что, очко слиплось? Ну, понятно, очко не феррум. Попал ты, Кузя, в бидон.

– У меня последнее желание, – сказал Кузин. – Не может это творить Чеснок. Кто за ним стоит?

– Папа Римский, – загоготал Шуруп.

– Борзометра на вас нет, – Кузин ударил головой одного, попытался достать другого. Не вышло. Его закрыли в джипе.

Пикинес открыл крышку бензобака, засунул шланг, ртом откачал бензин и начал поливать машину…

К пустырю подкатил микроавтобус с надписью на боку «Информагентство». Первым выскочил юркий оператор с камерой и переносным юпитером. Потом показалась Анна Ланцева.

– Почему здесь посторонние? – повысил голос Булыкин.

– Никита, бог с тобой, какая я посторонняя?

– А ты уверена, что сможешь хоть слово сказать? – свистящим шепотом спросил Булыкин. – И неужели вы будете это снимать? Я своими руками расшибу камеру, ясно?

Его предупреждение было излишним. Разглядев поле битвы, оператор опустил камеру и зажал рот. Его затошнило. Анна, пошатываясь, вернулась в микроавтобус. Водитель достал из аптечки нашатырь…

Пламя осветило силуэт горящей машины, Булыкин понял, что это могло означать. Он окликнул Гошу. Подбежав, они попытались погасить огонь. Но было поздно. Они едва успели отскочить в сторону, как тут же рвануло.

Пришедший в себя оператор снимал эту картину. Анна, задыхаясь от волнения, говорила в микрофон:

– Так они расправляются с предводителями группировок. Избивают до полусмерти, связывают, закрывают в машине и поджигают. Человек сгорает заживо. Не исключено, что завтра утром пресс-служба УВД снова откажется сообщить подробности происшедшего. Снова нам будут внушать, мол, у нас есть молодежные группировки, но говорить о какой-то войне между ними якобы преждевременно. Ситуация очень напоминает ту, которая сложилась в 80-е годы в Казани. Тогда тоже не могли найти объяснения, почему с виду нормальные ребята время от времени превращаются в жестоких убийц. Почему ребятам интересна жесть, то есть жестокость? Почему они, вооружившись металлическими прутьями, кастетами и ножами, идут стенка на стенку? Нам не дают в этом разобраться.