Исцеление Мидаса, или Новая философия жизни - Виктор Широков

Но у меня есть упорство, потому что я обречен обычному труду давно, сыздетства, и грубо тронут был жизнью и оттого затрагиваю её глубже, пашу как запряженный вол, и не мне добывать призы и премии.

Циппельзон или его двойник очень талантлив, ему дан нежный и верный рисунок, чистый и точный колорит, но он сам насильственно ограничивает свое свободное, Богом отведенное ему пространство, тесными рамками. Летучие, быстрые порывы души он подменяет немецкой вымученностью жизнеподобия.

Пусть я покажусь темен и тяжел, даже жесток, но я имею убеждения и правила, верен им и последователен и упорен в своих намерениях, чувствах и целях. Если все в мире жизнь, или если жизнь является всеобъемлющим обрамлением, внутри которого совершаются все временные жизненные изменения, то мы вправе говорить о "вечной жизни", не имеющей ни начала, ни конца; наполняющей, правда, всякое время, но вместе с тем, по смыслу своего понятия, стоящей выше времени, так как само время существует лишь как форма жизни, и постольку сама жизнь свободна от власти времени. Она образует в равной мере вневременную форму и временное содержание. Впрочем, довольно об этом, все мы умрем, и будем смердеть после смерти. Прах и тлен, и ложь все земное!

11

В мастерскую входят Валентин Шнюкас и небезызвестная Оленька. Дама в трауре, а её спутник облачен в элегантный костюм, впрочем, нейтрального "мышиного" цвета. Их вполне по-хозяйски приветствовал полупоклоном толстячок. Явно ожидая разъяснений.

Здравствуйте, уважаемый. Вот вы и добились желаемого, - вернули свою собственность, свою недвижимость. Довольны? - вопросил вновь пришедший.

Не понимаю вас, сударь. Что вы имеете в виду?

Отлично вы все понимаете. Замучили своими визитами гения, а сейчас притворяетесь несмышленышем. Может, ещё скажете, что терзаетесь угрызениями совести?

Именно так. Я безутешен, утратив своего лучшего друга. Сколько времени я позволял ему развивать свой талант, жить чуть ли не бесплатно. Да и действительно бесплатно. Он же не платил мне многие месяцы.

И вы простили Циппельзону его долг?

Совершенно простил. Тем более что он оставил меня своим наследником.

И вы приняли наследство со всеми последующими обязательствами?

Что вы имеете в виду? Последняя воля человека, особенно такого человека, подлинного гения, для меня особенно священна.

Какой вы, однако, моралист. Не ожидал. Право, не ожидал эдакого сострадания.

Ну, что вы. Как, кстати, вас величать? Вы ведь лучший друг покойного и возможно даже его лучший ученик?

Я-то... А вы, видимо, уже не помните, что я вам говорил?

Конечно, конечно. У нас вышел маленький спор. Какая-то неувязка. У меня были определенные финансовые трудности. Но сейчас... Когда господин Циппельзон не только полностью возместил мне свой моральный и денежный долг, но и вознаградил мое терпение, воздав мне сторицей... Нет, у меня сегодня нет к нему никаких претензий. И соответственно к вам тоже. Более того, я готов сейчас предложить вам мастерскую маэстро, вернее, свою мастерскую в пользование совершенно на тех же условиях.

Что вы говорите? Как же вы получили свои деньги?

Но я же ясно объяснил: господин Циппельзон оставил мне в наследство все свое движимое и недвижимое имущество. Я уже продал все его картины и сейчас вполне удовлетворен... Но что это за стук? Входите же. Открыто.

Входит почтальон. Он протягивает телеграмму и спрашивает:

- Могу ли я видеть господина Циппельзона?

Нет, он умер.

Странно. Вот же телеграмма на его имя, в которой указано, что умер его дядя Сагалович, все свое наследство оставивший Баруху Израилевичу Циппельзону, а в случае его ненахождения в течение трех дней права на наследование передаются некоему Анатолию Антоновичу Ненашеву, другу и сподвижнику господина Циппельзона.

Валентин Шнюкас беспардонно берет телеграммный бланк и расписывается в тетради почтальона.

Вы нашли адресата.

Почтальон безропотно уходит.

Засурский растерянно размышляет вслух:

Интересно... Однако, и ребусы подбрасывает жизнь...

Шнюкас шепчет спутнице:

Вот, Оленька, и конец нашим мучениям. Циппельзон далеко, а Ненашев-то очень даже жив-здоров, и я готов собственноручно принять наследство богатого дядюшки.

Засурский продолжает свои размышления вслух:

Надо же... Деньги идут к деньгам. Опять же мне повезло. Ведь это же я наследник Циппельзона.

Оленька с испугом обращается к спутнику:

Но как же так? Анатолий, что же делать? Ведь это ты наследник.

Засурский, занятый собственными чувствами и плохо расслышавший женские восклицания, переспрашивает:

Кто наследник? И как же вас зовут - Анатолий или Валентин?

Помрачневший художник отрицательно качает головой и говорит неизвестно кому (Засурскому, Оленьке или самому себе):

Валентин. Вот тебе, батенька, и Валентинов день.

12

Как мне понять этот сумасшедший мир, если я не могу до сих пор разобраться в самом себе. Все мои потуги на гениальность, все претензии на лидерство постоянно лопались как мыльные пузыри. Мания величия на деле встречала только отказы и опровержения. Кругом суетились очевидные недоумки, но они почему-то гораздо лучше устраивались в жизни.

Большую часть жизни отдал я искусству, но мое бракосочетание со славой так и не состоялось. Живу холостяком.

Меня выхолостило пренебрежение толпы.

Стоит выйти на улицу, как я понимаю, что плохо одет, некрасив, глуп, неуклюж, медлителен, несуразен, бледен, одышлив, излишне суетлив, щеки пылают румянцем, синюшный нос, глаза впалые или же наоборот излишне выпуклые, лыс.

Все встречные меня знать не хотят или заранее ненавидят. Особенно прелестные девушки, модно одетые и пахнущие дорогими духами. Они судачат, часто смеются, и я понимаю, что именно я - причина их смеха и негодования.

А я вечно одинок и лишен даже надежды на счастье и взаимность. Все мое существо восстает против такой несправедливости: "Как же так! Что за несправедливость! Ведь только я могу с закрытыми глазами из одной точки очертить несколько концентрических кругов. Только я умею точными и легкими шрихами обозначить портретное сходство.

Кроликов и Калькевич неоднократно вопияли против ихнего карикатуризирования. Почему же критики-мафиози, чье отличие только в иной группе крови не хотят признавать мое величие? Нет, нет и нет! Но ведь я хочу столь немного - всего-навсего истины, хочу быть великим".

Работая над картиной "Исцеление Мидаса", я перечитал греческие мифы. Мидас, сын Гордия, царь Фригии, славился своим богатством. Однажды он захватил спутника Диониса Силена, подмешав вино в воду источника, из которого тот пил. За освобождение Силена Дионис пообещал Мидасу исполнить любое его желание. Мидас пожелал, чтобы всё, к чему он прикоснется, превращалось в золото. Но в золото обратилась и пища; поэтому, чтобы не умереть с голоду, Мидас взмолился богу о снятии чар. Дионис сжалился, велел несчастному искупаться в источнике Пактол, который стал золотоносным, а Мидас избавился от опасного дара. Позже Мидас ввязался судить музыкальное состязание между Аполлоном и Паном, присудив победу последнему. Аполлон в отместку наградил Мидаса ослиными ушами, которые царю приходилось прятать под фригийской шапочкой. Его цирюльник увидел уши и, мучаясь тайной, шепнул свое признание ("У царя Мидаса ослиные уши!") в ямку, вырытую в земле. Но на этом месте вырос тростник, прошелестевший ужасную тайну всему свету. Об этом рассказал Овидий в "Метаморфозах". Опасные параллели.

У меня - тоже великая душа, и она нуждается в общественном признании. Всю жизнь я бросил ей под ноги. Постарался сделать надежным постаментом и просчитался. Думая так, я раздуваю грудь, приподнимаю плечи, становлюсь на цыпочки.

Почему это коротышка Кроликов получил еврейскую премию за жалкую композицию из гипса, а моя явно бессмертная бронза не удостоилась даже почетной грамоты?

Ну, ничего, я ещё поквитаюсь. Через полвека моих псевдо-друзей будут знать только по моим инвективам. Крашеная хной или индиго тонзура Кроликова будет содрогаться от плевков моих будущих поклонников.

Я буду истово трудиться столько, сколько позволит Господь, и стану известнейшим, стану величайшим.

13

Преотвратно я себя чувствую. Попался в собственную западню. Заимел документы мертвеца, думал, что обвел всех вокруг пальца, а оказалось - вот идиот - снова без гроша в кармане.

А хозяин подвальчика гребет мои же деньги лопатой. Полтора миллиона долларов от Сагаловича - его очередной куш. Ну не фарс ли наша жизнь?!

Я уже обращался в юридическую консультацию. Там на меня смотрели как на динозавра. И действительно, где найти такого олуха, чтобы отказался от собственного имени, выдавая себя сначала за коллегу, своего приятеля, потом стал жить по документам мертвеца, и вот опять начинай сначала - этот типчик хочет стать наследником миллионера.