Мы никогда не сдадимся - Виктор Точинов

Тогда, четыреста лет назад, идея эта вызвала на Земле много неистовых споров. Особенно яростно возражали религиозные ортодоксы: размножаться надлежит тем способом, для которого создал Господь людей, и никак иначе. Полковник Несвицкий искренне считал себя православным христианином, но был убежден в обратном: зачем тогда Господу было наделять каждую дщерь Евы тремя-четырьмя сотнями яйцеклеток? Столько детей самой физически не выносить и не родить… Это не говоря уж о количестве мужских сперматозоидов, на многие порядки большем… Не состоял ли Божий план при таких вводных в ином? Не предусматривал ли, что люди должны в концов концов перейти к искусственному воспроизводству?

Как бы то ни было, но лишь привезенные с собой запасы генетического материала позволили человеческой цивилизации Эридана не просто выжить, но и очень быстро развиться. Естественно, любые запасы когда-то закончатся. Но эриданцы получили очень большую фору… Генетические исследования шли полным ходом, окончательный результат не был достигнут, но наличие весьма обнадеживающих успехов признавали даже пессимисты. Все испортил проклятый мятеж… Затем, в ходе гражданской войны, произошло самое страшное: почти все генетические запасы попали в руки мятежников. И до сих пор не возвращены.

Об этом и повел речь Несвицкий:

– Контейнеры с генетическим материалом мятежники успели эвакуировать из главного хранилища на Новом Петербурге. Через Портал, на какую-то иную планету – но куда именно, нашей агентурной разведке установить не удалось. И вероятность того, что новое хранилище оборудовано где-то в заброшенных штольнях Елизаветы, исключать нельзя. Поэтому работать, господа, придется в белых перчатках.

Полковник выразительно посмотрел на Игнатьева-Центаврийского и добавил:

– Это приказ Его Императорского Величества.

Повисла пауза. Несвицкий, обводя присутствующих тяжелым взглядом из-под наполовину опущенных век, произнес:

– От себя добавлю, господа: у Отдельного корпуса есть очень веские основания полагать, что главное наше сокровище спрятано именно здесь. На Елизавете.

6

Вот она какая, эрладийская жара… Дикая, непредставимая, сводящая с ума.

Яростное солнце жжет с небес, а из-под ног пышет жаром раскалившийся камень. Ни ветерочка, обжигающий воздух застыл неподвижно, но у каменистой поверхности его горячие струи поднимаются вверх и перемешиваются с чуть менее горячими, и над пустыней стоит зыбкое марево, как над кастрюлей с закипающим супом. И от того всё кажется размытым, смутным, зыбким… А может, глаз человека попросту не способен нормально функционировать на такой жаре.

Неудивительно, что товарищи, сосланные имперскими кровопийцами в этот ад, людьми не остались, превратились в мутантов. Тут и излучение никакое не нужно: когда день за днем, месяц за месяцем мучаешься, словно грешник в аду, выдуманном попами, – или сдохнешь, или мутируешь, приспособишься…

Олегу очень хотелось скинуть форму. Почему-то казалось, что тогда станет хоть чуть-чуть, но прохладнее. Умом он понимал: не поможет, температура воздуха выше, чем температура тела, причем значительно выше, и ткань, наоборот, помогает удерживать относительную, иллюзорную прохладу. А кожа, ничем ни прикрытая, тут же покроется пузырями солнечных ожогов… Но раздеться все же хотелось нестерпимо.

И пот, заливающий глаза, тоже хотелось отереть. Не мог ни того, ни другого, – руки связаны за спиной. Вернее, не связаны, а стянуты каким-то полупрозрачным тугим кольцом – ни узлов, ни каких-либо пряжек или защелок на нем не было видно. Разглядеть это украшение на своих запястьях Олег, естественно, не мог. Но впереди шагал комвзвода Стален, медленно шагал, прихрамывая, – и руки его были скованы точно так же.

…Привели их на то самое место, где не так давно стоял строй курсантов, слушая приговор Позару. Где прозвучали негромкие хлопки гауссовок, прикончивших изменника и паникера. Понятно, отчего именно сюда, – неподалеку громоздилась невысокая, разрушающаяся скала, но все-таки дающая хоть какую-то тень. Но Олегу все равно показалось: если сейчас имперцы их здесь расстреляют, это судьба. Воздаяние. Революционному курсанту верить в такие вещи не полагается, но военнопленному, наверное, можно…

У скалы, в тени, застыл танк – антиграв отключен, стоит на гусеницах. Неподалеку – бронеглайдер, ствол лазерной установки направлен на кучку из полутора десятков пленных, сгрудившуюся на солнцепеке, люки десантного отсека распахнуты, десантники все снаружи. Свои защитные костюмы они уже скинули, и видно, что форма под ними у имперцев летняя, белая, отражающая максимум света… Олег с вялым любопытством всмотрелся в шевроны: не то моторизованные егеря, не то гренадеры… Отчего-то картинки из брошюры «Как распознать врага?» не шли на ум, хотя в свое время выучил их назубок и сдал зачет на «отлично».

Его болезненно тыкнули в спину чем-то жестким (прикладом?), подтолкнули к остальным пленным. Почти бессонная ночь напомнила о себе: нестерпимо хотелось лечь, вытянуться, закрыть глаза… Ни о чем не думать… Заснуть… Но проще и безболезненней было бы вздремнуть на раскаленной сковородке – камень ощутимо припекал сквозь толстые подошвы армейских ботинок. Да и конвоиры не позволяли даже присесть на корточки.

Неподалеку стоял еще один имперский танк, на вид целый и невредимый, но лишь на вид: десантники возились у люков, извлекая трупы танкистов.

Олег понял, что боевая машина угодила под удар «нюшки», но никаких эмоций от этого понимания не ощутил, ничего даже отдаленно похожего на то дикое ликование, охватившее его в бою, когда Жега-взводный поджарил точно такой же танк. Страха тоже не было. Ничего не было, лишь тупое сонное равнодушие…

А затем он увидел, как оттуда, где имперцы складывали в тенечке своих мертвецов, к пленным шагает человек. Тоже в белой форме, но фасон рубашки с короткими рукавами несколько иной; на плечах – офицерские погоны. Следом шагал другой, тоже с офицерскими погонами, говорил что-то, возбужденно жестикулировал, но первый офицер, казалось, не слышал.

Подошел поближе, и Олег смог разглядеть его лицо, застывшее в судорожной гримасе, бешено сверкавшие глаза. Увидел шевроны бронетанковых войск и погоны ротмистра. И пистолет в опущенной руке. Шагал танкист прямиком к пленным – деловито, целеустремленно. Олег вдруг понял: ротмистр идет их убивать. Из этого самого пистолета. Сейчас подойдет, и… Без трибунала, даже такого формального, какой состоялся здесь на рассвете. Выстрел – труп, выстрел – труп…

Уже можно было расслышать слова второго офицера, капитана не то гренадер, не то мотоегерей, Олег так и не вспомнил, что означает эмблема в виде факела, скрещенного с мечом…

– Павел Николаевич, приказ генерала…

Ротмистр сбавил шаг, резко обернулся. Смахнул руку капитана со своего рукава. Произнес странным, полузадушенным каким-то голосом:

– Генерал ваш со мной под одной шинелью не спал… И в танке со мной не горел… И на Владиславу не десантировался… А у Анатоля семнадцать боевых операций на счету было, четыре высадки, два ранения… И Маша, невеста, дома осталась, второй год ждет, в отпуске обвенчаться собирались… Ты к ней пойдешь и расскажешь? Ты?! Что жениха ее, как гуся рождественского, зажарили?!

Не то егерь, не то гренадер испуганно шагнул назад, потому что свои риторические вопросы ротмистр подкреплял энергичными жестами руки, – той, что сжимала пистолет. И ствол дергающегося оружия был направлен прямо на собеседника.

Капитан бросил быстрый взгляд на пленных и еще раз попытался переубедить танкиста, но теперь ни одного слова Олег не понял, язык оказался незнакомым… Ротмистр перебил, рявкнув два слова, тоже на непонятном языке, и демонстративно отвернулся. Спросил у конвоиров, уже на русском:

– Которого с «помелом» взяли?

Олег сначала не понял, но потом, когда конвоиры вытолкнули из строя Сталена, догадался: так, наверное, имперцы на свой манер именуют «нюшку»…

Пистолет – небольшой, с коротким, словно бы обрубленным стволом, – медленно поднялся и уставился черным зрачком дула прямо в переносицу Сталена. Комвзвода держался, как и положено комсомольцу и командиру: на колени не вставал, пощаду не вымаливал… Но глаза все же закрыл.

Олег понял, что ротмистр не пугает, что сейчас грохнет выстрел и взводного не станет; хотел отвести взгляд, но не смог… И увидел, как оружие столь же медленно опускается.

– Не будет тебе легкой смерти, крысеныш… – прошипел ротмистр.

И что-то быстро сказал в маленькую коробочку рации, висевшую на груди, слов команды Олег не разобрал. Башня танка – естественно, не подбитого, другого – пришла в движение. Пушка поворачивалась в сторону пленных и опускалась.

Олег похолодел. Почувствовал самый настоящий озноб, хотя только что обливался потом. Снарядом? На таком расстоянии? Олег не знал, способен ли сработать взрыватель ОВС на предельно короткой дистанции… Но ротмистр, очевидно, понимал, что делает… Но ведь сгорит не один лишь Стален – все в радиусе сотни метров, все, кто не укроется под броней, превратятся в обугленные трупы, скорчившиеся в позе эмбриона…