Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

подозрения.

– Привези его сюда. И я тебе сразу скажу.

– А вот для этого, Юра, его надо арестовать.

– Ну да, а за что арестовывать, ты не знаешь, не можешь статью подобрать. Редкий случай. Можно сказать, уникальный. Тогда так. Ты мне расскажешь о нём, и я попробую сделать выводы. Да, кстати, сначала, по возможности внятно, объясни, какие у вас к нему претензии.

– Основные претензии не к нему, а к его… мм-м… Он пастух, а старший ковбой, то есть его непосредственный командир, профессиональный убийца, киллер. Наёмник. Здесь таких называют чистильщиками. Опытный, впрямую на него не выйти. Нам на него указали, но… ни концов, ни крючков. Знаем, а ухватить не можем. Сейчас он, похоже, готовится к серьёзному делу и натаскивает себе помощников. Этого парня и второго, белого мальчишку. С тем тоже есть нюансы, но если этот спальник… да, Юра, вся информация…

– Да знаю я, Костя, всю вашу… атрибутику. Но ты сказал, он – пастух?

– Да.

– На коне ездит?

– Д-да, вроде… нет, сам я не видел, но все пастухи конные. А что?

– У спальников очень чувствительны гениталии. Езда верхом может оказаться затруднительной. Хотя… это я уточню. Костя, что у вас на парня, кроме его начальства?

– Юра, когда что-то будет… Ты представляешь, если он спальник, что с ним в тюрьме сделают?

– К сожалению, Костя, я это представляю лучше тебя. Ты бы видел, какими они к нам поступали… Ладно. Нужна будет экспертиза – я проведу, официальное заключение – всегда пожалуйста. Но просто так…

– Да не просто, а…

– А для его же пользы? Разумеется, арестуем, засунем в одиночку, допросим и расстреляем. И всё для пользы.

– Юра! Ты что несёшь?!

– Ты знаешь, что Паласы были расстреляны, уцелели единицы. Тоже… для их же пользы.

– Юра!! Это же СБ!

– Правильно. А обоснование этих расстрелов ты знаешь? – в голосе Аристова зазвенело сдерживаемое бешенство. – Официальное обоснование. Для исполнителей. Нет? А я слышал. От самого расстрельщика. Взяли его тёпленьким, но… словом, я его обрабатывал. И потрошить его при мне начали. Пока он тёпленький. Так вот, спальников расстреливали, чтобы избавить от мук. Мы же запретили Паласы, так? А спальники без работы начинают гореть. А это страдания. И вот Империя, чтоб ей… – что врачи умеют ругаться, Новиков знал, но такого ему ещё, несмотря на богатый жизненный опыт, слышать не приходилось, – в лице СБ, чтоб и её… спасала их от страданий. Расстрелом!

– Успокойся, Юра, – тихо попросил Новиков.

Аристов усмехнулся, достал сигареты и долго тщательно закуривал.

– Понимаешь, Костя, эти люди так настрадались, такое пережили, что я чувствую себя, понимаешь, себя, виноватым перед ними.

– Сколько их уцелело, Юра, как думаешь?

– Ну, через наш Центр прошло в общей сложности около сотни.

– И где они сейчас?

– Выжило шестьдесят три человека, Костя. То, что называется, горячкой…

– Типа наркотической ломки?

– Примерно. Это, прежде всего, боль. Никакие анальгетики не помогают, а только продлевают, затягивают процесс. За болевым периодом, а длится он от недели до месяца, период депрессии. Больше всего летальных в эти два периода. В основном суициды.

– Месяц боли… да, понимаю.

– Боли страшные, Костя. И как подумаю, сколько дров мы наломали зимой, ничего не зная, не понимая…

– А эти шестьдесят три? Здесь?

– Часть здесь. Остальные ушли, где-то живут, как-то устроились. Надо было, конечно, договориться, чтобы приезжали хотя бы раз в год на обследование, но мы здесь не навечно. Но обещали, что если какие проблемы возникнут, то сразу.

– Значит, часть осталась. Это что, неизлечимые?

– От чего? – Аристов смотрел с нескрываемой насмешкой. – От чего они должны излечиться?

– Ну, повышенная сексуальность…

– Костя, не повторяй эту ахинею. Здесь остались те, кто захотел у нас работать. Оформили их вольнонаёмными, выделили крыло под общежитие.

– И кем же они работают?

– Санитары, массажисты, хозяйственные работы, открываем для желающих курсы медбратьев. Костя, они не маньяки, как их расписывала имперская пропаганда, а несчастные люди. Люди, Костя.

– Ну, про пропаганду можешь мне не рассказывать. Но и ты пойми меня. Этот парень втягивается, вернее, его втягивают в страшную игру. Был убит Ротбус, комендант Уорринга. Жуткая личность. Убит буквально накануне ареста, а знал очень многое и о многих. Инициатор убийства, скорее всего, этот тип, старший ковбой, а парень… либо свидетель, либо исполнитель. Ты Сашку Бешеного знаешь, Гольцева?

– А то я его не штопал.

– Он копает это дело. Сделано чисто, но парень был задействован. Его вяжут, понимаешь, вяжут кровью. Ещё одно убийство и всё… Нам надо успеть раньше.

– И так важно, спальник он или нет?

– Я должен знать, как с ним разговаривать.

– Так, немного яснее, – Аристов ненадолго задумался. – Сделаем так. Ты на сколько приехал?

– Да, дня на два, думаю.

– Отлично. Сейчас я тебя посмотрю, пойдёшь на анализы, а вечером поговорим. Процедуры я тебе назначу по результатам осмотра и анализов.

Новиков с улыбкой стал расстёгивать мундир.

– Массаж будет?

– Посмотрим, насколько ты в нём нуждаешься.

– Значит, я всё-таки смогу с ними поговорить? Ну, ладно, Юра, я всё понял. Буду предельно осторожен, деликатен и тактичен.

– Надеюсь. А теперь ложись. Как здесь?

– Терпимо.

– Ну-ну.

Школьный друг Юрка уже стал врачом Аристовым. И посторонние разговоры недопустимы.

Алабама

графство Олби

округ Краунвилль

Имение Джонатана Бредли

Джонатан вёл грузовик плавно, без толчков, хотя дорога оставляла желать лучшего. Фредди дремал рядом, откинув голову. Последние сутки были уж очень насыщенными. Но зато… зато они могут покинуть Бифпит на три дня. А там второй заход. Трёх дней хватит, чтобы закончить с парнями.

– Прибавь скорость, Джонни, – сказал, не открывая глаз, Фредди.

– До темноты успеем.

– Не успеем, – Фредди на секунду открыл глаза и снова опустил веки. – В имении Джойса слышали выстрелы.

– Будем объезжать?

– Я не знаю, кто стрелял.

– Понятно. Парни проскочили?

– Они по другой дороге.

Фредди негромко рассмеялся.

– Ты это с чего? – перешёл Джонатан на ковбойский говор.

– Вспомнил, как мы зимой… Помнишь?

– Ещё бы, – улыбнулся Джонатан…

…Холодный снежный декабрь. И рухнувшее, действительно как гром с ясного неба, двадцатое число. Нет, после капитуляции этого надо было ждать, но… чем больше чего-то ждёшь, тем оно внезапнее. Так и здесь. Ждали, ждали, а всё равно вдруг. И понеслось. Такого страха он не испытывал даже мальчишкой, когда после рассказа сестры в каждом встречном видел своего убийцу. Тогда он впервые захотел не спрятаться, а исчезнуть. И вот опять. Костры и пожары, пожары и костры. И не знаешь, где спрятаться. Они тоже опасались имений и ночевали у костров. Спали по очереди. Один спит у огня, другой