Пустите детей - Татьяна Апраксина

Полтора часа разминки. Ни одного знакомого упражнения. Ведро или два выжатого пота. Трижды пробивавшая позвоночник острая боль - и три сеанса вправления невесть чего заклиненного. Руками де Сандовала, разумеется. Любителя починки кривого.

Ладонь на подбородке, другая на затылке, резкое движение, хруст, цветные пятна перед глазами... Браслет щекочет шею. Побрякушки свои Рауль не снял. Он и не взмок, хотя разминался вдвое интенсивнее, только чуть скулы порозовели.

- Вас просто безобразно тренировали! - рычит на третий раз крупное хищное млекопитающее. - Вам позвоночник и все суставы разнесли уже! Я бы тому дикарю, который вас учил, оторвал голову...

- Ему наверняка уже оторвали, - скалится в ответ Алваро. - Без вас справились.

- Это просто превосходно! Есть за что! Берите штангу, будем выправлять...

В огромном спортивном зале они одни, больше никого нет, но юноша уже не думает о том, чтобы сзади огреть де Сандовала грифом от штанги или гирей по голове. Бесполезно даже и пробовать, выпендрежное создание уже продемонстрировало малую толику своих умений - в промежутках между очередными размахиваниями штангой так и этак.

- Бейте... да нет, всерьез бейте, ну? - едва заметная отмашка, и Алваро, который был уверен, что его кулак метит противнику в пресс, обнаруживает, что промахнулся на добрых тридцать сантиметров мимо корпуса. - Отлично, теперь давайте медленно... понимаете?

Алваро все понимает; особенно то, что ему придется заниматься несколько лет, чтобы вот так же, легким шлепком тыльной стороны ладони, сбить руку нападающего далеко в сторону.

- Да, вы правы, - соглашается с этим предположением де Сандовал. - К несчастью, вас не только учить, вас переучивать придется. Выбивать эти ваши рефлексы дуболома. Вас досочки пробивать не заставляли? - бровь издевательски приподнята.

- У меня не получалось.

- Ну слава всему, что хоть не получалось! Алваро, руки, - пальцы перед носом вертят какие-то хитрые фиги, дразнятся гибкостью и ухоженностью, наверное, тут поработала маникюрша, - даны нам природой не для того, чтобы превращать их в сваи. И тем более - не в агрегат для забивки свай. Вы же ими пользоваться всю жизнь будете, за клавиатурой, например. А они - досочки, кулаками. Тьфу. Варварство... Работайте, работайте.

Сорок четыре, сорок пять, я больше не могу, сорок восемь, какая яркая лампа, зачем столько ламп, пятьдесят два, он сказал семьдесят? Спятил, наверное, это просто невозможно, шестьдесят два, я сейчас умру, что это за дикий хрип, это я так дышу? Я доделаю, доделаю, семьдесят... один!..

- Не садиться! - в руки ложится бутылка с тошнотворным сладко-соленым пойлом. - Два глотка! Берите палку, продолжайте...

Спазм головной боли сменяется плывущей легкостью, в горле уже не торчит еж, никакого горла нет, ничего нет, зал, выдержанный в бежевых и серых тонах, кажется ослепительно ярким, тесным и отчего-то качается, Алваро прижимается к стенке - "затылок-лопатки-хвост-икры-пятки" - щеки чешутся от собственного пота, в ушах звенит... так хорошо ему не было никогда. Даже после ночи с Санчей. Это почти то же самое, только острее, лучше, сильнее.

- А как хорошо вам будет завтра, - садистская улыбочка маячит перед носом.

- Я знаю... я же не первый раз...

- Бассейн. Сауна. Массаж, - объявляет программу Рауль.

Его просто распирает от удовольствия, отмечает Алваро. В этом есть что-то слегка неприличное, заставляющее смущаться и чувствовать себя голым даже в спортивном костюме. Юноша ощущает себя пластилином, разогретым в умелых пальцах, податливым материалом, из которого можно вылепить все, что угодно. Так нельзя. Нужно собраться, разозлиться, возненавидеть... но сил нет. Де Сандовал отлично знал, что делает. Приручение непокорных идет по графику. Сейчас Васкесу это нравится, но у него нет сил даже на презрение к себе. Ему легко, пусто и светло.

- Вы молодец, - уже в сауне говорит Рауль. - Хорошее здоровое упрямство, весьма похвально.

- Я примитивен, - отвечает Алваро, вспоминая откровенность в своей комнате... ему хочется попробовать, как это: говорить ровно что думаешь, описывать, что чувствуешь, ничего не боясь. - Я щенок. Вы меня загоняли, и я расплылся. Теперь можно меня почесать за ушами. Так каждый день, и я буду ручной. Все забуду, всех продам. Вам, наверное, встречались случаи и посложнее, да, Рауль?

Де Сандовал теребит краешек полотенца, повязанного на бедрах. Ладонь подпирает голову, он лежит на боку, по гладкой смугловатой коже - это явно солярий, оттенок слегка неестественный - стекают крупные капли: пять минут назад господин директор школы развлекался, поливая себя и Васкеса минералкой из перегревшегося пластикового баллона. Было весело.

- Алваро, - вздыхает он. - Вы мне не поверите в очередной раз, но никому не нужно, чтобы вы всех забывали и продавали. Вас никто не приглашает работать в корпорации и разделять ее цели и интересы. Вам про это уже раз десять точно сказали... я могу только повторить. Во рту, конечно, слаще не станет, но врать вам я не собираюсь.

- Так зачем все это надо?! Куча денег, куча времени! Вот только не заливайте мне про управленческий персонал высшего уровня для Флоресты!

- Наша песня хороша, начинай сначала, - мужчина напротив потягивается... потягиваться с таким усталым омерзением еще уметь же надо! - Заливают баки. Горючим. Вас с баком на данный момент роднит только некоторая пустота в голове. Так что ничего я вам заливать не буду, расслабьтесь вы ненадолго, устали же...

- Нет, объясните!

- Вы не поверите моим объяснениям. Поговорите с другими учениками, может, они вам что-нибудь убедительное скажут? Алваро, человека нельзя ни в чем убедить насильно. Если ему нужна истина, он поверит только в ту, до которой докопался сам. Вот и копайте, пожалуйста, лопата вам в руки...

- И вас не интересует, до чего я докопаюсь?

- У меня есть предпочтения на этот счет. Но вы не должны иметь их в виду. Ваши раскопки - ваше личное дело. И результаты их - ваше личное дело. Мое дело - дать вам лопату, я ее уже дал.

- Манипуляторство высшего порядка.

- С вашей колокольни - разумеется, поэтому я и не бегаю за вами с убеждениями и разъяснениями. Сами, все сами, дитя мое. Сами поймете, сами будете отвечать за понятое. Будь вы намного младше, вас можно было бы учить, а сейчас вы должны учиться. Понимаете разницу?

- Рауль, перестаньте, - просит Алваро. - Вам же нравится чинить... ну так давайте, чините меня. Вот, я весь ваш... ну так поговорите со мной. О политике, о том, почему только господин Сфорца знает, что нужно делать с нашей страной, почему он прав, а я дурак, почему "Черные бригады" - преступная организация, почему партия Национального Освобождения тянет страну в болото кровавой смуты... Рауль, ну пожалуйста!

- Звучит эротично, почти неприлично, - де Сандовал подмигивает. - Не нужно мне отдаваться ментально, я этого не люблю. Знаете, самые привлекательные женщины - те, которых нужно добиваться. Вопль "возьми меня, я твоя навеки!" скорее пугает, не находите? Вот и у пчелок, то есть, в ментальной сфере, то же самое.

- На что вы намекаете?!

- На то, что вы играете со мной в неприличную игру. Манипуляторскую, только порядок у нее довольно низкий, - крупное хищное млекопитающее сердится, верхняя губа слегка подергивается. - Фактически, вы предлагаете мне вас изнасиловать, чтобы потом сказать, что все произошло против вашей воли, без малейшего согласия и участия. Так ведут себя женщины, у которых довольно серьезные проблемы. И как подобная женщина, вы очень оскорбляетесь, когда я отказываюсь вас насиловать. Потому что хочется, но - колется, обязательно нужно, чтобы заставили, принудили, чтобы можно было говорить "я ничего не могла сделать!". А я не буду, извините.

- Тогда отпустите меня... - на глазах выступили слезы, нужно бы встать да врезать этой твари по надменной морде, по сложенным в презрительной усмешке губам, но ведь не получится. - Я же сюда не просился!

- За воротами школы вас ждет расстрел. Согласно оккупационному законодательству, статья двадцать четыре. Вы совершили покушение на Франческо Сфорца, материалы переданы госпоже Фиц-Джеральд. Мне вас в подполье переправлять? Вас там пристрелят после допроса, и мои страшные издевательства вы будете вспоминать, как лучшее в своей жизни.

К великому сожалению Алваро - это правда, и даже сейчас, едва не рыдая от обиды, он помнит, что это правда. После уничтожения базы Эскалеры ему никто и никогда не поверит. Никому не докажешь, что люди Сфорца сами все знали...

- Можно, я буду просто работать? Хоть уборщиком. Только без этих ваших фокусов...

- Нельзя.

- Ну почему?! - все, удержать рыдание не удалось.

Алваро прячет лицо в ладони, прижимается к лавке, и плачет, какой-то частью сознания понимая, что это - тоже элемент дрессуры, что де Сандовал совершенно нарочно доводил его до срыва, и юноша отчасти благодарен, но ему стыдно... и смешно от этого стыда, потому что "мужчины не плачут" - глупость того же порядка, что и штампы про кровавую смуту. Одна половина Алваро жаждет утешения, просит - до предвкушающей дрожи в спине, - ласки, отцовской или братской, ладони на голове, возможности выплакаться на руках Рауля. Другая отрешенно оценивает эту идею, ее суть, смысл и происхождение... фиксирует все стадии: молчаливую, плечами и лопатками, просьбу приласкать, ожидание, разочарование, злобу, опустошение. Второй половине Алваро противно смотреть на первую, но с ней приходится сосуществовать, потому что рыдающий щенок сильнее, живее, а Алваро-разумному почти никогда не удается взять на себя контроль... но, может быть, после этой истерики получится. Если сеньор де Сандовал не помешает.