Матросские досуги (сборник) - Владимир Даль

Сиди у моря да жди погоды.

Солдат в поле умирает, матрос в море, мужик в яме.

Не море топит, а лужа.

Кто в море не бывал, тот и лужи не боится.

Не верь морю, а верь кораблю.

Плывучи морем, бойся берега.

И в море что в поле: не столько смертей, сколько страстей.

Морем плыть – вперед глядеть.

Под носом вижу, а под килем не вижу.

Без лота – без ног; без лага – без рук; без компаса – без головы.

Не видавши моря, не видал и горя.

Хорошо море с берегу. Море что горе: красно со стороны.

С моря жди горя, а от воды – беды.

От моря хоть горе, а без него нет и того.

За морем теплее, а у нас светлее.

За морем веселье, да чужое, а у нас горе, да свое.

С огнем не шути, с водой не дружись, ветру не верь.

Море даст, что возьмешь.

Первый корабль

В 1697 году царь Петр Великий, находясь в Голландии для личного изучения корабельного мастерства, заложил своими руками и построил с помощью взятых им с собой из России дворян и голландских плотников шестидесятипушечный корабль длиною в триста футов, названием «Петр и Павел». Он был спущен, вооружен, оснащен и отправлен в Архангельск – тогда еще у нас балтийского поморья не было, оно было шведское, – и этот корабль, к которому царь ходил на работу с топором за поясом, был первый русский военный линейный корабль.

Но первые корабли русской постройки сделаны были в Воронеже, на верфи, основанной в 1694 году. В 1696-м первая донская флотилия, спущенная на воду, состояла из двух военных кораблей, двадцати пяти галер, двух галеасов и четырех брандеров и из Воронежа прошла Доном в Азовское море. Сорокапушечный фрегат «Ластка» в 1699 году был первым нашим военным судном на Черном море. Он отвез русского посла, думного дьяка Емельяна Украинцова, в Царьград (Константинополь) и нечаянным появлением своим там перепугал турок и наделал много тревоги.

После Воронежа верфь заложена была в Брянске; потом, для Каспийского флота, в Нижнем Новгороде; затем, после завоевания Невы и основания северной столицы, Петр Великий в 1704 году начал там строить суда; а в то же время корабли строились в Архангельске и покупались у англичан и голландцев.

Таким образом прозорливый царь в несколько лет создал гребной и парусный флоты на всех сопредельных нам морях, видя, что без этого пособия не быть у нас свободной торговле, ни даже крепости государству. Только с этого времени Россия стала выходить из-под зависимости Швеции и Турции, а вскоре сделалась и победительницей над ними.

Корабельный мастер

Петр Великий, первым из русских изучив кораблестроение и зная его так основательно, что мог быть хорошим плотником и самим мастером, стоял в списке своих корабельных мастеров, получал наряду с ними жалованье, закладывал сам и строил суда.

Когда он выходил в одежде корабельного мастера, то требовал, чтобы все прочие мастера обходились с ним запросто, и сам чествовал их товарищами. Он хаживал к ним в гости, обходился без чинов и, проводя поучительную беседу за закуской, сам удостоверялся в знании и заботливости их.

Холмогорские горшки

Петр Великий, наведавшись в третий раз в Архангельск, спустив там со стапеля два фрегата и заложив несколько судов, осматривал все купеческие суда, малые и большие, милостиво беседовал с хозяевами, русскими и иностранцами, поощряя их к торговле и мореплаванию. Он ходил также по лодкам и баркам, пришедшим из Холмогор с разными крестьянскими изделиями и припасами. Осмотрев, между прочим, лодку с горшками и побеседовав с хозяином, государь упал было с кладки[3], положенной на лодке; доска сорвалась и, упав, перебила много товару. Мужик почесал затылок и в простоте молвил: «Вот тебе и выручка!» Царь усмехнулся и спросил: «А много ли?» Мужик отвечал: «Да теперь не много, а было бы алтын на сорок». Царь пожаловал ему червонцев, сказав: «Торгуй, разживайся, а меня лихом не поминай».

Петербург

До государя Петра Великого Русь была царство материковое и примыкало к морю только на самом севере, в Архангельске. Ни балтийских земель, ни черноморских у нас не было: первые были заняты шведами, вторые – турками.

Море разделяет государства, море их и связывает: посуху нет ни дешевого и удобного проезда, ни провоза товаров и торговли. Широкий и далекий материк отделял Русь от всех государств; нельзя было иначе попасть в одно, как проехав несколько других; а потому мы были всегда связаны, словно в осаде, и в зависимости от других: они могли пропускать и не пропускать к нам и от нас товары и путников и могли накладывать какую хотели пошлину; мы сидели ровно в мешке.

Вот как важны море и флот!

На то время, как нарочно, шведы сами задевали нас и, считая себя посильнее, хотели войны. И точно, тяжело было Петру бороться с ними: флоту до него не было ни щепки, а воины наши были плохи, то же, что ныне турецкие или персидские, – храбрости довольно, да ни порядку, ни умения; а говорится: умение дороже богатырства. Так-то царю надо было в то время и самому учиться, и других учить, и новое войско строить, и флот создавать, и во все время воевать.

Но силен и велик был царь этот духом, и шел он своим путем, ничем не смущаясь, и говорил: «Неприятель мой будет мне друг, хоть и не вдруг, а сперва надо его победить». Петр Великий положил: не мириться со шведами, доколе не отдадут ему балтийских земель и моря. «Тут стану я твердо пятой, – говорил он, – тут заложу новую столицу, на земле завоеванной, и примкну ее ко всем прочим государствам». Как сказал, так и сделал.

Край, где теперь лежит Петербург, назывался тогда Ингрия, Ингерманландия. Главная крепость его была на острове, при истоке Невы из Ладожского озера, Нотебург, названная потом нами Шлиссельбург. Шведы разбили нас под Нарвой и готовились к сильному нападению, как вдруг в 1702 году, в исходе сентября, Петр явился с войском под этой крепостью, которая встретила его пальбой из ста сорока орудий. Начальствовал у нас Шереметев, а царь принял звание капитана бомбардирской роты Преображенского полка и исправлял должность эту на деле.

Войско наше дошло левым берегом, а пятьдесят судов, которым нельзя было пройти мимо крепости, перетащены были переволоком, по просеке, из Ладожского озера в Неву; они переправились ниже крепости на правый берег и перевезли туда орудия и войско. Стали сильно обстреливать крепость с обоих берегов. Царь был день и ночь на своей батарее, управлял, учил, наводил орудия и стрелял своими руками. В десять дней сделали три пролома; охотников перевезли в лодках на остров, к крепости, и они пошли на приступ; шведы отбили их; на помощь было послано еще два гвардейских полка, с лестницами, но лестницы были не в меру коротки, и шведы били наших, которые лезли очертя голову. Видя это, государь отослал с берега приказание через поручика от бомбардир Меншикова, не лучше ли отступить, но князь Голицын, начальник приступа, видя, что неприятель много потерял и слабеет, отдал громко приказание, чтоб лодки отвалили от острова, сказав: «Либо все ляжем здесь, либо русское знамя поставим!»

Тринадцать часов длился этот приступ – и крепость сдалась 11 октября. Гарнизону в ней было всего четыреста человек, из которых не более двухсот пятидесяти уцелело, и из них было сто пятьдесят раненых. У нас было двадцать пять офицеров и до четырехсот восьмидесяти солдат убитых да девятьсот солдат и двадцать один офицер раненых. Вот как шведы оборонялись, что на каждого из них пришлось больше чем по одному убитому и по два раненых с нашей стороны! В занятой нами крепости было сто тридцать восемь орудий.

На другой год (1703-й) войска наши под предводительством самого царя осадили 26 апреля другую шведскую крепость – Ниеншанц, находившуюся на месте теперешнего Охтенского адмиралтейства[4], и 1 мая завладели ею и семьюдесятью восьмью пушками.

Только что мы заняли крепость эту, как шведская эскадра под командою вице-адмирала Нумберса подошла к устью Невы, 2 мая, и сделала два сигнальных выстрела. Шереметев приказал отвечать тем же, и на эскадре полагали, что все благополучно; она бросила якорь, и одна шнява и большой бот с припасами и снарядами для крепости вошли в Неву. Ночь их захватила, и они остановились у Васильевского острова. А царь и поручик от бомбардир Меншиков, прошедши на тридцати лодках Фонтанкой, в темную дождливую ночь, тихо подошли к судам этим и бросились на абордаж. Их встретили пушечной и ружейной пальбой, но уже поздно: оба военных судна были взяты. Одно было о десяти, а другое о четырнадцати пушках; из семидесяти семи человек экипажа в живых осталось только девятнадцать. В самом абордаже участвовали у нас только восемь лодок.