Irrehaare - Яцек Дукай

Он внимательно глянул на меня и выбежал.

И действительно, времени это заняло у него немного, видимо, он уже привык к постоянной спешке своих таинственных гостей — никто из них, пребывая в этом медленном мире, терять в остальных месяцы и годы.

Сантана, уже в карете, указал мне на мою ошибку.

— Это не совсем так, — сказал он, подгоняя лошадей бичом. — Действительно, те, которые пользуются гексагоном Боттомли, бегут отсюда как можно скорее. Но приличная группа одиночек, не связанных ни с Самураем, ни с нами, специально оседают в видениях с относительно медленным ходом времени — они желают здесь попросту переждать до того момента, когда придет освобождение. Другое дело, что подобное поведение, это все равно, что прятать голову в песок: на территории Самурая свободных людей уже просто нет.

В принесенной Боттомли одежде мне было еще жарче. Я выиграл на презентабельности, но потерял в удобстве; от здешних джентльменов летом должно было попросту вонять потом. Помимо того, мы получили еще два тяжелых и примитивных кольта.

— Вообще-то, — буркнул я, сражаясь с пуговицами, быстрые и медленные миры следовало бы определять наоборот, ведь быстрые…

— В том-то и оно, — загадочно улыбаясь, перебил меня Сантана. — Ты должен привыкнуть к этой абсолютной относительности Иррехааре. И вопрос времени становится здесь отличным примером. А теперь подумай: откуда взялись именно такие определения?

8. КРОВЬ МУЛЯЖА

Довольно быстро мы удалились от Темзы в южном направлении, до обеда объехали Элдершот с севера, до самого Стоунхенджа добираясь уже ночью; Сантана подгонял лошадей без какой-либо жалости. Карету и покрытых пеной животных он оставил на постоялом дворе, хозяин которого, наверняка, был ему известен. Отсюда и до холма оставался еще приличный кусок пути.

Где-то от границы графства Солсбери погода начала портиться; на западной стороне неба, у самого горизонта, появились странные вещи. Вроде бы и облака, но вовсе не летучие в своей монолитности; вроде бы и далекие, но пугающе выразительные. И они близились. С ужасающей скоростью они пожирали темнеющий с приходом ночи небосклон. Раз за разом Сантана бросал на них встревоженные взгляды.

Возвышенность Стоунхенджа и его каменную корону мы увидали уже в бледном свете полной луны. Несомненно, Сантана заметил там же и прямоугольники Врат, но вместе с ними — кое-что иное.

— Итак, у нас имеются неприятности, — буркнул он во время форсированного марша к холму. — Огни видишь? — указал он в направлении Эйвона.

И правда, там поблескивали какие-то светлые полосы.

— Следи за кругом, — бросил Сантана, — там тоже наверняка крутятся.

— Кто?

— Недавно нашим пришлось воспользоваться какими-то Вратами. Ну, скорее всего, из увидали местные. И вот теперь сюда прибыла летучая бригада охотников за тайнами.

Мы вбежали в окружение каменных блоков. Западная сторона неба была плотно затянута той странной, черной массой. Сантана буквально не мог оторвать от нее взгляда, поэтому лишь в самый последний момент увидал крестьянина с погашенным фонарем в руке, который бросился на него, появившись из-за поросшего мхом громадного камня. Сантана вытащил кольт и пальнул крестьянину в горло — грохот смертельного выстрела понесло вдаль. Жертву, захлебывающуюся собственной жизнью, в танцевальном пируэте отбросило в сторону. Шокированный, я глядел на раненного: из подбородка в липкую темноту, орошая высохшую землю, ударил тяжелый кровавый фонтан. Сантана нетерпеливо потянул меня за рукав.

— Давай, шевелись! Это уже близится!

— Зачем… зачем ты его…

— Это всего лишь муляж. Ну, какого черта ты встал?!

И вот тогда, сворачивая за Сантаной к старинным столпам, вслушиваясь в затихающий стон фермера, в этом особенном, редкостном сопряжении собственного эго со своим, но и с чужим представлением о другом человеке, неожиданно получив возможность взглянуть на его мысли — я понял Сантану, понял то ледяное, нечеловеческое спокойствие и то змеиное, детское безразличие, с которыми он убил крестьянина, и с которыми мне же обрезал пальцы. Ведь по сути своей, Сантана этого не делал, на самом деле он вообще ничего не делал, для него все эти люди — и я сам, тогда, в вертолете — были ничем иным, как только подпрограммами огромной системы Иррехааре, светящимися персонажами из электронной игры, брызжущими электронной кровью на экран, пиксельными человечками, гибнущими от призрачных пуль и вновь рождающимися, после того, как бросить монету в автомат. Потому что все так было в действительности. Иррехааре — это гораздо большее, чем кажется сначала: это свобода от греха. В этих фантасмагорических мирах, родившихся по причине подделки чувств, невозможно совершить какой-либо плохой поступок (равно как и хороший), ведь сама идея поступка как такового для Иррехааре является совершенно чуждой — Иррехааре это царство желаний.

Нас заглотила радуга, а потом — переваренных Вратами — нас выплюнуло в редкий лес, состоящий из высоких деревьев; здесь лил ужасный дождь, блестели молнии, и гремел гром.

— Что это было!? — крикнул я, перебивая шум ливня. — Там, на небе?! Что это было?!

— Вирус, — коротко отрезал Сантана.

Я только и успел бросить взгляд на нашу никакую, военизированную одежду, как Сантана потащил меня через следующие Врата.

Темнота абсолютная. Под ногами хлюпает грязь. Воздух сухой, резкий, царапающий в горло; я начинаю давиться…

Следующие Врата.

Нас забросило в самый центр гигантской, отсыревшей бетонной пещеры. Километровой длины цеха освещались немногочисленными потолочными лампами, заливая пространство потоками желтоватого, анемичного света. Останки когда-то могучих машин, превратившихся теперь в чудовищные, проржавевшие скелеты, тихо умирали под стенками. То тут, то там можно было видеть поблекшие фрагменты надписей на немецком языке.

По временному мостику мы перешли над лужей черной маслянистой жидкости и вошли в следующую радугу.

На сей раз нас выплюнуло в нью-йоркском Центральном Парке.

Стоял поздний осенний вечер.

Где-то далеко кричала женщина.

Небо было покрыто беспокояще знакомой мозаикой реклам: в самом зените стояла «Кока-Кола», ближе к Манхеттену вращался серебряный круг логотипа Shoito, за ним блистали ІСЕС и ІВМ, и уже за нами феерией диких цветов с небосклона проецировался фильм, восхваляющий первую, еще экспериментальную серию домашних Церберов — GenLSTor. Выходит, это уже было время ICECа и Церберов, но вот «прививок» еще не было: их рекламы из полосы public domain наверняка бы вытеснили все остальные. Но даже shareware'ная накидка третьей реальности — образование полу-Иррехааре — была столь же грозной, что и амнезийный «слепак», поэтому действовал запрет на существование многоэтажных иллюзий; следовательно, в теории, не имели права на существование симуляции миров, более поздних, чем этот. Но это я сам себе вычислял и объяснял. Только существовала возможность и того, что Самурай нарушил и этот принцип. Правда, это бы породило непростую юридическую проблему: все эти тысячи «захлопнутых» — их всех после освобождения, в силу Конвенции, следовало бы признать недееспособными до конца жизни — почему до конца жизни: потому что никому из них не удалось бы доказать, что он окончательно вышел из «слепачества», и что этот мир не является всего лишь очередной надстройкой. Но, все равно, каким-то образом за ними следить будут — и за мной тоже будут следить.

Я осмотрелся по сторонам.

Сантана лишь пожал плечами на мой вопросительный взгляд.

— Иногда Аллах выбирает для расположения Врат самые странные места. Он не всегда использует местные предрассудки и мифологию.

С кривой усмешкой присмотревшись к костюмам, в которые мы были одеты, к нам трусцой направился низкорослый скин-калека. Инвалидность была вписана в каждое его движение, неполноценной была каждая частица его тела, столь же ненастоящими были и их соединения. Он казался случайным слепком десятка различных мужчин. Даже способ его передвижения говорил о некоторой случайности — его шаги были до удивительного нескоординированными. Только маска инвалидности не могла скрыть сил и энергии, дремлющих с этом искаженном совершенным уродством теле, его чудовищной «плотности»: это был великан, сжатый до размеров карлика.

Недоросток остановился в метре от Сантаны: кожа, ламинат, шипы, татуировки, серьги и цепочки.

— Черный, — хрипло шепнул он, глядя на Сантану снизу своими скошенными, непропорциональными глазами.

— Лламет.

— Я так и думал, что ты захочешь вернуться по более быстрой тропке.

— Тебя здесь Назгул поставил?

— Я сам себя поставил. Назгул уверен, что ты гниешь в Алгонтоте.

— Что-то случилось, — наполовину вопросительно буркнул Сантана после минуты беспокойного молчания.