Сербский закат - Михаил Поликарпов

Я сначала не все понял и поинтересовался, за кого же он воевап в Израиле. «За Советский Союз!» — ответил он неожиданно ясно и твердо. «А в Анголе?» — «Да, хрен там разберешь! И те черные, и те! Но я не убивал людей! Когда надо было бомбить, я сбрасывал бомбы и все… Когда же стрелял, выпускал ракету в самолет, я знал, что летчику конец — но я стрелял не в него, а в истребитель,» — его явно мучали фантомные боли прошлых войн.

— И много вы сбили самолетов?

— Да штук пять… Я ушел… и мне дали пенсию. Я от нее отказался! Хрен вам! Какие люди погибли, какое племя, цены им нет…

Мы разговорились чуть больше — его звали Геннадий Васильевич, после гибели родителей во время войны он был воспитан бабушкой (дворянкой?), стал военным летчиком. Я даже записал его телефон, но он опомнился и сказал: «Ты, наверное, из прокуратуры. Зря я тебе дал его…» Мы расстались — призрак прошлых войн и я, которому, ее предстояло увидеть.

Прощание славян

Прощальное напутствие было кратким. Через улицу или другой открытый участок, где работает снайпер, лучше перебегать первым. В атаку идти где-то в середине. Всем страшно, но все идут. Не высовывайся, не лезь поначалу на пули — так месяца через четыре боев можно стать нормальным бойцом. Вот и все. Это и есть краткая мудрость, квинтэссеция их боевого опыта. Мне надо добраться до Еврейской Гробли (Еврейского кладбища) в Сараево, где сейчас находится Русский добровольческйи отряд, недавно потерявший в бою своего командира — Александра Шкрабова. Весть об этом быстро достигла Москвы. Еще русские добровольцы есть в Вишеграде, но там война сейчас позиционная, и ехать туда незачем.

Один ветеран-доброволец хотел передать письмо для ребят, но опоздал к поезду — и я увидел его лишь через стекло…

Киевский вокзал чем-то напоминает мечеть с минаретом. Последний образ Москвы — гостиница «Рэдиссон-Чеченская». Мой сосед по купе — излучающий хитрость украинец-снабженец. Едет во Львов, обижен на Россию. Вагон проходит карпатские туннели — вот и Закарпатье, ныне не наше. Чувствуется близость границы — дома стали богаче, все больше и больше каменных особняков. Близость границы повысила благосостояние местных жителей.

Колеса выстукивают знакомые стихи (за знаки препинания не ручаюсь):

«Смутную душу мою тяготитСтранный и страшный вопрос:Стоит ли жить, если умер Атрид.Умер на ложе из роз?..Тягостен, тягостен этот позорЖить, потерявши царя.»

Я еду в самое сердце войны, разгоревшейся в Европе впервые после сорок пятого года, в эпицентр бури. Летом 1991 года югославская «перестройка и демократия» разорвала большую и богатую страну на части. Словения и Хорватия явно тяготели к Германии. Запад признал их право как наций на самоопределение. Но и в Хорватии, и в Боснии на протяжении многих веков жили сербы. И им в новых государствах была уготована участь «райи», стада, просто рабов.

Можно ли было избежать этой войны? Я не думал об этом. Если бы не Горбачев и его податливость… Если бы не трусливое и нерешительное поведение сидевшего в Белграде «коммунистического правительства»… Все сценарии проиграть нельзя. История не знает сослагательного наклонения, никаких «если». Сейчас уже безразлично. Война, как и время, — это ДАНО. Решение должно касаться только персонального моего (твоего, вашего) поведения в данных обстоятельствах. Можно рассуждать и спорить, ставить свечки в церкви, можно топить тоску и отчаянье в водке, но можно действовать. Итак, в 1991–1992 годах Югославия, как и Советский Союз, распалась. Сербы вне старой союзной республики Сербия создали два своих непризнанных «цивилизованным миром» государственных образования — Сербскую Краину во главе с Миланом Мартичем и Республику Сербскую в Боснии — с куда более известным Радованом Караджичем у руля.

Босния. Почему это слово отзывается такой болью в моем сердце… В Югославии Босния считалась уникальной природной крепостью, труднодоступной для вражеских армий, оправдавшей свое реноме еще полвека назад. И потому-то здесь сосредоточен основной военно-промышленный потенциал погибшей Югославии — в случае войны Тито был готов тут сражаться хоть с НАТО, хоть с Советским Союзом. Но когда крепость неприступна для нападения извне, надо что? поднять мятеж, расколоть ряды ее защитников. Когда Югославия распалась, боснийские сербы, фактически брошенные на произвол судьбы официальным Белградом, создали свою собственную республику во главе с поэтом Караджичем. Борьба шла на два фронта — против хорват и мусульман. В этой войне хорват и мусульман поддерживают США и многие европейские страны, Турция и Саудовская Аравия. У них — миллиарды долларов и горы оружия. У сербов Караджича ничего, кроме храбрости и упорства. И мое место ТАМ.

Я думаю об этом под стук колес. Мы просмотрели эту войну — и в том смысле, что люди не помнили, как она началась, когда и из-за чего… Просмотрели и политики, заняв антисербскую позицию, не использовав право «вето» в Совете безопасности ООН при наложении явно несправедливых санкций на сербов. Я себе уже все доказал. Здесь речь не о горах — о войне. Суть войны в том, что Югославия была нужна, пока существовал Советский Союз. Социалистическая, многонациональная, с высоким уровнем жизни… в этом регионе — и бесспорный военный лидер, Югославия давала альтернативу в соцлагере — и раскалывала его. Но когда Советский Союз стал умирать, такая альтернатива ему стала не нужна, даже опасна, — и ее убили также. Принесли в жертву большой политике и большим деньгам. Основное влияние на это оказали прохорватская позиция Германии, а потом — и поддержка мусульманских сепаратистов Боснии Соединенными Штатами. Раскол страны повлек за собой цепную реакцию гражданской войны. Ведь если Хорватия имеет право выйти из Югославии, то сербы, компактно проживаюшие в ряде ее районов, имеют аналогичное право выйти из Хорватии и либо остаться в Югославии, либо присоединиться к Сербии. Тем более что нарушались и ущемлялись основные гражданские права сербов — в первую очередь, право на жизнь.

А поезд несет меня все дальше и дальше.

Остановка. Как удар топора по плахе — Чоп. Смена колодок у вагонов далее мы едем по другой колее. Исчез столь привычный стук колес, а в соседнем купе двое технарей неутомимо бубнят о железнодорожных технических нюансах — можно сойти с ума. На украинско-венгерской границе украинские пограничники выпрашивают у пассажиров пачки сигарет.

Венгерский пограничник придрался к отсутствию у меня ваучера. Я выезжал за границу впервые и не знал, что кроме визы требуют и его. Мне было приказано выйти и остаться в Украине — несмотря на югославскую визу у меня в паспорте. Я ехал через Венгрию транзитом, и их не должны были волновать мои отношения с Югославией — поезд оставался территорией России. Пришлось играть — я стал объяснять, что не понимаю ломаного русского языка венгра. Поупиравшись, он заглянул в мою декларацию и в какой-то список — и пропустил меня. Был он худ и жилист, голова брита, оттопырены уши, я запомнил его ненавидящий, испепеляющий взгляд. «Явно фашист,» — подумалось тогда. Венгрию мы проехали ночью и впечатлений у меня от этой страны не осталось. На выезде венгерские таможеники спрашивают наличие водки и сигарет. — «Ненч?» «Ненч,» — отвечаю я.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});