Володины братья - Юрий Коринец

Тихо в тайге, только снег скрипит. Снег лежит на земле пышным ковром, сугробами, а на голых ветках, на еловых лапах и высоких пнях — белыми шапками. Заденешь ветку — сыплется в глаза драгоценное серебро. Весь мир вокруг серебряно-синий, чуть подкрашенный розоватым, ленивым, кратковременным солнцем.

Медвежью берлогу, которую они вот-вот увидят, еще с осени выследил дедушка; сейчас он вел их туда.

…Володя идет по летнему берегу Илыча, по тропинке меж валунов, смотрит на реку, па далекие снежные горы, на зеленую пышную тайгу, а видит снег, голую чащу, мороз, спины дедушки и брата…

Он видит, как они выкрадываются на лыжах из чащи и натыкаются на медведицу! Володя застывает на месте от страха: медведица сидит в развороченной берлоге и тяжело дышит — темно-коричневая, осыпанная снегом, неуклюже расставляя над большим животом с прилипшими к нему прошлогодними листьями передние лапы, — и тяжело стонет… Володя уловил ее взгляд — странно-мягкие, подернутые дымкой глаза… Сердце у Володи заныло, он повернул голову — увидел, как брат Иван поднимает ружье. В тот же момент страшно закричал дедушка, стоявший рядом с Иваном. Дедушка ударил палкой по стволу Иванова ружья — громыхнул выстрел, снег посыпался сверху пышными струями, а медведица — увидел Володя — все сидит и стонет, будто рядом никого нет…

Потом слезы и снег застлали Володе глаза, он почувствовал, как дедушка Мартемьян обнимает его за плечи и тащит в сторону… И тут за их спинами раздался высокий, пронзительный визг, но не медведицы — это родился маленький медвежонок…

Никогда не забудет Володя того случая в тайге! Век будет помнить! Ушли они тогда, слава богу, от роженицы; спасибо дедушке Мартемьяну, что брат Иван промазал…

Идет Володя по тайге и думает, думает, думает… Река рядом бежит, бормочет — то тише на плесах, то громче на перекатах возле камней: «Спеши, спеши, Володя! А то дедушка уйдет из избушки на охоту — разминетесь вы! Спеши, Володя!» И Володя идет все быстрей, наддает шагу, размахивает удочкой. Котелок с кружкой, когда Володя перепрыгивает через камешки и корни, дребезжат за спиной в сумке.

Все жарче становится Володе от ходьбы да от солнца — удивительное все же лето в этом году на Севере! — пот начинает струиться по лицу, по спине. А оводы и рады — налетают с размаху на потное, соленое Володино лицо, стремясь сразу прокусить кожу до крови. И ведь удается им это, несмотря на то что Володя быстро отмахивается… Вкусно, наверное, оводам соленое Володино лицо.

«Скоро ваша песенка спета! — думает Володя. — И комарам тоже скоро конец… и мошкаре… Скажите спасибо, что погода такая в этом году жаркая, а то бы вы давно уже ножки протянули!»

Он вышел на пригорок; разлившаяся впереди река бежала навстречу в глубоком русле — без торчащих камней, течение стало гладким и быстрым.

«Хорошо в жаре по реке плыть, — подумал Володя, — на лодке. Вот когда никакие комары и оводы не кусают! Над водой всегда ветерок тянет, да и лодка на моторе быстро идет — всякую нечисть насекомую ветром относит… В жару, когда по берегам и особенно в тайге полно всякой нечисти, можно в лодке по реке в одних трусах плыть и загорать! И тепло, и прохладно, и никто не кусается…»

«В жару и на вертолете хорошо, хотя в вертолете бывает и оводов, и комаров, и мух тьма-тьмущая! Но они в вертолете тоже не кусаются: все они жмутся к стеклу, собираются кипящими черно-желтыми гроздьями возле рам — дрожат от ужаса! А ведь залетают в вертолет на стоянке сами! Видно, уж очень хочется им на машине полетать!» Володя невольно улыбнулся, смахивая на ходу со лба нахального овода. Успел-таки прокусить кожу! Быстро и больно! Володя смял его пальцами и бросил наземь.

«В вертолет бы вас всех!» — подумал он и сразу вспомнил, как летели они с братом Иваном на «МИ-4» к геологам. Везли в партию лошадь. И огурцы. Свежие зеленые огурцы — редкость на Севере, потому что они здесь не растут. Если б, конечно, всегда было такое лето, как сейчас, то, может, и росли бы… Но, в общем-то, огурцы есть, грех жаловаться: возят их самолетами. И яблоки возят и даже апельсины. Дед Мартемьян говорил, что в его детстве никаких огурцов и апельсинов на Печоре сроду не видали. Яблоки, правда, попадались — раз в год штучки две съешь, ежели кто угостит…

Везли же они тогда с Иваном целых две веревочные сетки огурцов — наелся их Володя до отвала! Любит он огурцы…

И лошадь везли — испугалась, бедная! Наверное, впервой летела. Она, конечно, толком не поняла, что летит. Просто боялась — и все. Лежала она, затянутая в брезент, на полу, в тесноте, прямо на огурцах. И Володя с ней на огурцах лежал. Обычно он рядом с братом сидит или позади брата, а тут лег на огурцах — из-за лошади: Жалел он ее всю дорогу, гладил по умной большой голове, успокаивал. Глаза у лошади грустные-грустные были, в толстых редких ресницах, темно-синие с голубоватым отливом — цвета спелых можжевеловых ягод, только прозрачные и очень уж огромные. Володя все смотрел, как отражаются в этих глазах окна с гроздьями оводов и за окнами светлое небо и облака… Лошадь, наверно, была довольна, что оводы так от страха суетятся и не кусаются: они ее старые враги! А может, ей и не до оводов было…

Володя остановился и посмотрел вокруг: широкое и гладкое течение, тянувшееся на несколько километров, осталось позади. И открытый берег с валунами — причудливыми памятниками посреди зеленой травы — тоже остался позади. Река стала мелкой, бурной, усеянной камнями, совсем седой от бурунов: как будто камни незаметно перебежали с берега в реку, чтобы искупаться, остыть, и шипели там в брызгах пены. А на берег выбежали деревья, и наползло между ними болото. Тут и там торчали над болотными кочками высохшие коричневые лиственницы и ели.

«Хороший материал для постройки плота, — подумал Володя. — Туристы всегда ищут такие места с сухостоем, строят на берегах маленькие верфи, собирают на них плот, спускают его на воду — и плывут».

Солнце уже пошло книзу, и наступила самая жара. Жара ведь не в полдень бывает, а немного попозже, когда вокруг все по-настоящему прогреется. Сейчас жара была в самом разгаре. Над болотистым берегом мельтешили серые тучи комаров. Они окончательно допекли Володю, и он достал из кармана пузырек с диметилфтолатом — брат Иван подарил — и намазал руки, лицо, шею. И сразу комары перестали кусать. Чудесная штука эта жидкость, вот люди здорово придумали! Полфлакона еще осталось у Володи, надо экономить — когда еще разживешься. Достать ее можно у летчиков да у геологов, да у рыбаков иногда бывает, а вообще-то она дефицит, мало ее завозят…

Володя опять двинулся в путь. Решил не обедать — заодно пообедает и поужинает сразу. До вечера надо болото миновать, решил он, а там пройти кусок по лесу и выйти опять на открытое место, где лес немного в сторону отбегает, там и заночевать. На открытом месте комаров меньше, и вообще как-то приятней, чище, веселей…

Володя двинулся, и комары за ним двинулись, и оводы, и солнце, и одинокое белое облачко над головой — все они двинулись вперед вместе с Володей. Река бежала навстречу, а камни, кусты, деревья, болотные кочки встречали их и провожали, медленно убегая назад. Одни только горы над верхушками тайги величественно застыли на месте — синие, с прожилками снега — вдали у горизонта.

Володя шел, изредка отмахиваясь от стремительно налетавших оводов, — комары не смели кусать смазанную диметилфтолатом кожу, они только сопровождали Володю своим назойливым облаком, а оводы кусались! Химия для них ничего не значила.

Тропинка виляла между заросшими травой болотными кочками, иногда она сбегала на прибрежную гальку и здесь, на камнях, становилась невидимой, а потом опять явно петляла по земле. В воздухе над рекой стояли тяжелые запахи болота. Среди этих запахов — ржавой воды и гниющих трав — Володя вдруг опять уловил запах гари. Он на минуту остановился, принюхиваясь: явно пахло костром, хотя никого вокруг не было. Он опять пошагал, и запах гари исчез, как будто Володя прошел сквозь него, как сквозь невидимое облако. «Залетел откуда-то этот запах, — подумал Володя. — Залетел и застыл тут, как в банке, потому что ветра нет».

Володя вспомнил, как летали они с Иваном на тушение пожаров. Запах гари сопровождал их тогда в течение всего полета… Да что там запах! Под ними почти все время был огонь! За сорок пять минут полета они обнаружили в тайге четыре пожара! Частые были пожары в это лето из-за жары, из-за того что с весны не пролилось над тайгой ни одного дождя. Страшное это дело: гибнет лес, гибнут звери. Даже люди иногда гибнут — во время тушения пожаров или если настигнет в тайге огонь одинокого человека.

В основном эти пожары возникают по берегам рек, на охотничьих и туристских тропах: от неосторожных костров или окурков… Но это-то понятно, а вот как огонь возникает вдали от рек и таежных троп — в глухой чаще? Недавно видел Володя пожар в совершенно глухом месте, вдали от жилья и от всяких троп… Брат Иван объяснял Володе, что случается в тайге и самовозгорание. Сухая трава или мох могут возгореться от капли росы, такая росинка играет тогда роль увеличительного стекла. Редкий вообще-то случай, хотя в сильную жару не такой уж и редкий. Круглая, налившаяся капля росы где-нибудь над сухим, как порох, мохом может случайно сфокусировать солнечный луч в одну точку — и поползет тлеющий огонь по торфянику, по сухим лишайникам на корнях деревьев, по высохшим гнилушкам, схватится за хворост, за космы травы, наберет силу, обнимет стволы сухостоя — и запылают они, как факелы, и подожгут тайгу на много километров вокруг. А бывает, что выгорит сверху тайга, и уйдет огонь под землю — в торф — и горит месяцами… Попробуй-ка потуши такой пожар! А надо тушить. Володин брат Иван, командир звена вертолетов «МИ-4», все лето с огнем воевал, замучили его эти пожары…