Всемирный следопыт, 1930 № 01 - Петр Оленин-Волгарь

Так метался я от одной мысли к другой. В конце концов решил завтра пуститься на поиски свободного от рифов места, где возможна была бы высадка и в свежую погоду. Ну, а если на море будет тихо, то можно ведь разойтись: я — в одну сторону, а за мной — в другую. В измученной голове все перемешалось, и я крепко заснул.

IX. Робинзон знакомится с островом.

Утром чуть свет я стоял уже на корме и гадал о возможной погоде. День обещал быть ясным, но с юга продолжал тянуть такой крепкий ветер, что нельзя было и думать пройти через дико игравшие рифы.

Вернулся в каюту, захватил последние сухари и сделал неприятное открытие: бочонок рассохся, и вытекли остатки затхлой воды. Шел отлив, и я мог не раздеваясь перейти вброд маленький заливчик. Я нес с собой термос, чтобы запастись водой. Прежде всего решил дойти до места вчерашнего пиршества, чтобы захватить оставшиеся там куски мяса. Однако в черных углях костра лежал лишь начисто обглоданный щит черепахи. Свалив вину на прожорливых птиц, двинулся к глядевшему на меня узкому ущелью.

Я не мог похвастаться удачным выбором дороги. Ущелье было изрыто вдоль и поперек оврагами, а сухая земля трухой крошилась под ногами. Изредка попадались ровные места, покрытые белым песком, а затем — новые ущелья, карабканья, спуски и прыжки в облаках красноватой пыли. Не раз я останавливался, еле переводя дух, и утирал едкий пот с горевшего лица, но жажда гнала меня в дальнейший путь. Я знал, что должен встретить на острове какой-нибудь источник.

Я медленно поднимался, а иногда даже полз по крутому душному проходу. Изредка на отлогих выступах или в расселинах скал мне попадались на глаза странные мертвые деревья с отвалившейся сухой корой и обнаженной древесиной. На голых сучках виднелись гнезда. Птицы были заняты рыбной ловлей, а в гнездах оставались только неуклюжие птенцы, глазевшие на меня с дурацким любопытством. Невольно подумал о том, что недостатка в мясе у меня не будет, если злая судьба заставит меня надолго застрять на острове. Наконец добрался до конца ущелья и очутился на северном побережье. Я пересек весь остров в какие-нибудь пять часов по ужасной дороге.

Вместо человеческого лица на меня смотрел усмехающийся череп.

Жадно всматривался в океанский простор, но нигде не заметил пароходного дыма. Начал осторожно спускаться к берегу по неровному склону горы. Земля крошилась, расползалась под ногами. Несколько раз я по колено уходил в твердую по виду почву и едва избежал смерти, когда от скалы над моей головой оторвалась огромная рыхлая глыба. Я еле успел отпрыгнуть в сторону от этой начиненной камнями лавины, которая огромным облаком красной пыли шумно пронеслась вниз.

Спустившись, я взял западное направление, так как с горы заметил там ярко сверкавшую на солнце узкую ленту. Жажда сделалась непереносной. Кружилась голова, горло свело в сухой судороге, а распухший язык, казалось, заполнил весь рот. Наконец выбился из сил и окончательно решил, что вода в этом направлении мне только померещилась. В голове гудело от жары и жажды. Ноги подкашивались. Занятый одной мыслью — где бы прилечь и отдохнуть в тени, я тупо прислушивался к издали донесшимся до меня трем пароходным свисткам. Завернув за огромный камень, неожиданно увидел в овраге широкий светлый ручей. Не помню, как добрался до воды. Думаю, что бежал с вытаращенными глазами и походил в тот момент на зверя.

Когда же, отдуваясь и тяжело переводя дыхание, оторвался наконец от прохладного ручья, то минуты две пролежал пластом. Чувствовал, что снова возвращаюсь к жизни. И только теперь до моего сознания дошли три слышанных мною гудка «Кронштадта». Подумал о том, что и на северном берегу я не заметил удобного места для высадки. Встал, наполнил водой термос, потом разделся, хорошенько выполоскал покрытую красной пылью одежду и разлегся на песчаном дне ручья. Каждая пробегавшая по телу холодная струйка уносила с собой часть моей невыразимой усталости. Оделся и бодро пустился в путь, зная, что теперь в любой момент могу утолить жажду.

Я пошел вверх по ручью, в направлении пароходных свистков. В расстилавшейся по берегам густой зеленой траве разглядел какие-то бобовые растения, большинство которых, насколько я знал, было с'едобно. Не прошел однако и ста шагов, как мой взгляд упал на такой неожиданный и необычайным предмет, что я своим глазам не поверил.

Это был небольшой покосившийся домик. Я приветствовал радостным возгласом этот признак обитаемости острова. Однако, когда приблизился к домику, общий вид его разом охладил мои восторженные надежды. Передо мной были давно покинутые развалины. Крыша провалилась, грубо сложенные каменные стены затянуты были вьющимися растениями, а через продырявленную и расползшуюся дверь можно было видеть, что и внутренность домика сплошь заросла травой и кустами.

Начал оглядываться кругом в поисках других следов человеческой деятельности и на другой стороне ручья заметил еще несколько малоутешительных по виду домиков. Они тоже представляли собой развалины, густо увитые вьющимися растениями. Подавленный гробовой тишиной этого давно покинутого поселка, я задумался о причинах, которые могли заставить людей бросить свои насиженные гнезда. Словно какое-то проклятие лежало на этом острове, где все разваливалось и превращалось в прах. На южном берегу — множество гниющих останков кораблекрушении, в бухте — развороченное, выброшенное бурей судно, здесь — жалкие развалины, оглашавшиеся некогда громкими голосами и веселым смехом людей. Всюду — мертвые, высохшие деревья, и даже горы не походили на обычные горы, но странно крошились и превращались в сухую пыль…

X. Крабы-людоеды.

Вспомнив о прямой цели моего путешествия, я стряхнул печальную задумчивость и бодро двинулся по берегу ручья все в том же западном направлении. Под ногами что-то хрустнуло. Нагнулся и увидел осколки грубой глиняной посуды. Лениво поднял один из черепков и хотел было уже его бросить в дверь ближайшего ко мне домика, как вдруг остановился и словно окаменел с поднятой рукой. Внутри домика, в густой траве лежал человек с вытянутыми к порогу ногами, обутыми в морские сапоги. Рядом, у самых ног валялся парусиновый мешок.

Оправившись от изумления, я громко окликнул человека, но он повидимому так крепко спал, что не услышал моего голоса. Я подошел поближе, чувствуя, как во мне поднимается смутная жуть. Задержался у порога, но затем взял себя в руки и решительно шагнул в домик. Наклонился, раздвигая руками густую растительность, и отскочил с застрявшим в горле криком ужаса; вместо человеческого лица на меня глядел белый усмехающийся череп…

Что это был за человек и что с ним случилось? Одежда на трупе была разорвана, и местами зловеще белели кости. Я поднял валявшийся у его ног мешок и обомлел от изумления; на парусине виднелось знакомое клеймо «Кронштадта». Да кто же это, наконец?!. Неужели боцман? Не может быть! Прошло всего двое суток, как он предательски угостил меня веслом. Допустим, что еще в тот же день какими-нибудь судьбами он попал на северный берег и забрел в эту развалившуюся хижину. Положим, он внезапно умер здесь, хотя бы от разрыва сердца, но не мог же его труп за одни сутки превратиться в голый скелет…

Заглянув в мешок, я нашел там бутылку рома со знакомой этикеткой. Собрался с духом и снова наклонился над отвратительным костяком. Да, одежда походила на ту, что была на боцмане. Отстегнул пояс и увидел роговую ручку ножа в знакомых мне ножнах из темнокоричневой кожи. Наконец рассеялось и последнее сомнение, когда, потянув за цепочку, я вытащил из бокового кармана призовые серебряные часы за удачные парусные гонки. Итак, передо мной лежали останки моего врага. Машинально часы и нож я положил в мешок с бутылкой; другая пустая бутылка из-под рома валялась тут же, в двух шагах от загадочного скелета.

Противно раздевать мертвеца и присваивать себе его вещи, но когда взглянул на свои раз'ехавшиеся ботинки, то решил воспользоваться крепкими сапогами того, кто еще так недавно был Трофимычем. Оба сапога снялись легко, так как ноги были начисто освобождены от мяса, которое уцелело только ближе к щиколоткам, где болталась еще бледная кожа. Гадливо засунул руку в голенище и тщательно обтер сапоги пучками свежей травы.

Внезапно я услышал в дальнем углу комнаты легкий шелест. Поднял глаза, и в тот же миг новый ужас холодком пробежал по моей спине. Там, в темном углу злобно усмехалось чье-то лицо, багровое, распухшее и до тошноты отвратительное. В немом оцепенении смотрел на отвратительный кадык и высокий заостренный кверху лоб, откуда неподвижно уставились на меня косые выпученные глаза… Эта чудовищная рожа с застывшей усмешкой, в которой не было ничего человеческого, выглядывала из-за густой травы.