Ты — Меня - Андрей Диченко

Кирилл будто чувствовал свое предназначение. Поэтому он собрал исписанные листы в косую линейку и аккуратно сложил их в конверт.

Через несколько часов Снежана приедет на обед. Возможно, что к этому времени Кирилла уже не будет в живых.

Он снял с полки запыленную толстую книгу и открыл. Между страниц было спрятано тонкое лезвие. Оно заманчиво блестело в лучах скупого утреннего солнца. Кирилл аккуратно взял лезвие и выцарапал имя своей возлюбленной на столе. Затем он порезал ладонь и пальцем вывел на древесине кровавое сердечко. Рука кровоточила, а Кирилл дул на рисунок. Кровь на столе почти высохла.

Наспех забинтовав руку, поэт надел на голову шапку, затем накинул пальто. До ближайшего отдела по культуре и пропаганде было метров двести. Кирилл часто проходил быстрым шагом мимо этого здания с красной дверью, натыкаясь на взоры подобных себе ссыльных сограждан. Все проходили мимо, и никто не заходил внутрь. По затравленным взглядам он легко определял, где свои, а где — почтенные чиновники и бравые солдаты.

Шагая по улице, он щурился, когда суровый сухой ветер дул ему в лицо. Мимо него мелькали прохожие, но они будто не замечали ничего происходящего вокруг и старались как можно быстрее спрятаться от пробирающего до самых костей холода.

Пройдя мимо большого щита с единственной белой надписью на красном фоне «Патриарх сделает тебя счастливым», Кирилл завернул за панельную пятиэтажку и остановился. Прямо перед ним находилась массивная дверь. Вокруг совершенно никого не было, разве что из окон за его действиями мог наблюдать какой-нибудь по болезни пропускавший школу ребенок.

Поэт открыл дверь и зашел внутрь. Пройдя по лестнице на второй этаж, Кирилл столкнулся с дежурным солдатом. Тот смотрел по телевизору балет, когда Кирилл произнес деланое «здравствуйте».

— Тебе чего тут надо? — лениво спросил солдат и, взяв в левую руку завернутый в целлофан пульт, убавил звук. Правой рукой он размешивал сахар в жестяной кружке с чаем.

— Рифмы свои хочу сдать… — ответил Кирилл. Где-то в другом конце коридора послышались шаги.

— Понятно… — Солдат взял в руки автомат и встал. Кирилл подумал, как бы не изменились правила, и его не расстреляли прямо на месте. — Закрой глаза и не двигайся!

Поэт обеими руками сжал сумку с заветными рукописями и зажмурился.

Удар был ожидаемый и внезапный одновременно. В один момент в его сознании будто взорвались сразу несколько термоядерных зарядов. Упав на пол, Кирилл инстинктивно прижал портфель к себе, будто это был его единственный выживший ребенок.

Ударив, солдат осмотрел полированный приклад, потом — обездвиженного поэта. Плюнув на его пальто и пнув покатившуюся меховую шапку, он положил автомат на стол и нажал на красную кнопку, хитро вмонтированную в стену. Вскоре откуда-то из длинного коридора показались два парня в камуфляже. У одного из них было сильно подбито лицо, а второй выглядел опухшим, будто употребил не так давно много спиртосодержащей продукции.

— В ваше распоряжение прибыли, товарищ сержант! — произнес один из них. Оба солдата встали по стойке «смирно».

— Несите тело в распределитель для этих… — сержант почесал затылок и зевнул, — поэтов, бля…

Молчавший рядовой кивнул головой, и, подхватив находившегося без сознания Кирилла под руки, они последовали куда-то вдаль по коридору.

Очнулся Кирилл через несколько часов. Дрожа от холода и крепко сжимая зубы от пронзительной боли в затылке, он попытался подняться. Его тошнило.

Оказалось, что Кирилл валялся на металлических нарах, состоящих из двух железных балок на ножках и перетянутой между ними ржавой металлической сетки. На полу перед ним сидел небритый мужчина с поникшим взглядом. Мужчина был укутан в одеяло и молча смотрел в землю, совершенно не обращая внимания на своего нового соседа. Кирилл не помнил, как его сюда принесли. Но ему показалось, что этот персонаж находится здесь гораздо дольше его самого.

Обернувшись, Кирилл увидел раковину, решетчатое окно и портрет Патриарха над ним. Он подошел к раковине и проблевался. Затем он повернул ручку, и из крана потекла мутная ледяная вода. Он умыл лицо и, глядя в окно, ждал, пока выблеванная им жидкость не отправится в путешествие по ржавым трубам. Сосед в этот момент хотел было что-то сказать, но лишь хрипло раскашлялся. Достав откуда-то из недр своего одеяла детское пластмассовое ведерко, он сплюнул слизью и мокротой. Вероятно, мужчина болел туберкулезом.

— Ты следи, бл…дь, за порядком только! — хрипло и злобно сказал он, на что Кирилл в ответ кивнул головой.

Умывшись, парень лег обратно на жесткую кровать и уставился в потолок, украшенный черной плесенью по углам и обильными подтеками по всей поверхности. Он закрыл глаза и попытался представить, что сейчас делает Снежана.

«…Расскажи мне про Витебск… Что там было?» — спрашивала она, сидя обнаженная перед ним. А стан ее отражался в пыльном зеркале. В свете луны он казался ему совершенным. «А что, Витебск? Город такой. Белорусский восток. Много панельных домов и вылизанных площадей. С людьми…» — когда она спрашивала что-то о его прошлом, он всегда терялся и не знал что сказать.

Его воспоминания прервал скрип открывающейся массивной двери, отлитой из металла.

В проеме показался солдат и, указав пальцем на Кирилла, махнул зазывающим жестом.

Кирилл встал и, пройдя мимо солдата, получил прикладом по спине. Резко рванув вперед и едва не упав, он обернулся и зло посмотрел на ухмыляющуюся ему рожу. Закрыв дверь, солдат вопросительно посмотрел на Кирилла.

— Чё встал?! Вперед иди! Судить тебя будут! — солдат уже было хотел харкнуть в лицо поэта, но тот обернулся и быстрым шагом последовал по коридору. Сплюнув на пол, солдат добавил: — Давай без глупостей, малыш, иначе завалю! В дверь иди! — прокричал он вслед.

Кирилл шел к единственной зеленой деревянной двери, за которой его ожидало заседание комиссии с ее критическими воззрениями по поводу написанных стихов.

Он открыл дверь и увидел перед собой четверых. Мужчину, полностью лысого с высоким складчатым лбом. Он был одет в черный пиджак и строго посмотрел на Кирилла. Рядом с лысым сидела женщина. Она плакала и вытирала носовым платком слезы с наливных щек. За ней сидели два молодых члена комиссии. Вероятно, братья-близнецы. Оба короткостриженые и в черных плащах. Со злыми взглядами.

Как только Кирилл зашел, все четверо встали и поклонились ему.

— Мы решили не заковывать вас наручниками… — произнес мужчина и указал рукой на стул. Кирилл смущенно поздоровался со всеми кивком головы и присел. За его спиной находилась школьная доска, а чуть выше — вездесущий портрет Патриарха. Посмотрев на портрет, а потом на Кирилла, женщина перекрестилась и принялась плакать пуще прежнего.

— Ну что ж вы так, Тамара Васильевна! — сказал лысый мужчина и приобнял раскисшую даму. Один из братьев что-то рисовал в блокноте, второй презрительно смотрел на Кирилла. Тот отчего-то улыбался.

— Вы… — произнесла сквозь всхлип дама, — вы прекрасны! — закончила она и закрыла лицо ладонями.

Рисовавший в блокноте близнец глубоко вздохнул и встал. Он посмотрел на Кирилла, потом — в свои записи, и на фоне женского плача начал произносить свою речь:

— Уважаемый Кирилл Олегович Никодимов! Мы рассмотрели ваши поэтические творения и признали их, в соответствии с Кодексом, произведениями искусства высшей категории. Кроме этого, мы готовы вам сообщить, что впервые за историю нашей славной комиссии вашему поэтическому произведению, в данном случае, написанному под вашим авторством, была присвоена высшая степень значимости. Согласно законодательству, вы приговариваетесь к высшей мере наказания, причем публичного, через повешение. Ваша казнь будет памятной датой вписана в бийскую летопись и состоится через полчаса на главной площади нашего города при торжественном собрании трудящихся…

Закончив, близнец закрыл блокнот. Пока он зачитывал приговор поэту, женщина поутихла, а лысый председатель комиссии потирал виски, обдумывая нечто важное.

После официального провозглашения приговора в комнату вошли уже знакомые солдаты. Один из них вновь ударил Кирилла по голове прикладом. На этот раз — так, символически. Поэт даже не потерял сознание, а просто упал на пол. Солдаты подхватили его под руки и поволокли по коридору.

Как только Кирилл оказался на свежем морозном воздухе, он сделал глубокий вдох и тут же очутился в автозаке, металлический пол которого был заляпан кровавыми пятнами. В самом кузове витал душный смрад. От него тошнило.

Забросив поэта, солдаты отряхнули руки и захлопнули за ним дверь.

Пока Кирилл ехал на Площадь 9-го января, сквозь металлические стенки кузова он слышал, как из всех мегафонов вещают о его грядущей казни. Жить осталось порядка пятнадцати минут. В эти мгновения он думал о Снежане и вспоминал Витебск. Дни назад он представлял, как они вместе вернутся туда и, быть может, будут счастливы. Но он решил выбрать другой путь. Исполнить предначертанный заветом Патриарха долг.