Ангарский вариант - Дмитрий Хван

'Чёрт побери! Один храпит, как рота дембелей, вторая в лунатиков играет' – выругался Алексей и решил уйти спать к крестьянам, что расположились в соседней пристройке. Однако в дверях Сазонов был остановлен жалобным голосом девушки.

'Может случилось чего?' – мелькнула мысль. Подойдя к ней, он опустился на корточки и посмотрел на неё. Сэрэма, в свою очередь, уставилась на него. От даурки веяло теплотой и мягким ароматом каких‑то трав, исходящим от распущенных волос. Халат упал с плеч девушки, обнажив маленькие острые груди. Оторопев на секунду и почувствовав жаркий прилив эмоций, Алексей притянул её к себе и нежно поцеловал. Сэрэма осторожно потянула его за собой, опускаясь на одеяла. Сазонов снял свитер и распахнув на даурке нижние полы халата, начал покрывать её тело поцелуями, позабыв обо всём на свете.

Проснулся Сазонов от неясного шума, доносившегося от входа в дом. Раздавались голоса, среди которых различался и бекетовский, неумело приглушаемый им, рокот.

– Ну и не к спеху тогда, коли Пётр не сказал. Пускай поспит майор, умаялся он за ночь.

"Вот подлюка, слышал всё! А храпел, будто спал беспробудно" – с улыбкой покачал головой Сазонов.

– Что там, Пётр Иванович? – Алексей уже обувал ботинки.

Одев куртку, майор бросил взгляд на спящую Сэрэма. Девушка, посапывая, свернулась калачиком на освободившемся месте под одеялом и не думая просыпаться.

"Всё‑таки не похожа она местных" – мельком подумал Сазонов.

– Да вот, Алексий, бают, шпиона поймали, – объяснил Бекетов.

– Ну так пойдём, посмотрим на него, что ли, – майор, натянув шапку, ступил на утоптанный снег перед входом и обернувшись к часовому‑казаку, сказал:

– Поддерживай огонь в доме, да смотри за девушкой, чтоб никуда! И смотри не усни, – погрозил Алексей ему пальцем. – А Петра кликнули? – Сазонов обратился уже к морпеху, что принёс весть о пойманном лазутчике.

– А как же. Там он уже.

На окраине поселения, куда уже начали свозить на волокушах очищенные от веток стволы сосен для острога, стояла небольшая толпа. Двое морпехов, завидя приближающегося майора, подняли за шкирку невысокого мужичка, судя по помятой физиономии, он уже успел схлопотать за ошибочную несговорчивость.

– Вот, товарищ майор, крался лесом к поселению, – доложил один из воинов.

– Пётр, говорит что‑нибудь? Кто это, вообще? – повернулся Сазонов к тунгусу.

– Это Дунжан, староста этой деревни. Он говорит, что ушёл от людей Албазы, что идут к Бомбогору и решил вернуться домой, чтобы потом отсюда уйти с семьёй.

Мужичок, поняв, кто тут главный, поднял на Сазонова глаза и попробовал было захныкать, сделав жалостливое лицо.

– Так, всё ясно. Раз староста, пусть пока им и будет. Не выпускать никуда его, тем более с семьёй. Пусть валит домой, в днём будет приносить присягу Шилгинею, а потом и нашему князю Соколову.

Глава 2.

Ангарск. Посад, 2‑ая линия. Ноябрь 7145 года (1637).

– Прокопушка! – в мастерскую Славкова заглянула жена Любаша, тут же сморщившись от тяжёлого запаха выделываемой кожи.

– Чего стряслось, Люба? Дверь‑то прикрой – холодину тянет.

– Да оторвись ты от кожи своей, ради Бога, пойдём. Там до тебя люди с правления явились.

У забора Славковых стояло две подводы, с запряжёнными в них оленями. Первая была загружена мешками, свёртками, разного размера ящиками и ящичками. Ко второй подводе были привязаны две коровы и несколько коз. Там же возился казак, Прокопий не смог вспомнить его лицо. Возница с интересом осматривал дом и двор Славковых. У Прокопия опустились руки.

'И тут сызнова началось! Не верил же, вот на тебе' – обречённо подумал он. У Славковых имелось две козы, с десяток несушек, да кое‑какой нехитрый запас на зиму.

'Неужто заберут! Как же дитятям без молока?' – мелькнула ужасная мысль. Оглянулся на дом, а там двое меньших – Сташко и Мирянка уткнулись носиками в стекло. К ним подошла и Ярушка, оторвавшись от своего чтения, приобняв малышей. Люба же стояла на крыльце, опершись о перила. Её округлившийся животик уже заметно выпирал из‑под овчинного полушубка.

– Да нет! – сплюнул Прокопий:

"За каким лядом им отбирать, тут не Белоозеро же! Сам Сокол обещал всякое вспоможенье нам! Да тут даже церковь десятину не берёт! Опять подъёмные, без сомненья" – успокоился переселенец.

Просто непривычно было для Славкова такое внимание князя к простому крестьянину. Никогда он и не слыхивал о таком. Где же это видано? Прокопий прекрасно помнил, как два года назад получал некие "подъёмные" – семена, инструмент, утварь для дома, да и сам дом. И какой дом! Такого не было не у одного старосты на Белоозере. Чтобы со стеклом незамутнённым, да с черепицей, да с полом тёплым и с печью, что топится не по‑чёрному. Помнил Славков, как вселялся он в дом, когда ангарцы только‑только заканчивали крыть крышу. Первые дни Славковы ходили как во сне, боясь проснуться. А потом привезли по реке и "подъёмные". И землицу дали безо всякого холопства!

Правда Прокопию было сказано одним из ангарцев, что это всё дарится не просто так, забавы ради, а с умыслом, что поселенцы будут трудом своим доказывать нужность княжеству. Что и дом и земля и семена и безопасность даётся его семье в подъём. И чтобы семья его увеличивалась. Вот сегодня и приехали люди княжеские, дабы посмотреть воочию, как он, Прокопий, белозёрский поселенец, поднялся. А что он сделал полезного?

"Работаю с кожей, упряжь почти вся в княжестве моя, сынишка, вона, какой головастый – в княжеской школе науки разные изучает. Дочь тоже…" – вихрем пронеслись мысли в голове Прокопия.

– Хозяин! Открывай ворота, чего столбом стоишь? – крикнул мужик с первой подводы, обрывая тревожные думы бывшего белозёрца.

– Да, ужо открываю, – отпирая запор, бормотал Прокопий, вспомнив Акима – помощника старосты ангарского посада. Частенько он видал его у правления.

Отведя створку Славков чуть не столкнулся с коровьей мордой, которая обдала его тёплым дыханием и мокро фыркнула. Казак пытался пропихнуть корову в открытые наполовину ворота.

– Пошто се… – раскрыл рот от удивления Прокопий.

Казак заводил корову во двор, придерживая створку ворот рукой.

– Здорово, хозяин! Доброго вечера, – покряхтывая, поприветствовал он Славкова.

– Доброго… – оторопело пробурчал Прокопий, принимая верёвку, которая тянулась к коровьему рогу.

– И две козы, Сидор! – крикнул казаку мужик, сгружавший вместе с тунгусом мешки и ящики с первой подводы.

Когда Сидор затащил во двор коз, первый возница со значением погладил висевшую на груди бляху помощника старосты и торжественно произнёс:

– Ведомо стало посадскому голове, что ты, Прокопий, хозяин справный и многочадный. Работу справно исполняешь, шорку добрую шьёшь и детей в школу без посылаешь. По всему выходит, что ты примерный гражданин нашего княжества. Жалует он тебя за то от имени самого Сокола дойной коровой, да двумя козами. А жене твоей княгиня послала разных подарков. Зови принимать гуманитарку.

– Что принимать?

– Забыл что ли? Али не получал ещё? Ну да, в том году на Усолье остановились. Счесть она должна подарки от княгини, да подпись свою поставить на накладной. Что де доставлено всё без порчи и убыли. Сына кликни – он грамоте и счёту учён, поможет. Нам ведь ещё к Стрельцовым надо.

– Так ведь в Белоречье он, в княжьей школе. Да у меня и Ярушка грамотная.

Скотину привязали к забору, а помощник старосты вместе с Любашей и Ярушкой, раскрасневшимися от радости, сверяли содержимое мешков, коробков, свёртков и пакетиков с длинным списком. Прокопий же осторожно расспрашивал второго возницу, что это за "гуманитарка" и за какие заслуги ему дали корову. Возница – такой же посадский ремесленник, гончар с первой линии, рассказал что коровами отметили не всех, а только его самого, Прокопа вот и ещё Петра‑котельника.

– Говорят и иным потом дадут, просто чичас коров мало. Их у братских людей выменивают на железо, – негромко отвечал возница.

Прочим же переселенцам дали коз и дары от княгини, причём по числу детей. В дарах тех Аким заметил зерно, земляные клубни, отрезы крашеного полотна, да пакеты, в коих ангарцы хранили семена. А также книги божественные и мирские. Казак, выходя со двора, нравоучительно заметил заученной фразой:

– Любы нашему князю искусные мастера. Ибо воин державу защищает, а труженик воздвигает и украшает.

Подошел Аким. Люба с детьми засновали по двору, перетаскивая "гуманитарку" в дом, утварь и припасы – из сараюшки в сени, размещая коз в сараюшке, а корову – в освободившемся хлеву. Прокоп оправился уже оправился от изумления, но продолжал ждать какого‑нибудь подвоха и спросил:

Нешто ещё раз подъёмные? Токмо теперь и корова? А за какие такие заслуги?