«Господь да благословит решение мое...» - Петр Мультатули

Оставим на совести Витте слова о «преданности Государю» великого князя, тем более, что сам же Витте в других местах своих воспоминаний их и опровергает. Важно другое: Витте явно негативно оценивает великого князя Николая Николаевича, называя его в других местах воспоминаний «тронутым» человеком, с «зайчиком в голове». Можно было бы скептически отнестись к словам Витте, так как нет, наверное, ни одного современного ему государственного или военного деятеля, за исключением, пожалуй, Императора Александра III, о котором граф не высказался бы отрицательно. Самый умный и безгрешный человек в воспоминаниях Витте — это сам Витте. Но подобные же мнения о великом князе Николае Николаевиче мы встречаем и у других действующих лиц той эпохи. Так, генерал Мосолов пишет о «крайне узком кругозоре и весьма невозвышенной душе» великого князя.

Тем не менее, для людей, близко его не знавших, особенно военных, великий князь был олицетворением воинской доблести. Подкупали его грозная внешность, строгость и высшее военное образование. На великого князя также падал луч славы его отца — победителя турок. Все это делало великого князя Николая Николаевича популярным в войсках и в народе. Однако, авторитет его в войсках не был таким уж непререкаемым. Американский историк Д. Чавчавадзе относящийся с большой симпатией к великому князю, пишет, что он «серьезно занялся военной карьерой и был единственным из военных князей, служившим в чине капитана в Генеральном штабе. Отца великого князя любили, сам же Николай Николаевич не был популярен в армейских кругах из-за несгибаемости, консерватизма и приверженности строгой дисциплине, но его ценили за то, что он был отличным служакой»[40].

М. Лемке писал, что «до войны отношение к Николаю Николаевичу было двойственное; армия относилась к нему довольно сдержанно, особенно те части, в которые он в свое время приезжал не в духе, прогонял их с матерной бранью с места смотра и т. п., но ценили его элементарную честность, знание службы, умение подчиняться долгу, прямоту и серьезное отношение к своим обязанностям, порицая, однако, распущенность, крикливость, несдержанность»[41].

Князь Владимир Трубецкой писал о своих впечатлениях о великом князе Николае Николаевиче: «Великий князь выглядел на коне весьма эффектно. Несмотря на то, что он обладал огромнейшим ростом и чрезмерно длинными ногами, у него была та идеальная, несколько кокетливая „николаевская“ посадка кавалериста старой школы, посадка, которая так красила всадника, сливая его с конем в нераздельное и гармоничное целое. Одет был Николай Николаевич в китель защитного цвета с золотым генерал-адъютантским аксельбантом и простой походной ременной амуницией. На голове у него была по-кавалерийски заломленная мятая, защитного цвета, фуражка, на ногах длинные рейтузы с яркими красными лампасами. В то время он был уже в годах, однако, все еще выглядел моложаво. Его лицо, заканчивающееся книзу небольшой бородкой, было загорелое и неправильное. Оно не было красивым, но надолго врезалось в память, потому что оно не было обыкновенным военным лицом пошлого генерала. Это было совсем особенное лицо очень большого начальника-вождя — властное, строгое, открытое, решительное и, вместе с тем, гордое лицо. Взгляд его глаз был пристальный, хищный, как бы всевидящий и ничего не прощающий. Движения — уверенные и непринужденные, голос — резкий, громкий, немного гортанный, привыкший приказывать и выкрикивающий слова с какой-то полупрезрительной небрежностью. Николай Николаевич был гвардеец с ног до головы, гвардеец до мозга костей. И все-таки второго такого в гвардии не было. Несмотря на то, что многие офицеры старались копировать его манеры, он был неподражаем. Престиж его в то время был огромен. Все трепетали перед ним, а угодить ему на учениях было нелегко»[42]. В этом отрывке, в общем-то, весьма положительном для великого князя, тем не менее просматриваются те его черты, которые впоследствии будут играть немалую роль в военных неудачах: «полупрезрительное» отношение к людям, «хищность» и беспощадность. Однако, если бы эти черты сочетались в великом князе с огромным военным дарованием, если бы его презрительность к людям была бы презрительностью Наполеона, а его «хищность» была бы хищностью Мольтке, то о них можно было бы забыть, сославшись на оригинальность гения. Но в том-то и дело, что за образом «отличного служаки» скрывался весьма посредственный стратег, но об этом до начала Мировой войны знали немногие.

26 июля 1908 года Император Николай II упразднил Совет Государственной Обороны, высказав при этом следующие соображения: «Государь сказал: „Когда я учреждал СГО, я думал объединить с военным и морским делом вопросы политические и финансовые, что не удалось. Нет надобности в таком постоянном учреждении, его надо собирать, когда надо, из тех же лиц или других“. Я вставил: „Желательно под председательством Вашего Императорского Величества“. — „Конечно, вообще я думаю более взять военное дело в свои руки, но разве я мог сделать это в эти три года“»[43]. Этот отрывок из дневника Поливанова убедительно свидетельствует, что Николай II задолго до Первой мировой войны считал необходимым лично возглавлять вооруженные силы.

1 августа 1914 года началась война с Германией. Император сам хотел встать во главе армии. Строго говоря, он и так был во главе ее, так как по Законам Российской Империи «верховное начальствование над военными силами Империи сосредотачивалось в особе Государя Императора». Речь, таким образом, шла о должности Верховного Главнокомандующего, который, если только эту должность не занимал сам царь, все равно подчинялся монарху. Решение Государя возглавить армию в 1914 году вызвало серьезные возражения со стороны Совета Министров, члены которого были убеждены в необходимости присутствия Царя в столице во время войны. Взвесив все «за» и «против», Император согласился с мнением главы правительства. Однако, Николай II вовсе не считал свое решение не принимать верховного командования окончательным. Наоборот, он лишь отсрочил его. Адмирал Григорович вспоминал: «В Петербурге собирались частые Советы Министров под председательством Государя, и на первом из них Его Императорское Величество выразил желание стать во главе войск, но решительно все министры высказались против этого желания, доказывая Императору, что все возможные неудачи, которые могут быть всегда, свалятся на Него, как на главного виновника. Молчал лишь один И. Л. Горемыкин. В конце концов, Государь с нашими доводами согласился, но указал, что впоследствии еще раз этот вопрос обсудит»[44].

Начальник штаба генерал Н. Н. Янушкевич уведомлял в циркуляре от 20 июля 1914 года командующего Северо-Западным фронтом генерала Жилинского: «Государь Император повелел быть Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Николаевичу Верховным Главнокомандующим, впредь до того времени, когда Его Императорскому Величеству благоугодно будет вступить в предводительство вооруженными силами лично»[45].

Встал вопрос, кого назначать на высокую военную должность. Царь не хотел назначать на нее великого князя Николая Николаевича, так как был весьма низкого мнения о его военных способностях. «В начале войны, — пишет великий князь Александр Михайлович, — Царь не хотел вверить Верховное командование русской армией дяде Николаше, прекрасно сознавая, что его военный дилетантизм быстро поблекнет перед военным гением Людендорфа и Макензена»[46].

Генерал В. А. Сухомлинов пишет в своих воспоминаниях, что после состоявшегося совещания, на котором министры, включая, по его собственным словам, и его самого, уговаривали Николая II не принимать на себя верховное командование, он поехал с очередным докладом к Царю в Петергоф. «Когда я вошел в кабинет Государя, то он встретил меня со словами: „И вы пошли против меня — так я вас назначаю Верховным Главнокомандующим“. Я никак не ожидал ничего подобного». Сухомлинов поинтересовался: «Какое положение при этом будет великого князя Николая Николаевича?» Государь мне ответил словами: «Он будет командовать шестой армией»[47].

Это же подтверждает в своих воспоминаниях русский военный деятель, бывший в 1905–09 гг. военным министром, А. Ф. Редигер: «По первоначальным предположениям, бывшим до объявления войны, Верховным Главнокомандующим должен был быть Государь. Он уже в то время, когда я был министром, говорил мне, что в случае войны он ни за что не останется вновь в тылу, а непременно будет сам командовать армиями, не потому, что считал себя полководцем, а потому, что, по его убеждению, при этом устраняются многие затруднения и трения, не говоря уже о том, что он любил войска и военное дело и предпочитал быть во время войны в армии, а не в тылу. Между тем, при объявлении войны верховное главнокомандование было поручено великому князю Николаю Николаевичу, правда с оговоркой, что это делается временно, пока Государь сам не примет командования»[48]. «Я лично не ожидал ничего хорошего от назначения Его Высочества Верховным Главнокомандующим», — писал генерал Мосолов[49].