Город иллюзий - Урсула Ле Гуин

— Какой работы? Кто может мне поведать об этом?

— То, что хранится в тайне от нас, и то, что украли у тебя, известно Сингам. В этом ты можешь быть вполне уверен.

В голосе Зоува была такая полная боли горечь, какой Фальку прежде не доводилось слышать.

— Разве те, кто говорит неправду, скажут мне, кто я, если я нх об этом спрошу? Как я узнаю то, что ищу, даже если мне удастся отыскать это?

— Я все больше склоняюсь к мысли, сын мой, что в тебе заключена какая-то надежда для людей Земли. Мне не хочется отказываться от этой мысли. Но только ты сам сможешь отыскать свою собственную правду. Если тебе покажется, что на этом заканчивается твой путь, то, возможно, это и будет правдой.

— Если я уйду, — неожиданно спросил Фальк, — вы позволите Парт пойти вместе со мной?

— Нет, сын мой.

Глава Дома печально покачал головой.

Внизу по саду шел ребенок, четырехлетний сын Гарры, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу.

Высоко вверху летели стая за стаей на юг дикие гуси, выстроившись клином.

— Я должен был идти с Матоком и Дурро добывать в Дом невесту для Дурро, — заметил, наконец, Фальк. — Мы намеревались отправиться, не дожидаясь, пока изменится погода. Если я пойду по дороге, то продолжу самостоятельный путь из Дома Рапсофеля.

— Зимой?

— К западу от Рапсофеля есть и другие Дома, где я мог бы попросить кров в случае необходимости.

Сам он не сказал, а Зоув не спросил, почему он собирается идти именно на запад.

— Не знаю, может оно и так. Я не знаю, дают ли там путникам пристанище. Но если ты пойдешь, ты будешь один, хотя… тебе нужно быть одному. За пределами этого Дома нет на Земле другого безопасного места для тебя.

Он, как всегда, говорил от чистого сердца и платил за правду внутренней болью и сдержанностью. Фальк заверил его:

— Я знаю, Глава. Не о безопасности я бы жалел…

— Я скажу тебе все, в чем я убежден в отношении тебя. Я полагаю, что ты с одного из затерянных миров. Я думаю, что родился ты не на Земле. Я полагаю, что сюда, на Землю, ты, инопланетянин, вернулся впервые за тысячу или, может быть, даже больше лет, принеся с собой какое-то послание или знак. Сингам удалось заставить тебя молчать, и поэтому они отпустили тебя в Лес, чтобы никто не мог сказать, что они тебя убили. И ты пришел к нам. Если ты уйдешь, я буду печалиться и бояться за тебя, зная, насколько тебе одиноко, но я буду надеяться на тебя и на нас самих! Если у тебя есть известие для людей, то ты, в конце концов, вспомнишь его. Должна же быть какая-то надежда, какой-то знак, ведь мы не можем жить так вечно!

— Может быть, моя раса никогда не была в дружественных отношениях с человечеством? — Фальк пожал плечами, глядя на Зоува своими желтыми глазами. — Кто знает, ради чего я появился здесь?

— Ты разыщешь тех, кто знает твою тайну. И тогда ты сделаешь то, что тебе предначертано. Я не боюсь того, что может произойти. Если ты служишь Врагу, то и мы все ему служим. Все уже давно потеряно, и больше нечего терять. Если же нет, то тогда у тебя может быть то, что люди потеряли — предназначение! Следуя ему, ты сможешь вселить надежду во всех нас…

2

Зоув прожил шестьдесят лет, Парт — двадцать, но в этот холодный полдень, заставший ее в поле, ей казалось, что она старуха, потерявшая счет годам. Ее вовсе не утешала мысль об отдаленном триумфе порыва к звездам или о торжестве правды. То, что у ее отца было пророческим даром, у нее выражалось просто отсутствием иллюзий. Она знала, что Фальк собирается уйти из Дома. Единственное, что она сказала, было то, что он уже больше сюда не вернется.

— Я вернусь, Парт. Верь мне, — с жаром уверял Фальк, стараясь переубедить девушку.

Она с плачем обняла его, она заставила себя поверить его обещаниям.

Он продолжал заверять ее в своей искренности, но в телепатическом общении был не очень искусен. Единственным Слухачом в Доме была слепая Кретьян. Никто из обитателей этого Лесного замка больше не был способен на бессловесное общение. Способов обучения мысленной речи очень мало. Великое достоинство этого наиболее сжатого и совершенного способа общения стало рискованным для людей.

Речь между представителями различных разумов могла быть неправильно истолкованной и вследствие этого привести к ошибкам и недоверию, однако ею нельзя было, пренебрегать. Между мыслью и сказанным словом существует зазор, куда может попасть намерение, символ может быть отброшен, и тогда появится ложь.

Между мыслью и мысленным посланием этого промежутка нет! Они одновременный акт, и места для лжи здесь не остается!

В последние годы существования Лиги, судя по рассказам и обрывочным записям, с которыми познакомился Фальк, употребление мысленной речи было широко распространено, и телепатическое искусство достигло очень высокой ступени развития.

Это умение на Земле появилось довольно поздно: техника обучения ему была позаимствована у какой-то иной расы. Одна из книг называлась «Высшее искусство ранхов», и Фальк неоднократно ловил себя на мысли о том, кто же были эти ранхи.

Имелись также намеки на трения и частые перемещения в правительстве Лиги Миров, возникшие, вероятно, вследствие торжества формы общения, которая предотвращала ложь.

Но это было таким же туманным и полумифическим, как и вся история человечества, записанная в книгах Дома. Несомненным было только то, что после прихода Сингов и падения Лиги разобщенные общины людей больше не доверяли друг другу, возвратились к использованию обычной речи. Свободный человек может говорить свободно, но раб или беженец должен уметь скрывать истину или. ложь. Вот это-то и узнал в доме Зоува Фальк, и поэтому у него почти не было опыта в приведении своего разума в созвучие сказанным словам. Он старался внушить Парт, что он не лжет:

— Верь мне, Парт, я еще вернусь к тебе!

Но она не могла услышать его.

— Нет, я не буду воспринимать твои мысли, — только и сказала она вслух.

— Значит, ты бережешь свои мысли от меня?

— Да, берегу. Зачем мне передавать тебе свою печаль? Какой толк в правде? Если бы ты солгал мне вчера, я бы все еще верила, что ты просто собираешься к Рапсофелю и через десять дней вернешься назад. Значит, у меня еще было бы в запасе десять дней и десять.

ночей. Теперь же мне ничего не осталось, ни одного дня и ни одного часа. Все утрачено для меня. Так что же хорошего в правде?

— Парт, ты будешь ждать меня?

— Нет.

— Всего один год.

— Через один год и один день ты вернешься верхом на серебряном коне, чтобы увезти меня в свое королевство и сделать меня там властительницей? Нет, я не буду ждать тебя, Фальк. Почему я обязана ждать человека, который будет лежать мертвый в Лесу, или которого застрелят Странники в прериях? А может быть, ты окончательно лишишься к тому времени разума в Городе Сингов или отправишься оттуда в столетнее путешествие к другой звезде? Почему я обязана тебя ждать? Тебе не придется думать, что я выберу в спутники жизни другого мужчину. Нет, я останусь здесь, в отчем доме, выкрашу нитки в черный цвет и сотку для себя черную одежду. Я буду ее носить и умру в ней. Но я не стану никого и ничего ждать! Никогда!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});