Очень простые мы - Delicate Wind

«Я так люблю тебя, если бы ты только знал», шепчет Оля, склонив голову ко мне на плечо. «Я знаю». Смотрю на небо, оно сейчас вечером синее, с легкими фиолетовыми разводами и… «Лася, ты куда смотришь», прижимается ко мне Оля. «Ну, хорошо, не буду больше улетать никуда. Буду с тобой».  И я с ней, полностью с ней, на этой скамейке, где никто кроме нас не сидит и где нам хорошо. Но так мало времени. «Правда, здорово, что мы только вдвоем сегодня? Мне кажется, что мы привязались к людям. Сегодня отдохнем, как ты и хотела. Без них».

«Ну, я всегда, как и ты окружена ими». «Но сейчас-то нет». «Нет, тогда давай займемся сексом на этой скамейке». Я смеюсь. «Ну, я имел в виду, что никто с нами не разговаривает, и никто на нас не смотрит». «Начнут, если мы сейчас  сделаем то, что я сказала. Жалко, что мир все ограничивает и ничего в нем нельзя делать из того, что хочешь».

(Тут, в настоящей реальности, где я пишу это, звонит телефон и я беру трубку. «Лася, ну что ты не звонишь». «Я пишу о том, что с нами было». «А, ладно. Я люблю тебя, не забудь завтра подойти к театру после спектакля, да, и тут Томка просит, чтоб ты сбросил ей на дискету реферат и картинку с закатом». «Ладно». «Ну, пока, я люблю тебя». «Я тебя». В  трубке  гудки.)

Может покурить? Оставляю рассказ и иду делать чай, без чая сигарета плохо идет. Ну, вы уже знаете! Но вот она раздавливается мной об серый бетон лестницы. С секунду смотрю на угасание красного уголька, прислушиваюсь к шагам людей на лестнице внизу, к дикому хохоту пьяных парней за стенкой, и тенью ускользаю домой, к своему роману. Щелкает дверной замок. Успел! Еще один одинокий вечер. Барьер есть всегда и, по сути – одиночество не трудно понять, это всего лишь мысль, что твое состояние никто и никогда не разделит полностью. До конца.  Включить музыку для фона? Пожалуй, да! Сейчас я хочу «Твиггис» и вот я слушаю первые аккорды. Песня – «Целоваться нормально». Ее романтичный бит качает и трет шестеренки моего ума и пластинка с состоянием СЧАСТЬЯ в глубине души крутится и крутится, разрисовывая реальность розовой пеной мечтаний о том, что все кругом станут добрыми и веселыми, но ведь бред, да? Я сначала смеюсь, а потом горько плачу и ненавижу себя и люблю и ненавижу всех и люблю. И думаю, что дальше будет Свет и знаю, что это ложь…

Мы все так любим строить иллюзии, да? Но музыка закончилась. Тишина.

А там, на скамейке, всего за полтора часа до этого момента, Оля вытаскивает из кармана своего джинсового платья полиэтиленовый пакетик с персиком и протягивает его мне. «Это тебе Лася». «Спасибо котенок, а ты ела»? «Нет, мне мама всего два дала - один я Томке подарить хочу». «Ну, тогда съедим его вместе, ладно». «Давай», и мы по очереди кусаем, вгрызаясь зубами в сочную мякоть. Брызгает сок и течет по губам, по подбородку, по рукам, и капает на платье Оли и на мою сумку. «Ну, ты все испачкал», недовольно кривит  она губки. «Ничего, я сотру. И с губ тоже». Я смеюсь и медленно облизываю ее сладкие губки. Глаза Оли вспыхивают от восхищения. Вот персик доеден, и я кидаю на грязный асфальт мохнатую влажную косточку, еще миг назад прикасавшуюся к нашим губам, зубам и языкам. Она сыграла свою роль, подарив нам вместе  с восхитительным вкусом возможность дать друг другу немного сердечного тепла и света. Но нам пора.

«Мы же встретимся завтра, расставаться так приятно». Идем мимо групп молодежи «на фонтане», вокруг прокручивается обычная изжеванная и заезженная пленка разговоров, кто-то смеется и просит друга сгонять за пивом, в кустах трахают какую-то пьяную эмку,  а в полуметре от нас проходит низенький прыщавый парень в обнимку с каланчой-девицей в черном кожаном платье  и пошло-маслено улыбается Оле, и зло мне. «Кто это»? «Так, один козел». «Бывший»? «Да, представляешь, у него жена есть, и ребенок, а он тут с девушкой в обнимку ходит». Выходим с «фонтана» и идем дальше, к памятнику Шиллеру, возле которого на заплеванной земле лежит засохший, одинокий букет гвоздик. Глажу ее по волосам и думаю о скорой разлуке, ощущение любви в сердце мешается с грустью. Дальше, у другого памятника, памятника Петру 1, в круге света, стоит в компании мой старый знакомый, Дед, с важным видом он вещает окружающим о смысле бытия, явно претендуя на роль андеграунд-гуру, так как он разбирался в амбиенте и прочей «подземной шняге» лучше других. Мы  подходим к нему, мешанина света, внимательные изучающие глаза, запах травы. Смех. «А, привет Лакс, как дела», как обычно небрежно улыбаясь, пожимает мою руку Дед. «Нормально, а у тебя». «Да так, тут пить бросил. Представляешь»!

Я слегка улыбаюсь от этого заявления, зная Деда уже год, я предполагаю, что через какой-нибудь день или два  - он опять забухает. Но я замечаю, что котенку не совсем приятно его общество. Придется идти. «Ну ладно, мы пойдем. Вы где будете»? «Да тут, подходите, если шо, всегда рад тя видеть». И мы уходим, отлично зная, что не придем, впрочем, Дед тоже это знает. На самом деле он и меня держит «за ничто», позже я узнал, что именно он распускал про меня грязные слухи, из-за которых вся местная «тусовка» отвернулась от меня. Но! Главное сказать! Что, ты так любишь ВСЕЕХ! ВАУУУ! Уходим, провожаемые ласковыми улыбками его компании. Вот перед нами вырастает все та же центральная площадь, на другом конце которой мы расстанемся. Опять светофор. Поцелуй, уже больше страстный, чем нежный. «Я все время думаю о простоте, у нас все так просто, что у меня голова кругом идет», шепчу я.

«А так всегда, когда что-то распутываешь в себе, становится просто, очень просто. Вот, например, идти рядом с тобой и любить тебя. Не парится ни по какому поводу, это может украсть наслаждение настоящим моментом. Помнишь, на прошлой неделе, ты был так загружен, что часто почти не замечал ничего.

А сейчас - сейчас ты не напряжен и……»…

Я прерываю ее философский монолог поцелуем, и мы подходим к остановке. «Ну вот, опять все кончается», хмурюсь я. Оля снимает свои очки в роговой оправе (сегодня она забыла линзы дома), и на меня смотрят ее свободные от заслонок глаза, слегка растерянные от того, что ничего вокруг кроме меня не видят. «Ты меня видишь, да»? «Да, я никого не хочу видеть. Только тебя». Свист шин ее автобуса и все, она убегает, как тогда, несколько дней назад, крепко прижавшись губами к моим губам. Опять мы расстаемся на этой остановке, правда, только до завтра.

В голову приходит странная мысль, вот мы вместе встречаемся, наши ощущения меняются, но это мы идем вместе вдвоем, это не меняется. Или? Город же, люди, все изменяется. Меняются огни, дни, недели, другие глаза смотрят на нас,  другие рекламы мерцают. Никто ничего не знает о нас, о нашем прошлом или будущем и это классно и дает надежду начать все с чистого листа.

А мы сами-то помним о нем? Что постоянно в этой ускользающей каждую минуту реальности? Вот приходит мой автобус, и я еду домой, мы все едем в своих автобусах, направляясь каждый в свой дом, где нас ждет что-то свое. Отличное. Не вместе. Не единство. МЫ так много проводим времени в четырёх стенах. И зачем, Куда мы все едем? Так торопимся замкнуться в башнях из бетона? Убежать ото всех в свой мир. Сердце опять выключает какой-то свой рубильник, отрубив электричество любви и  мне опять просто спокойно. Спокойной ночи мой котенок, я так люблю тебя. Может до нее долетит эта моя мысль? Кто знает?

Кадр 3..

Прежде, чем может быть вернуться к описанию прошлой недели, я хочу остановиться на сегодняшнем дне, он был очень необычным и, по-моему, достоин того, чтобы его запечатлели на этих страницах. Вкус его – чуть–чуть горького миндаля.

(Что-то моя книга получается слишком запутанной, словно составленной или склеенной из разрозненных кусочков. И я сам сегодня составлен из кусочков, довольно плохо склеенных друг с другом, но ладно. Такой Я ).

И так. Сегодня, 17 сентября 2004 года я понял, что кончилось лето. Это стало понятно, когда я вышел на улицу и соприкоснулся с холодным утренним воздухом, настоящим воздухом осени. Из него исчезла теплая расплывчатая мягкость лета, зелено-золотая, солнечно-травяная мягкость, когда ты ощущаешь себя таким ленивым и томным, до изнеможения.

Мое тело рассекали ледяные струи ветра, по воздуху летали, сорванные озорными руками, куски листьев. И прохожие неслись по своим делам, торопясь укрыться в теплых берлогах автобусов. Небо каждую секунду меняло цвет, в основном тасуя оттенки серого и темно-синего. За воротник просачивался мерзкий дождик и тек по телу, отчего мне казалось, что по спине бегает целая толпа муравьев. Вся эта реальность вмиг разрезала меня на миллион отдельных кусочков, вопящих, что им холодно и тут же слепила обратно, забрав последнюю надежду на продолжение бабьего лета. Видимо оно не вернется. Все стало очень резким, и четким, тело наполнилось от холода какой-то легкостью, но я не обратил особого внимания на эти изменившиеся  ощущения себя, торопясь как все занырнуть в пасть ближайшего автобуса. Вот еду. И осознаю меланхолию, разлитую в природе. Мне тоже не особо весело, ведь сегодня я впервые за неделю иду на работу, где как всегда вымотаюсь до такого состояния, что перестану замечать самого себя.