Империя Зря. История с биографией - Николай Ващилин

Однажды мама Вадика, тетя Нина позвала нас на детскую телепередачу. Показывали французский короткометражный фильм Альбера Ламориса «Белогривый». Я даже не смог есть ароматный и румяный пирожок с капустой, которым угостила нас тётя Нина, до того захватил меня фильм. Эта, щемящая душу, история о дружбе мальчика и дикого белого жеребца запала мне в душу на всю жизнь. В фильме ловцы диких лошадей в топях Камарга поймали коня. Мальчик его выпустил на волю, и они вместе решили обрести свободу, прыгнув в морскую пучину. Свобода или смерть! И не иначе.

По вечерам мы с бабушкой ходили в булочную за хлебом. Батон с изюмом был самым доступным угощением и по воскресным дням мы его покупали. Он был очень похож на пасхальный кулич и делал день праздничным. В тот раз в булочной толпилось много народу и, чтобы не толкаться в очереди, бабушка вывела меня на улицу и велела ждать у входа. Я пялился на горы конфет в витрине, уложенные в пирамиды и пытался рассмотреть их фантики.

Около входа в магазин стояли калеки со снятыми шапками и, потряхивая ими, просили у добрых людей денежки. Некоторые были совсем без ног и сидели на дощечках с колёсиками из подшипников. Милосердные люди бросали им в шапки копеечки, и они сверкали на дне шапок золотыми россыпями.

Мне это понравилось и, чтобы не терять время даром, я пристроился к просящим, снял свою шапочку и начал ею потряхивать. Я не успел получить свою милостыню, как вышла бабушка и дала мне по уху. Я даже не понял сначала, откуда свалилась эта оплеуха. Сначала я задохнулся от обиды, вопрошая, за что?! Потом понял, что кто-то из сограждан донес на меня бабушке.

Обычным нашим детским делом было слоняться по линиям и проспектам «Васьки» и глазеть на витрины магазинов. Больше всего мы любили смотреть на плавающих рыб в витрине рыбного магазина на Среднем и на горы конфет в китайских вазах с драконами. Самой близкой к дому была кондитерская на углу Среднего проспекта и Соловьёвского переулка. Но иногда, нарушая материнский запрет, мы пробирались до седьмой линии, где от фантиков разбегались глаза даже у Ленки Обуховой. А она то знала в конфетах толк. Её отец был полковником. Самих конфет я не ел. Видимо, маме и папе было не на что их купить. Но фантики нюхать друзья давали часто. Кто ел конфеты, рассказывал другим, что там было внутри – орешки или вафельки, а иногда и настоящий ликер. Ну, это, они, конечно, врали.

Но больше вкуса конфет меня завораживали своей красотой их обертки – фантики. Появилась такая мода – собирать коллекции фантиков и привирать, что ты якобы все эти конфеты ел и знаешь их на вкус. Хотя большую часть своих коллекций коллекционеры находили на тротуарах улиц и даже в урнах. Заглянуть в урну для меня было большим испытанием. Надо было долго дожидаться, пока все пройдут и никто не увидит, что ты рукой лезешь в урну. Зато потом, в тишине своего домашнего угла, зарывшись в книжки с попугаями, можно было не спеша вдыхать этот сладостный аромат какао из Бразилии?!

Коллекция моих фантиков и вкусовых ощущений была едва ли не самой скудной во дворе. Мой друг Вовка Захаров решил мне помочь. Он привел какого-то пацана, который предложил мне менку. Он мне фантики, а я ему ордена, которыми украшал свою курточку во время игры в войну. Я уверенно и быстро решил обменять медали «За отвагу» и «За Победу над Германией» на ворох разноцветных ароматных фантиков. Потом променял и медаль «За боевые заслуги». За каждую медаль парень щедро отваливал по десять бумажек. Глаза его радостно бегали. Он переминался с ноги на ногу и оглядывался по сторонам, будто хотел смыться по нужде. Но когда у меня остался мой любимый мамин орден «Красного Знамени», я крепко зажал его в кулаке и твердо сказал «Нет». Тогда парень поднес к моему носу фантик с, нарисованной на нём, Кремлевской Башней. От этого фантика так сильно пахнуло шоколадом, что у меня засосало под ложечкой. Мало того, от него струился еще какой то тонкий, незнакомый аромат.

– Чуешь? – спросил парень.

– Угу, – промычал я.

– Знаешь, что это?

– Что?

– Ликер, понял?

– Ты что, как же его туда наливают?

– Военная тайна. Таких конфет больше нигде нет. По заказу Сталина сделали. Понял?

– Понял.

– Бери, твое!

– Он с силой разжал мой кулак, и след его растаял в сумраке подворотни.

– Я почувствовал, что сделал что-то непоправимое.

– Дай понюхать, – заныл Вовка.

– Я, конечно, ему дал. Мне было не жалко, потому что моя коллекция теперь разбухла фантиками разных конфет.

Вечером того же дня я с радостью сообщил маме и папе о своей удачной сделке. К моему удивлению мама заплакала. Нет, зарыдала. Я даже не мог понять, чего это она так рыдает из за каких то железяк. Конечно, орден был очень красивый. Он мне и самому очень нравился. Красное, прозрачно-переливающееся красное знамя, звезда, листики дуба из чистого золота, а внутри – белая, как снег, эмаль. Мне и самому было орден очень жалко. Парень меня обхитрил. Но разве можно было его сравнивать с кремлёвской башней, источающей сладкий запах бразильского шоколада?

Мы с мамой долго бегали по дворам, но мальчика этого не нашли. Вовка обиделся, и мы с ним разругались на всю жизнь. Он ведь хотел сделать как лучше.

На Троицу дядя Федя изготовил нам шкаф, и мы его втиснули в нашу полуподвальную комнату двенадцати квадратных метров, перегородив её на две половины. На одной, у окна, спали мы с бабушкой, на другой, у печки – мама с папой. После летнего отдыха в деревне мама подзабыла про ордена и я разместил коллекцию своих фантиков на почетной верхней полке нового шкафа.

Осенью 1955 года задули холодные ветры. Мы ходили на Неву смотреть на волны и на то, как прибывает вода. Народу на берега высыпало много. Нам было весело. Из уличных громкоговорителй диктор тревожным голосом объявлял каждые полчаса о том, что вода прибывает и уже на целый метр выше какого-то ординара. Мы припустили домой, перепрыгивая огромные лужи, и с восторгом глядели, как из люков хлещет вода. Мама обрадовалась и повела меня на второй этаж парадной лестницы, где жила Ирка Куриная. Там уже кишел народ из подвальных и первых этажей. Мы с Вадиком примостились на тюках с вещами у окна и стали ждать, когда по Третьей линии за нами приплывет «Аврора».

К утру вода спала. По радио объявили отбой. Когда мы вернулись в нашу комнату, в ней было по колено воды, шкаф плавал, плавали вещи и плавали мои фантики с нарисованными на них белыми лебедями, мишками на севере, косолапыми мишками в лесу, красными шапочками, тузиками, коровками, кремлевскими башнями, красными маками и всякими другими прелестями, напоминающими об их чудесном послевкусии во рту.

Академия

Прерванное войной строительство коммунизма продолжалось с нечеловеческим, звероподобным рвением. Из черной тарелки радиорепродуктора с утра гремели трудовые марши и из каждой песни по слову, как по капельке, сочилась коммунистическая идеология – работать, работать, работать. «Москва-Пекин, Москва-Пекин! Идут, идут народы!» Папа строил, разрушенный фашистами, Ленинград, мама лечила зубы строителям коммунизма, которые крошились у них от непосильного труда. Репродуктор внушал, что перевыполнив пятилетний план восстановления народного хозяйства в четыре года, советские люди заживут как… люди.

Бабушка всю жизнь была крестьянкой и домохозяйкой, грамоте была не обучена и нашла себе дело неподалеку от дома, на Университетской набережной в детском саду№25 Академии наук СССР. Здание Академии фасадом своим украшало берег Невы, а за ним тянулось каре двухэтажных зданий, образующих огромный двор. В одном из них находился детский садик для отпрысков ученых академии. Бабушке дали привилегию: можно было устроить в садик своего внука, то есть меня. Так, провидением я попал в высшее общество советской интеллигенции.

До этого счастливого момента я коротал свой досуг во дворе нашего дома, среди поленниц дров и обшарпанных стен. Теперь каждое утро мы с бабушкой шли пешком в Детский сад №25 по третьей линии до Академии художеств, пересекали Соловьевкий сад и по набережной Невы мимо Меньшиковского дворца, мимо Университета, полюбовавшись Исаакиевским собором и шпилем Адмиралтейства, изгибом колоннады Сената и горделивой статуей Петра Великого, вскарабкавшись по ступеням крыльца Академии наук, любовались панорамой невских берегов и, завернув во двор Академии, оказывались в просторной зале младшей группы.

После сытного завтрака нас строили парами и вели через колоннаду биржи Томазо Таммона в сквер на стрелку Васильевского острова на прогулку. В ветреную погоду нас заводили в Академию наук, полюбоваться мозаичным панно Полтавской битвы. Вдоволь набегавшись, мы возвращались на обед. После обеда наступал «тихий час». В большой музыкальной зале, своими огромными окнами выходившими на Университет, бабушка с другими нянечками расставляли рядами раскладушки и укладывали весь детский сад спать среди бела дня.