Летучий корабль - Андрей Белянин

– Никитушка, глянь в окно, вроде пришел кто?

– Стрельцы вернулись, – приподнявшись, оповестил я, – тащат за воротник какого-то забулдыгу интеллигентного вида. Судя по всему, это и есть наш искомый работник метлы.

– Ну, тогда ты сядь, так посолиднее будет. А подозреваемого я сама к тебе приглашу.

– Бабуль, он пока не подозреваемый, а так… возможный свидетель или хотя бы информатор. Не пугайте человека раньше времени…

Все зря, Яга уже выскочила в сени, на кого-то наорала, кого-то позвала, и царский дворник с поясным поклоном вошел в горницу. Был он низкоросл, на вид лет пятидесяти, одет скромно, но чисто, а лысой головой и клинообразной бородкой с усами так напоминал вождя мирового пролетариата, что я невольно привстал…

– Добрый вечер, господин участковый. Вызывали?

– И вам добрый вечер, вызывал, присаживайтесь. – Я указал на большую лавку по другую сторону стола. – А-а… простите, у вас в родственниках Ульянова-Ленина случайно не было?

– Никак нет, – чуть удивился он. – Сухаревы мы, зовут Николаем, по батюшке Степанович. Вы, видимо, меня с кем-то спутали?

– Да, извините… В прошлом крупном деле у нас поименно были сплошные знаменитости. Но я отвлекся… Николай Степанович, давайте поговорим о вашей дочери.

– О Ксении?

– Как вы догадались?

– Ну, это несложно, – несколько виновато улыбнулся дворник. – После того интереса, который к ней проявляет наш государь, все вокруг только и говорят о Ксюше. Что вам угодно услышать?

– Все, но сжато.

– Ксения – моя четвертая дочь, после ее рождения наша матушка, царство ей небесное, заболела и покинула нас. Троих старшеньких я сумел выдать замуж, две с семьями живут в Лукошкине, одна переехала в село Куличное. Особенным воспитанием Ксюши я, признаться, не утруждался… Во-первых, работа занимает массу времени, а во-вторых, она, честно говоря, несколько… туповата. Замедленное умственное развитие, так сказать…

– Ага, следовательно, царь приблизил ее ко двору никак не за уровень интеллекта? – уточнил я.

– Увы, кому что дано… Девочка пошла сложением в мать, у покойницы была античная фигура, а это в большинстве случаев с лихвой компенсирует все прочие недостатки. Возможно, вы осуждаете меня как отца… я так спокойно обо всем говорю… Но, зная нашего государя, я, по крайней мере, могу быть уверен, что ее ожидает безбедное существование…

– Да вы философ! – присвистнул я, дворник мне явно нравился. – Сколько живу в Лукошкине и не подозревал, что встречу такого образованного человека. Где вы учились? Ведь не в церковно-приходской…

– Нет, в свое время закончил университет в Сорбонне. Имею звание бакалавра. Правда, без отличия, потому что прибыл вольнослушателем из дикой снежной России. Нас там почему-то недолюбливают. – Николай Степанович потеребил бородку, в его глазах на мгновение блеснули образы далекой Франции. – Потом вернулся, женился, ну и как-то незаметно оброс бытом: дом, дети, постоянная борьба за кусок хлеба… Так скатился до дворника, в каковом положении и пребываю по сей день.

– М-м-да – типичная судьба всех питерских интеллигентов… Мы вернемся к этому позднее, – пообещал я, поймав укоризненный взгляд Яги. – Скажите, а насколько высоки понятия нравственных ценностей вашей дочери?

– Вы смеетесь? – не понял он.

– Нет, нет… и меньше всего хочу вас обидеть! Но мне надо знать, способна ли она, например, на кражу?

– Гражданин участковый, – гордо выпрямился образованный дворник, – моя дочь никогда не возьмет чужого! Слышите, никогда! Да, ее можно назвать любвеобильной, слабохарактерной дурочкой, но у Ксюши добрая душа и чистое сердце. Она скорее отдаст свое…

– Спасибо. Это все, что я хотел выяснить. – Я встал из-за стола и, прощаясь, протянул ладонь: – Очень рад был знакомству, буду посвободнее – охотно забегу поболтать на отвлеченные темы.

– Всегда счастлив видеть. – Рукопожатие Николая Степановича было коротким и крепким, мы расстались в самых дружеских отношениях.

Баба Яга, встав со своей скамеечки в углу, подошла к окошку и долго смотрела ему вслед.

– И почему так? Умный мужик, начитанный, знающий, а вон двор метет! А какой ни есть дурак, пень пнем, в кафтане боярском – в думе сидит, законы пишет… Где справедливость, Никитушка?!

– Не знаю… Какие-то вещи неизменны во все времена. Забивать себе голову не хочу, да и вам не советую. Все равно не в нашей компетенции, нам надо дело раскручивать… А версия о причастности девицы Ксении Сухаревой, похоже, так и осталась безосновательной?

– Так и есть, – кивнула бабка. – Не врал папенька ее, не умеет он врать. Всю правду говорил, а значит, и впрямь девка к воровству непричастная. Ну что, Никитушка, отправляйся-ка ты спать! Утро вечера мудренее…

Я рассеянно кивнул. Вроде бы все шло как надо, но почему-то казалось, что некая существенная деталь плавно ускользнула от моего внимания…

Утро началось с петуха… Я промахнулся. Больше говорить на эту тему не желаю, мне стыдно… После завтрака помятый Митька был извлечен из поруба и представлен товарищескому суду. Вообще-то судим мы его достаточно часто, парень кается, так что робкая надежда на выздоровление есть.

– Докладывай.

– Батюшка сыскной воевода… – Митька привычно бухнулся на колени. Я уже не возражал, в конце концов, он всегда так делает. – В чем виноват, в том и ответ держать буду. А уж вы с бабулей судите меня честно, ибо ежели опозорил я честь милицейскую, то нет мне прощения ни на земли, ни на небеси…

– Короче, пожалуйста, – попросил я.

– Короче? – призадумался он, а потом выдал: – Ну, тады моей вины тут нет, во всем действовал согласно вашим начальственным указаниям.

Мы с Ягой от такой наглости едва с лавки не свалились. А злостный нарушитель, пользуясь нашим молчанием, затараторил со страшной скоростью:

– Вот вы, Никита Иванович, все учили нестандартно подходить к решению сложной задачи, искать разные пути, используя неожиданные методы для раскрытия преступлений… Я и решил! Ну, в смысле, как цыган на улице увидел, так и решил… Вот, мол, он – нестандартный метод! Цыганки-то гадать да судьбу предсказывать знатные мастерицы… Что, ежели у них про цареву кражу-то и расспросить? Небось карты вора покажут! Догнал, спросил… Они сразу согласились. Позолоти ручку, говорят, и делу конец, враз все отыщется! Я ж при исполнении, слова милицейского нарушить не могу, позолотил… Ох они мне и рассказали! Такого понарассказывали, Никита Иванович, прям хоть писцов зови, до того складно да интересно будет! И про жизнь мою, и про работу, и про дом казенный, даму трефовую, короля червонного – все как есть правда! Но я ухо востро держал, все копейки спустил, пятак заветный отдал, а про кражу чертежную все ж таки повыспросил. Значит, лежат чертежи краденые у отца Кондрата за овином, под лопухом большим, как есть закопанные, вот!

– Под лопухом? – с нажимом переспросил я.

– Под ним, батюшка участковый! – уверенно подтвердил Митя, просто лучась от осознания значимости собственной правоты.

– Угу… а почему произошла безобразная сцена на базаре?

– На базаре-то? Ой, да кто ж их, баб глупых, разберет… Дуры они необразованные, вот и весь ответ! Бабуленька Ягуленька, не смотрите так, это я не про вас! Я же как все выслушал, попросил их вежливенько в отделение проследовать, дабы все их предсказания ясные в протокол занести и к делу подшить, а они наутек. Ну дуры, да?! Я одну поймал за руку, держу, прочих деликатно так зазываю… Они и налетели… всем табором!

– А скажи-ка нам, касатик, по чьей же вине тут вчерась все отделение в пьянку-гулянку ударилось? – строго напомнила Яга.

– И тут мы безвинны! – уверенно парировал Митька. – Пока стрельцы цыганок энтих в ворота загоняли, у одной бутылочка зеленая откуль ни возьмись вывалилась… Вас никого нет, значит, я – старшой! Пришлось взять расследование в свои руки. Обыскали всех, бутылок десять нашли… точней не упомню. Дай, думаю, проверю, какое зелье бесовское туда налито? Ведь, не ровен час, потравят народ. Попробовал. Все… далее знать ничего не знаю. Судите…

Он получил два часа хозяйственно-исправительных работ по дому. Трудотерапия на него действует, а все внушения как об стенку горох… Вскоре пришел и начальник стрелецкой сотни Фома Еремеев. Особых новостей не было, с утра царь приказал открыть городские ворота, но таможня работает так усердно, что вынести чертежи нет никакой возможности. А еще в городе появился маньяк.

– Настоящий маньяк? – не сразу поверил я.

– Да вроде тех, кто на голову прискорбием отличается, – кивнул Фома. – Вторую ночь дозоры на улицах убиенных кошек находят. Рубит им злодей головы да с собой уносит… тельца так в крови и валяются. Дело как бы и не уголовное, а все ж таки… странное.

– Еще бы! Нет, бабушка, вы слышали – у нас в Лукошкине появился собственный маньяк, убивающий кошек! Ох и диковин мир психических заболеваний и чудны проявления их!