Не жди моих слез - Наталья Калинина

— Родители знают про меня?

— Да. Мне сообщил обо всем твой отец. Они скоро приедут.

— Только не это!

— Как будет угодно инфанте.

— Ничего не понимаю. Откуда отец узнал твой…

Я все поняла. У меня мозги тоже не хуже компьютера. Отец поклялся Лене, что никому, даже мне, не даст его адреса. Он сдержал свою клятву. Хотя дал мне, глупой, понять, что если я на самом деле хочу узнать, где Леня…

Он знал о наших отношениях. Отец хотел спасти меня от брака с Баруздиным. Наивный старомодный человек.

— Инфанта, тебя сегодня выпишут.

— Ты заберешь меня к себе? — обрадовалась я.

— За тобой будет ухаживать моя сестра. Я буду тебя навещать, — чопорно сказал он и почему-то вздохнул.

— В чем дело?

Я внимательно вглядывалась в его глаза. Я боялась увидеть в них брезгливость. Правда, тешила себя надеждой, что он не может знать всех подробностей случившегося. К слову сказать, я их тоже не знала.

В его глазах было сожаление. И, как мне показалось, боль.

— Ты теперь замужем, инфанта.

Я вдруг грубо выругалась, вспомнив этого слизняка Баруздина и те права, которые он может предъявить на меня в любую минуту. И очень разозлилась на Леню за то, что не застала его в свой последний приезд в отчий дом.

— Прости, — сказал он и, наклонившись, поцеловал в лоб. — Значит, так было надо. Мы теперь как бы поменялись местами. Я за это время успел развестись.

Мне хотелось наброситься на него с кулаками. В первый и в последний раз в жизни я пожалела о том, что в прошлом ничего нельзя изменить.

Мой супружник прикатил с огромным букетом роз и с фингалом под левым глазом. Он тут же предъявил на меня свои законные права, потрясая перед носом главврача мидовским удостоверением.

Я наотрез отказалась лететь в Москву, соврав, что у меня болит нога.

— Но здесь нет никаких условий, — кипятился пьяненький Баруздин. — Даже отдельной палаты. Моя жена не может лежать в душной комнате вместе с этими колхозниками и… пенсионерами. Да и у вас недостаточно квалифицированный медперсонал…

— Здесь первоклассный медперсонал, — во всеуслышанье возразила я, крепко сжимая под одеялом горячую Лёнину руку. — Никуда я не поеду, пока не заживет нога. Уезжай к себе в Ялту — здесь нет приличной гостиницы.

— Но я не могу тебя…

— Можешь. Тебе нужно отдохнуть перед командировкой в Париж.

Он еще немного поартачился, но вскоре смылся, оставив мне несколько двадцатипятирублевок и смерив пренебрежительным взглядом не отходившего от меня ни на минуту Леню. Даже не удосужился спросить, кто это.

Я попросила Леню выкинуть розы в окно.

Через полчаса мы ехали на такси в Судак, где жила Оля, старшая сестра Лени.

Я вернулась в Москву через неделю, потому что Леня уходил в плаванье. Мы расстались, как брат с сестрой, — без слез, без клятв в любви и тем более в верности. В Лёниных ласках проскальзывала неистовость. Она пугала меня и радовала одновременно. После случившегося на пляже в Феодосии я и думать не могла о так называемом нормальном сексе. Зато мной вдруг овладело страшное любопытство, и я заставила Леню рассказать, как он занимался этим самым сексом со своей бывшей женой.

— Обыкновенно. Последнее время, правда, она меня, можно сказать, насиловала — делала все возможное, чтобы возбудить мой…

— Но ведь ты говорил, будто умеешь владеть каждым своим мускулом.

— Я не сразу этому научился. Поначалу женщины меня насиловали. И я чуть было не превратился в женоненавистника.

— Врешь. В отцовской больнице кое-кто не может забыть твои пылкие ласки, — с неожиданной злостью выпалила я.

Он рассмеялся и крепко стиснул мне талию.

— Здорово, что ты не прочитала мое письмо.

— Это было объяснение в любви?

— Как тебе могло прийти подобное в голову, инфанта? — Он быстро отстранился от меня, сел, обхватив руками колени. — Еще скажешь, что шут просил твоей руки.

Я поклялась себе добраться до этого письма как можно скорее.

…Я стояла, опираясь на костыли, и смотрела вслед медленно удаляющемуся танкеру, на котором уплывал от меня Леня.

Баруздин ждал меня в такси.

Похоже, он неплохо провел в мое отсутствие наш медовый месяц и был доволен жизнью и своей молодой женой.

То московское лето отпечаталось во мне самым бездарным и унылым воспоминанием. И дело даже не в том, что моему мужу в конце концов удалось засунуть свой вялый член туда, куда он так стремился его засунуть, — после случившегося со мной на пляже в Феодосии я, как ни странно, стала относиться к так называемому сексу, то есть обычному совокуплению, спокойнее. Куда больше раздражал тот факт, что мне приходилось проводить с ним в одной постели всю ночь и он в любой момент мог положить свою отвратительную руку мне на бедро, живот и так далее. У него была однокомнатная квартира с крошечной кухней, куда нельзя было втиснуть даже раскладушку.

К счастью, он вскоре отбыл в свой Париж, а я осталась одна. Рентген показал, что кость срастается плохо, ко всему прочему я влипла, и это произошло, не исключено, на пляже в Феодосии.

От одного слова «рожать» меня бросало в жар и трясло словно в лихорадке. Капкан, в котором предстояло сидеть девять месяцев, превращаясь с каждым днем во все более отвратительный кусок мяса, плюс последующие прелести, связанные с появлением младенца. С другой стороны, я не просто боялась аборта — вся моя моральная, а прежде всего физическая сущность отвергала это надругательство над природой.

Однажды мне в голову пришла безумная мысль…

В последнюю нашу ночь в Феодосии мы с Леней были точно в отключке и предавались настоящей оргии. Он стонал от наслаждения, лаская своим фаллосом внутреннюю сторону моих бедер, мой клитор, наружные части моей вагины. Наверное, он сдерживал себя из последних сил, чтобы не проникнуть в меня или же… Нет, он не мог брезговать мной — я бы сразу это почувствовала. Скорее всего он не хотел нарушать выдуманных им самим правил нашей игры. Вдруг я почувствовала, как на мой живот брызнула его горячая сперма. Ее ручеек побежал вниз, я согнула ноги в коленях и всем лоном подалась навстречу этому ручейку. Это произошло инстинктивно.

По дням все сходилось — я зажгла свет и высчитала все с карандашом в руке. Правда, природа такая дура. Да и мог ли ручеек проникнуть в то место, где его ждали мои, жаждущие слияния клетки? Если это так…

Когда Баруздин вернулся из Парижа, я сказала, что у нас будет ребенок. Он, похоже, обрадовался. Еще я сказала, что мой врач очень опасается выкидыша — я сыпала при этом терминами, вычитанными из медицинской энциклопедии, — и уверен, что я должна прекратить половую жизнь.

Баруздина это известие огорчило, но ненадолго. Тем более я сказала: прекрасно понимаю, ни один нормальный мужчина не сможет обойтись почти год без половых контактов, а посему на все закрываю глаза. Мы вполне мирно отпраздновали это событие шампанским.

Баруздин приволок мне из Парижа кучу красивых тряпок — чего-чего, а жадности за ним не водилось. Пока они на меня налезали.

В институте я появилась в полной красе и блеске, вызвав зависть даже у тех, кто вырос в заморских тряпках и прочих побрякушках. Дело в том, что я умею себя подать. Инфанта.

— Ты что, не могла надеть на его сучок презерватив? — изумилась наша интеллектуалка Женька, узнав о том, что я жду бэби. — Или тебе нужно покрепче к себе привязать этого мидовца? А кто будет возиться с пеленками?

— Кажется, свекровь согласна, — неуверенно промямлила я.

— Что значит — кажется? Она хочет иметь внука или не хочет?

Я представила молодящуюся с пудом косметики на рано поблекшем лице Нину Петровну, и сама усомнилась в том, что ей захочется нянчить внука. Правда, последнее время она каждый день звонит мне, дает кучу бесполезных советов относительно диеты, образа жизни и тэ дэ и тэ пэ, а раз в неделю привозит сумку с фруктами, соками и шоколадками.

— А куда ей деваться? Она на пенсии.

— Свекровь — это тебе не мать, — изрекла мудрая в своей наивности существа не от мира сего Женька. — Меня, например, вырастила мамина бабушка. Думаю, тебя тоже.

— Но моей маме еще десять лет до пенсии.

— Ничего страшного. Потом доработает стаж. Тем более если ты выродишь парня…

Тут нас кто-то отвлек, и я так и не выяснила, что имела в виду Женька.

Я хотела родить парня. Сама не знаю почему. Но больше всего на свете я хотела проснуться в одно прекрасное утро и снова почувствовать себя на воле. Увы, все эти биологические капканы устроены из самого прочного на свете материала.

Я снова поехала на зимние каникулы домой. Уже потяжелевшая, с глазами обреченной на заклание коровы. Я поехала домой лишь потому, что хотела найти в мансарде то письмо.

Черт, к тому времени я почти возненавидела Леню, потому что окончательно убедила себя в том, что ношу его ребенка. Правда, временами, ночами особенно, я его хотела. Я очень хотела его.