Когда бабочке обрывают крылья… - Светлана Мерцалова

Воцарилось молчание. Я тихо высовываю руку и нажимаю выключатель. На пожарной лестнице вырубается свет. Бегом к окну, открываю его и – страшный хлопок дверью. Бамц-ц! Раздирающие душу вопли раздаются по всему зданию. Закрываю окно, бегу на свое место.

Не успела сесть, как появился разъяренный шеф. Оглядывается – столы пусты, кроме меня – никого.

Послышался топот на лестнице. Открывается дверь, и эти курицы замирают при виде шефа:

– Вы с ума посходили? Я знал о том, что вы курите на лестнице, но закрывал на это глаза. Вы же носитесь, как стадо бизонов, орете. Что за дикие игры?

Все стояли молча, опустив глаза. Не дождавшись ответа, он продолжил:

– Вы что за гонки устроили? Чем вы там обкурились?

– Это простые сигареты, – Наташа показала пачку.

– Я тоже курю. Но не бегаю и не ору, как вождь апачей?

– Там свет потух, – пролепетала Инга.

– Я вам не только свет перекрою! Я вас всех! – брызгая слюной, заорал шеф. – Пожарная лестница – на случай пожара, а не для курения. Вы читали инструкцию хоть раз?

Тут он подскочил к стене и сорвал листок.

– Для вас же написано! – вопил он. – Вы понимаете, если случится пожар, меня оштрафуют. Из-за вас у меня одни убытки, не работаете ни черта, а тут еще…

Он подошел и стал совать им инструкцию. Все молчали, но тут Оленька рванулась к своему столу и схватила ингалятор. Лицо ее посерело. Она спешно прыснула лекарство себе в рот.

– У нее астма, а она курит, – заявил шеф, показывая на нее пальцем. – Жить надоело? Завтра эта дверь будет закрыта – никаких перекуров! Быстро за работу! Не то уволю всех к чертям! Мать вашу!

Шеф, не переставая ворчать, ушел. Все молча уселись на свои места и принялись за работу.

– Мне плохо, – тяжело дыша, шепнула Оленька.

– Немного осталось. Скоро конец рабочего дня, – успокоила ее Инга.

Я же ликовала в душе – так напугать этих куриц, что до сих пор они трясут своими куцыми хвостами от страха.

* * *

Оленька не пришла сегодня на работу – у нее обострилась астма.

– Бедняжка! – вздохнула Инга. – Не мудрено слечь после вчерашнего. До сих пор не понимаю, как такое могло случиться?

Тут она впервые посмотрела на меня, как на нечто одушевленное, до этого момента она не видела никакой разницы между мной и мусорной корзиной. Я не шелохнулась. Ты можешь подозревать меня в чем угодно, моя прелесть, мне это безразлично.

Полшестого. Все повскакивали с мест и, со смехом, стали натягивать плащи и перчатки.

Тут открылась дверь, и вошел Денис. Не увидев Оленьки, он вопросительно поднял брови. Инга отвела его в сторону и рассказала, что произошло вчера, и как это повлияло на Оленьку. Денис слушал Ингу с потерянным видом, оглядываясь на Оленькино место.

Смертельная зависть и ревность захлестнули меня.

Никогда не думала, что эти чувства могут быть столь сильными. Разъедая мое существо, они обнажили худшие черты, о которых я и не подозревала. Похоже, я способна смести все барьеры нравственности, вплоть до преступления.

Словно иду по лезвию бритвы: с одной стороны – моя безумная страсть, с другой – изматывающая душу ревность. Мне порой начинает казаться, что убийство не столько преступление, сколько избавление от изнуряющих мук.

Ревность – такая чума, она выжигает и опустошает душу, ей недоступна логика разума. Трудно рассуждать, когда лава ревности кипит в крови, и тогда обезумевший человек становится способен на непоправимое.

Если ревность накрыла тебя, то невозможно противостоять той лавине…

Утром шеф зашел к нам и кричал, как резаный. Отчеты опять не сходятся, а тут еще Оленьки нет. Бросил бумаги на ее стол и ушел.

– Совсем рехнулся, – прокомментировала Инга. – У меня даже руки трясутся, старый баран!

– Что за бумаги он кинул? – спросила Наташа.

– Те, что нужно переделать, – пожала плечами Инга. – Я так полагаю.

– Не скоро же он их дождется, – хихикнула Наташа. – В прошлый раз она аж две недели болела.

– Так ему и надо! Пойдем, перекур сделаем. Мне нервы нужно успокоить, – вставая, сказала Инга.

Пока они дымили, я живо сняла копии с этих бумаг. Никто ничего не заметил, и до конца рабочего дня я была в прекрасном настроении, разве что не напевала.

После работы я направилась к Оленьке, натянув шапку и подняв воротник, благо весь день с неба ссыпалась всякая дрянь.

Во дворе никого не было, да если б кто и вышел, то от этой пурги глаз невозможно разлепить. Проскочив в подъезд, я поднялась на третий этаж. Позвонила в дверь и прислушалась. Через минуту щелкнул замок, и дверь немного приоткрылась.

– Ты? – спросила ошалевшая Оленька.

Дверь была закрыта на цепочку, и она смотрела на меня в щелку. Я должна вести себя как можно осторожнее.

– Да. Сегодня шеф был в гневе. Вот бумаги, – как можно спокойнее ответила я, открывая сумку.

– Что за бумаги? – ничего не понимала Оленька.

Ковыряясь в сумке, я не снимала мокрых перчаток. Руки скользили, и замок не открывался. Заметив это, Оленька сняла цепочку и пропустила меня в квартиру.

– Я собиралась в ванную, но ладно, – махнула она рукой. – Сейчас выключу воду.

И правда – халатик у нее накинут на голое тело.

– Хочешь кофе? – крикнула она из ванной.

– С удовольствием, – ответила я. – Страшно замерзла.

– Так рада, что мне не нужно никуда выходить. Жуткая погода, – передернув плечиками, сказала она.

Я уселась в кресло, обитое темно-розовым велюром, и осмотрелась. Обстановка в квартире многое может рассказать о характере хозяина, об укладе его жизни, вкусах и пристрастиях. В отношении Оленьки – это сущая правда.

Квартира была обставлена кокетливо, преобладали розовые тона: шторы с оборочками, светло-розовый ковер, перламутровые люстра и торшер. Напротив сидел белый персидский кот и глядел на меня, не отрываясь, своими янтарными глазами. Я протянула к нему руку, но он фыркнул и спрыгнул на пол.

Появилась Оленька и поставила передо мной белый подносик: на нем – сливки в графинчике, щипчики в сахарнице, изящная чашечка и конфеты в вазочке. Вещи изысканные, кокетливые, как и все в этом доме. Я терпеть не могу ничего красивого, вид безделушек разозлил меня. С трудом заставила себя сказать:

– Спасибо.

– Что новенького в офисе?

Я не знала, что ответить? Ведь то, что интересует меня, совершено не занимает Оленьку, и наоборот.

Я подняла взгляд – она сидела напротив меня, закинув нога на ногу. От ее красоты было не оторваться, и волна ненависти снова захлестнула меня.

– Как всегда, – пожала плечами я.

Что делать дальше? Как развлекать такое чудовище как я? Она не имела представления.

– Скучновато было без тебя, – сказала я. – Это не только мое мнение.

Вот такие фразочки ей нравятся! Щечки тут же зарделись, и она улыбнулась мне своими ямочками:

– Хочешь еще конфет?

Оленька сразу подобрела ко мне – как та лисичка из басни, что заслушалась вороньей лести. Принесла полную вазочку конфет. Секунду постояла перед вазочкой в нерешительности – взять не взять, и не взяла.

– Любишь сладкое? – спросила она меня, после того, как я без раздумий положила самую крупную конфету в рот.

– Угу.

– Везет, – вздохнула она. – Тебе не нужно следить за фигурой.

Ее глаза скользнули по мне презрительно и насмешливо. Ненависть так сдавила мне горло, что стало трудно дышать.

Как всегда она дерзка и самоуверенна, чувствует себя хозяйкой положения. Чего я тяну? Скорее покончить со всем, стереть с нее пыльцу.

– Приходится во всем себе отказывать, – пожаловалась она.

– Зачем?

– Слежу за фигурой, – пояснила она. – Так приятно быть красивой.

– Почему? Объясни, – наседала я.

– По многим причинам, даже не знаю как объяснить, – задумавшись, ответила она. – Трудно описать слепому радугу.

Оленька привыкла говорить обо мне все, что придет на ум. И сейчас она ляпнула, не подумавши. Но я этого ждала и желала. Кровь хлынула мне в голову, я вцепилась в подлокотники.

Милая, я лучше тебя знаю, что такое красота, так как и мечтать об этом не могу!

Вдруг послышался писк. Оленька схватила трубку.

– Хорошо, что ты мне позвонил, да, да, – своим нежным голоском ворковала она. – Не знаю, в такую жуткую погоду мне лучше дома…

Да, тоскливо, да, Денис, я тоже.

От одного имени у меня зашлось сердце. Оленька разговаривала с Денисом! Так спокойно! Лениво кокетничает, разве что не зевает.

– Денис звонил, – бесцветным голосом сообщила она. – У тебя есть парень?

– Нет.

Она что, смеется надо мной?

Оленька прошлась по мне взглядом, изящно выгнув бровку, словно удивляясь моему уродству. На мне сегодня фиолетовое платье, и этот цвет особенно грубо подчеркивал мой мерзкий цвет лица.

– Тебе бы хотелось иметь парня? – усмехаясь, спросила она.

Легко красавице унижать, надменно намекая об уродстве. Ты бросаешь мне вызов, милая? Твой выбор! Но ты забыла, что боль и унижение вызывают желание мстить.