Под знаком тигра - Олег Вороной

В дверь ударило что-то мягкое, зацарапало, заскулило.

— Альта, ты чего?

Только приоткрыл двери, та — как мышь — шмыг и под нары забилась. Поня-ятно: тигр в гости пожаловал. Это ж никакой охоты не станет — так и будет то сзади, то спереди, то сбоку над душой ходить, пока собаку не выцапает.

Взял карабин, вышел на крыльцо да разрядил всю обойму в кусты вокруг. «Ну вот, — говорю, — Альта, иди в свою конуру — ушло твое пугало». Выгнал собаку, налил ей супца в мисочку. Зарядил и поставил карабин возле двери. Только сел за стол и в руку ложку взял — опять в дверь — стук, скулеж, царапанье.

Вот, гад! В зимовье её запустить? — Не годится в тепле промысловой собаке томиться. Да и будет всю ночь тигр об углы тереться, да снегом скрипеть. Стрельбы не боится. Так уже было у моего друга. Не выспишься.

А посажу-ка я её в кабину! Взял собаку на руки — брыкается, рвётся: никогда на руках не бывала. И понёс к машине. Машина в 20 метрах от зимовья.

Ты понимаешь, какой тигр наглый?! Только дверцу машины открыл, а он — вот он — идет прямиком из-за зимовья. Здоровенный! Ещё не стемнело, силуэт хорошо видно.

Куда деваться? — Я в машину! Хлопнул дверцей, сижу и матерюсь. На себя, на собаку, на тигра. Матерюсь, а он… идё-о-от! Подошёл к машине, обошёл вокруг — и под кабину заглядывает — щель ищет, паскуда! Собака ни жива ни мертва и, вроде, не дышит. К ногам прижалась, только вздрагивает иногда при шорохе. А он, подлюка, прыг — на капот, когтями скребёт — капот-то скользкий. Мордой в стекло потыкался: хорошо, что стёкла покрыты изморозью, ничего ему сквозь них не видно — и на крышу кабины полез. Как крыша жестяная хрустнула и прогнулась, так мне совсем нехорошо стало. Всё, конец, думаю.

Щас стекло вывалится и крючки когтей подцепят меня намертво. Не сорвёшься. Это же надо так влипнуть?! Карабин в зимовье, аккумуляторы — оба — с машины снял, да под нары поставил, чтоб за неделю на морозе не разрядились. Ты понимаешь?! Над головой громыхает-гнется жестянка кабины. Да-а-а…

Стал в себя приходить, когда замерз. Тигр давно уже с кабины спрыгнул да улегся меж машиной и зимовьем, а я всё в оцепенении: под впечатлением, как крыша, прогнувшись, головы коснулась. Словно тигриная лапа вдавила меня по самую макушку в землю-матушку. Со всех сторон давит: не вдохнуть, не шевельнуться. А земля холодная, холод просачивается сквозь кожу, стынут мышцы, тянет сухожилия, крутит кости, сердце холодеет, замирает… Б-р-р-р!

Может, и замерз бы, если б собака не шевельнулась. Очнулся, чувствую, что рук и ног не ощущаю. Стал шевелиться, дергаться, растираться. Отскрёб лёд на стекле, глянул — стоит, стервец, перед машиной, слушает внимательно мой скрежет, как лучшую музыку. Луна полная, снег. Книгу можно читать, а тигра почти не видно: только тень его, да над тенью что-то призрачное, полупрозрачное чуть светится, словно оболочка души дьявольской. Вот он какой, лунный зверь!

Я ногами топаю, на сиденье прыгаю, ору-ругаюсь, а тот стоит, наслаждается. Сел потом тигр, завалился на бок, посучил лапами, перевернулся на спину, ёрзает на снегу. Весело ему, завывает, урчит, только смеха демонского не хватает.

Собаку к себе прижал, руки грею — нормально рукам, а ногами топаю — ноги мерзнут. Выскочил-то без портянок — носки только на ногах, под курткой только одна рубаха, хорошо, что шапку надел. Повезло мне, что мороза сильного не было.

На крики тигр внимания не обращает. Нашел спички в бардачке, стал зажигать, швырять из приоткрытой дверцы — стекло опускать боялся: вдруг поймёт тигр, что это не одно целое с дверцей, да и лапой попробует на прочность. Но тигр только голову опускает к упавшим спичкам, да следит, как они потухают в снегу. Надергал из сиденья ветоши какой-то, обмотал гайки, поджигаю да швыряю в зверя. Но тот отошел подальше, улегся, вроде как заснул даже.

Я и волком выл, и орал, и железяками стучал, и дверцей хлопал: не уходит!

Стал песни петь, себя подбадривать: «Врагу не сдается наш гордый „Варяг”!» А ночь всё тянется. Что ты тут сделаешь? Остается одно: ждать до утра. Жду, ногами стучу — мёрзнут! Что делать? В кабине костёр не разведешь: машину спалишь. Да и из чего костёр? Из сиденья, что ли?

Приспособился боком приседать меж сиденьем и панелью. То на одной ноге, то на другой. Теплее. А пальцы на ногах всё равно мёрзнут. Нащупал под сиденьем железяку-монтировку, пропорол дерматин, разодрал сиденье, нащипал ваты, разулся, растёр пальцы, обвернул ватой, натянул носки, обмотал куском тряпки, сверху полиэтиленом — в сапоги уже не засунешь. Сначала одну ногу, потом другую. Ноги спасены! Засунул их в голенища — всё теплее. А ночь-то вся ещё впереди — луна только до половины добралась. Тигр всё стережет, не уходит. Как его прогнать?.. М-да…

Что-то изменилось…

С трудом выпрямляю затёкшее тело. Ноги? Да не-е — живы ноги. Луна перебралась на другую сторону, светит через стекло правой дверцы. Светит другим светом. В кабине изнутри выросла белая шерсть — иней. Иней белеет. Не желтеет от света луны, а белеет. Рассвет? Точно!

Процарапал на стекле глазок, глянул. С другой стороны. Тигра нет! Открыл дверцу, осторожно выглянул. Нету!

В утреннем свете пестрит снег, истоптанный тигром. Ушёл? Внимательно всё вокруг оглядываю. Ушёл! Распахиваю дверцу, встаю на подножку, готовый спрыгнуть и бежать в зимовье, но… громыхнувший рык толкает обратно в кабину.

Подперев дверь зимовья спиной, на крылечке развалился полосатый!

Чтоб тебе ни дна ни покрышки!

Золотые угли глаз на расстоянии обжигают. Вот же нашел себе развлечение, подлюга! Не хочет лежать на снегу, увалился на сухое крылечко!

Солнечный луч уже дотронулся до уголка обросшего ледяной шерстью ветрового стекла. Вот, ощупывая хрупкие волоски, словно пересчитывая их, сравнивая друг с другом, медленно переползает справа налево. Наверное, уже полдень. Альта все так же подрагивает от каждого звука, обеспокоенно заглядывает в мои глаза.

Что, подруга? Дернула тебя нелегкая пересечь тигриный путь! Долго ещё этот аспид будет держать нас в заложниках? Вон как разлегся на крылечке: словно хан. Настроен заполучить тебя во что бы то ни стало.

Вот уж, дудки!

Всю жизнь не везло с собаками: то украли, то секач распорол, то под машину попала, то отравилась. И только соболятница-умница выросла — на тебе: непременно возжелал её царь таёжный. Нет уж, дудки! Мы ещё посмотрим, кто кого.

Сколько может тигр ждать? Говорят, неделю. Два дня, считая вчерашний вечер, уже прошло. Остается пять? Солнце клонится всё ниже, словно всматриваясь в седловину сопки, где оно собирается уютно устроиться на ночь, и желтым светом льёт и льёт напоследок на голубой холод шершавого снега.