Тот самый (СИ) - Зимин Дмитрий

Устроившись вновь на кухне, он плеснул водки в две рюмки. Но взглянув в моё лицо, неудержимо расхохотался.

— Что смешного-то? — я начал закипать.

— У вас, милостивый государь, такое лицо… Словно вы увидели собственную бабушку, в чёрном плаще и с косой наперевес, — он пододвинул одну из рюмок мне. — Не берите в голову, мон шер. И прошу меня простить. Возможно, для первого знакомства это было слишком. Пейте, — он взглядом указал на рюмку. — Это примирит вас с действительностью.

Я взял рюмку, понюхал, ощутив чистый спиртовой запах без своеобычной примеси сивухи, но пить не стал, а пристально посмотрел на Алекса.

— И всё-таки: что это было?

— А ты как думаешь?

Этот переход на «ты» внезапно ослабил во мне какую-то пружину, которая оставалась сжатой с самого времени нашего знакомства прошлой ночью.

— Инопланетянин?

Он опять расхохотался, и махнул рукой, словно я сморозил что-то очень смешное.

— Мы не «люди в чёрном».

— Морок? Фантом?

— Посмотрел бы ты, как этот «морок» вырывает трахею одним укусом, — мой благодетель продолжал веселиться, словно попал на увлекательный аттракцион.

В детстве у меня в шкафу жили барабашки. Я их никогда не видел, но каждую ночь, ровно через пять минут после выключения света, дверь шкафа со скрипом отворялась, и я слышал топоток крошечных ножек.

Разбегаясь по комнате, они лезли во всё, до чего могли дотянуться: шуршали в ящике с игрушками, тоненько тренькали струнами гитары, щелкали выключателем ночника… А иногда они забирались на кровать и смотрели на меня.

Этот их взгляд леденил, приковывал к подушке, не давая вздохнуть, пошевелиться, закричать… Всё, что я мог из себя выдавить — это беззвучный задушенный хрип.

Никому я не рассказывал об этих своих постояльцах, ни друзьям, ни отцу. Бывший партийный работник, инженер, он поднял бы меня на смех. Друзей же, которым можно было бы поведать детские тайны, у меня не было…

Потом, уехав, я начисто забыл и о барабашках, и о том чувстве бессилия и безысходности, которое они вызывали.

В тот же миг, когда желтоглазое существо посмотрело на меня — всё вернулось.

— Значит, это тварь с изнанки нашего мира? — сказал я со всем недоверием, на которое был способен. — Если отбросить всё невозможное, то, что останется, каким бы невероятным оно не было, и будет правдой — верно?

— Мы зовём их потусторонниками, — совершенно серьёзно кивнул Алекс. Ни высмеивать, ни опровергать мои выводы он не стал. — Имя им — легион. Некоторые вполне безобидны, другим лучше не попадаться на пути, третьи же… М-да.

И он налил еще водки. Только себе — потому что моя рюмка так и стояла, наполненная до краёв. Испытывая дикое возбуждение, ни в каких дополнительных стимулах я попросту не нуждался.

— Мы курили, чтобы оно нас не почувствовало?

— Напротив. Чтобы предупредить о том, что мы там.

— Но зачем?

— Чтобы он нас не убил.

— Но если он был так опасен, зачем мы туда пошли?

— Слушай, я же извинился. Думал, у тебя нервы покрепче будут.

— Да причём тут нервы? Просто… Я в эту победень не верю. Уж извините…

— Ну так для этого я тебе и показал, — Алекс теперь говорил со мной ласково, как с младенцем. — Понятно, что боевой офицер — он выделил эти слова — обязан не верить ни в Бога, ни в чёрта, ни в Красную армию. Но своим-то глазам…

— Ладно, — я взял рюмку и одним глотком выпил. — Убедили. Пока… Но у меня ещё один вопрос.

— Валяй.

— Что такое «акварельки» и «масло»?

— В свой черёд узнаешь, — отмахнулся Алекс и спрыгнул с высокого табурета. — Однако светает. Скоро девочки придут… — сграбастав брезентовый мешок с патронами и направляясь с ним к выходу из кухни, он остановился в дверях и оглядел барную стойку. — Приберись тут, — посоветовал шеф. И себя в порядок приведи… Рабочий день грядёт.

Вопрос, хочу ли я здесь работать, больше как-то не возникал.

Из каморки под лестницей я переехал на второй этаж. Истинных размеров особняка, кажется, я не знаю до сих пор.

На первом располагалось агентство — в той самой анфиладе. На втором — обширная библиотека, мои апартаменты, состоящие из спальни с раскладным продавленным диваном и дико старинным, похожим на гроб, шкафом, гостиной, куда девчонки натащили разномастных кресел, подушек и низких светильников на ножках, а еще ванной — вполне современной, с душевой кабиной, говорящим унитазом и ультрафиолетом в раковине.

Стены были покрыты таким слоем обоев, что вздумай я его препарировать, мог бы проследить всю историю особняка, вплоть до восемнадцатого века. Верхний слой был полихлорвиниловым, «под кирпич», пружинящим и скрадывающим всякий посторонний звук.

Алекс вёл преимущественно ночной образ жизни. Днём в конторе он не появлялся, зато по ночам я нередко слышал его голос, и пытался представить существ, с которыми он беседовал.

Я же исполнял обязанности сторожа, переводчика и телохранителя при девочках — Антигоне, Афине и Амальтее, которые исправно принимали заявки и водили экскурсии.

Регулярно мне выдавали наличные, впрочем, не уточняя оклад и не требуя никакой отчётности…

Я отожрался, даже ранение, после того, как над ним поколдовала Амальтея, перестало меня беспокоить.

И даже завёл себе несколько новых книг: первоиздания Бродского, Маяковского и Блока. Стоили они не так, чтобы очень запредельно, и всё же мысль, что я могу себе их позволить, внушала некоторую приятность и уверенность в завтрашнем дне.

О потусторонниках никто больше не упоминал. Всё было обыденно и прозаично.

Антигона по своему обыкновению варила идеальный кофе, Афина готовила идеальные обеды и ужины — не балуя деликатесами, но и не опускаясь до банальных замороженных пельменей из супермаркета неподалёку. Амальтея следила, чтобы у меня были чистые выглаженные рубашки, обои не отваливались от стен, а по полу можно было ходить босиком…

В свободное от этих забот время девочки, втроём, управлялись с туристами. Моих услуг, как переводчика, требовали нечасто.

Ах да. Забыл рассказать про подвал, или цокольный этаж. Там был тир. Самый настоящий, с кабинками для стрелков, движущимися мишенями и таким разнообразием оружия, что в пору завидовать спецслужбам.

В тире я проводил свободное время. Никто мне в этом увлечении не препятствовал, — шеф и сам уделял немалое время тренировкам. Собственно говоря, это происходило каждый день.

Что характерно: всякий раз, беря в руки пистолет и наводя его на чёрную точку в центре мишени, я вспоминал желтые с вертикальными зрачками глаза…

Так прошло месяца два. Да, точно: начинался апрель, с его бурными вешними водами, пронзительно-голубым небом и стаями грачей. И хотя ночи были всё ещё темны, как зрачок мертвеца, днём солнечные зайчики резвились на стёклах домов, купались в лужах и прыгали по медным начищенным ручкам.

Но однажды ночью я услышал на лестнице шаги. И удивился. Обычно Алекс, если и приводил кого, беседовал внизу, в кухне или в одном из кабинетов. Но сейчас кто-то шел на второй этаж, ко мне…

Вскочив, я наскоро привёл себя в порядок: натянул джинсы, фланелевую рубашку и шерстяные носки — хотя особняк и имел современное отопление, по ногам немилосердно дуло.

К тому времени, как «они», пройдя сквозь библиотеку, постучались, я успел убрать постель и зажечь свет в гостиной.

— Вот, Сашхен, знакомься: Герман. Наш новый клиент, — сказал Алекс, пригласив ко мне в комнату молодого еще мужика в чёрном плаще.

— Можно просто Гера, — пожимая влажной потной ладонью мою руку, осклабился клиент. Во рту его сверкнул неестественно белый зуб.

«Хрен в кожаном пальто» — называл таких отец.