Был у меня друг - Валерий Шкода

Два раза в неделю в учебный центр приезжал начальник политического отдела бригады, маленький холеный подполковник с животиком и маникюром, и, поочередно вызывая в отведенную специально для него палатку молодых бойцов, беседовал с ними на разные темы, как говорится, «за жизнь». «Как служба, сынок? Как кормят? Что родителям на родину пишешь? В каком подразделении хотел бы служить? Если дембеля будут обижать, сразу ко мне на доклад (в смысле «стучать»)!»

Когда пришла очередь Максима отвечать на дежурные вопросы политработника, неожиданно выяснилось, что подполковник – его земляк, с Урала, давно на Родине не был, все служба, будь она неладна.… «Как там дома, сынок?» Вспомнив родные места – тайгу, охоту, кедры и рыбалку, подполковник по-отечески похлопал парня по плечу и, моргая повлажневшими глазами, спросил:

– Служить где хотел бы, Максим? – И, не дожидаясь ответа, решительно заявил: – Думаю, надо найти тебе местечко потеплее. До армии ты чем занимался?

Выяснив, что Максим не художник и не медик, а в штабе и столовой служить не хочет, подполковник задумался.

– Что ж тебе предложить-то? – И без особой надежды спросил: – А с музыкой-то у тебя как?

Максим хлопнул себя по лбу и рассказал подполковнику про свое музыкальное прошлое. Тот что-то пометил у себя в блокноте и сказал:

– Музыкальный взвод бригады – это наша гордость. На всю 40-ю армию лучший. Даже по центральному телевидению его показывали не раз. На сегодняшний день там комплект, но через пару месяцев треть взвода уходит на дембель, так что у тебя будет шанс там закрепиться, если твои музыкальные способности, конечно, устроят капитана Сверчкова. А пока послужишь в роте, пороху, как говорится, немного понюхаешь, так надо….

Попав в роту и в первый же вечер получив приличную маклуху от дембеля по прозвищу Фан, Максим враз забыл и про оркестр, и про земляка начпо. В роте все как-то сразу закрутилось, завертелось – колонны, горы, обстрелы, облеты, зеленка, так что про музыку впервые за долгие месяцы Максим вспомнил сегодня утром в карауле, завистливо поглядывая на ухоженного бригадного горниста, уверенно шагающего по афганской земле.

Сейчас, растерянно глядя на удивленных друзей и на Чайку, Максим понял – утром ему был знак свыше. Сегодня его шнуровские мучения кончатся. Ну, подполковник, вот человек! Сдержал свое слово, не забыл про скромного земляка Веденеева. Ура!

В солдатской столовой, напоминающей огромный овальный ангар, к большому деревянному столу, где ужинали «молодые», подошел жилистый дембель по прозвищу Фан и, глядя на Максима своими бесцветными глазами, хриплым голосом проговорил:

– Слышь, музыкант.… – После этих слов он картинно сплюнул через отсутствующий передний зуб на пол, растер плевок начищенным до блеска ботинком и закончил фразу: – После ужина подгребешь ко мне, разговор есть.

Затем Фан, развернувшись через левое плечо и не сильно спеша, направился к выходу из столовой, методично накручивая на указательный палец свой черный кожаный ремень.

Уже узнали! Максим со злости бросил ложку в котелок и, обхватив голову руками, задумался.

«Ну что они мне сделают? Отдубасят на прощание? Прокачают? Маклух отвешают? Ну и бог с ними. Завтра батальон уйдет в горы, а я останусь в музыкальном взводе. Хватит, навоевался. Начпо от войны меня освободит, это в его власти. Дальше буду служить, как белый человек, с гитарой в руках. Пусть Фан с Бригом по горам ползают, уроды».

Максим зло улыбнулся в адрес невидимых дембелей, которым завтра предстояло идти воевать, и внутренне успокоился.

Взяв в руки ложку и пододвинув к себе котелок, он машинально принялся за картофельное пюре и консервированную камбалу в томате. Когда ложка застучала по дну котелка, Максим взял подкотельник и отхлебнул остывшего, отдающего хлоркой чая, затем поднял голову. Его глаза столкнулись с жестким взглядом Кирилла.

«Черт! Ребята!»

Действительно, в нахлынувшей на Максима радостной эйфории он совсем забыл про друзей, которым не случилось до армии научиться музыке.

«Наверное, в их глазах мой поступок будет выглядеть некрасиво. Ну и ладно. Зато впереди новая жизнь, ночи, полные сна и покоя, репетиции, гастроли по Афгану…. Боже, как я соскучился по репетициям! Как хочется играть на электрогитаре!.. Интересно, какая у них тут аппаратура? Усилитель, наверное, серьезный, и синтезатор наверняка есть. Вот кайф-то! Спасибо земляку подполковнику, век не забуду… А Чайка пусть парится в караулах, птаха пернатая». Обычно так сержанта Чайку называл Гарбуль.

Максим осторожно посмотрел на край стола и увидел тупо жующего камбалу белоруса. Осунувшееся от недосыпания лицо, обтягивающая острые скулы тонкая серая кожа, ввалившиеся в глубину лица глаза и тонкие, как ниточки, губы. Эх, Леха! Сердце у Максима неприятно сжалось. «Без меня ведь ребятам еще труднее будет. Все мои обязанности ротные они между собой разделят и в горах…. Так, стоп! Какой-то Вася Пупкин, в ус не дуя, служит припеваючи в Московском военном округе, но разве мы можем ставить ему это в вину?»

Каждому свое, вспомнил Максим сказанную древним мудрецом фразу. Он резко встал и, стараясь не глядеть на друзей, быстро вышел из столовой.

На улице было уже темно. Ночь в Афганистане наступает быстро, не церемонясь. Чистое и близкое небо, словно звездное покрывало, накрыло Максима черным бархатом. Огромных размеров плоская луна висела над ним, словно аппетитный светящийся омлет, освобожденный от раскаленной сковородки и неизвестно как прилипший к небесам. Внутри было легко и весело. Человеку всегда легко и весело в конце мучений и в преддверии новой, интересной жизни.

Помыв в умывальнике котелок, Максим уверенно направился к темному силуэту своей палатки. У входа он остановился и прислушался. В палатке слышались знакомые голоса – хриплый бубнеж Фана и грубоватый дембельский бас башкира по прозвищу Бриг. «Была – не была, не убьют ведь», – подбодрил себя Максим и, открыв дощатую дверь, шагнул внутрь, словно к тигру в пасть.

В пустой палатке – рота еще не вернулась с ужина, находилось трое солдат. Грозный Фан, по-турецки сложив босые ноги, сидел на кровати возле открытого РД и размышлял над тем, как в небольшой рюкзачок уместить увесистый боекомплект и сухой паек на три дня. Бриг, сидя на соседней кровати, колдовал над разложенным по частям на тумбочке радиоприемником. Младший сержант Чайка, сидя в проходе между кроватями, пытался раздуть огонь в непослушной буржуйке.

Максим осторожно подошел к кровати Фана и в ожидании неприятного разговора робко остановился. Все отложили свои дела и с интересом уставились на вошедшего «музыканта». Первым, как и положено по иерархии, с укоризной в словах заговорил Чайка:

– Вы что, шнуры, службу совсем завалили? Печка потухла, народ замерзает, а я должен за вас отдуваться? – Он встал с табуретки, освобождая занятый пост, и кивнул головой в сторону заснувшей чугунки. – Давай, Веденеич, работай!

– Тихо, Чайка, не суетись, – обмораживающим душу шепотом прохрипел Фан и жестом пригласил Максима сесть напротив. Чайка удивленно пожал плечами и молча продолжил растопку.

Напротив Фана была кровать Брига. Парень неуверенно замялся. Сидеть на дембельской кровати без разрешения хозяина было не принято.

– Садись, братка, садись, – на удивление радушно пробасил огромный Бриг и рукой указал на свободный край. Миролюбивое настроение обычно сурового башкира внушало призрачный оптимизм.

Максим осторожно сел и немного расслабился, а Фан тем временем, как ни в чем не бывало мурлыкая под нос незатейливый мотивчик, продолжал свои походные сборы. Как-то странно он себя ведет, подумал Веденеев. Он ждал всего, чего угодно: упреков, издевок, подколов, обвинений в предательстве роты, но, похоже, никто не собирался его третировать, даже от растопки освободили. Невиданное зрелище, ветеран топит печку, а шнур сидит в компании дембелей. «Не нравится мне это все», – настороженно подумал молодой солдат.

В углу у стены, сразу за койкой Фана, стояла идеально заправленная кровать с голубым десантным беретом, тремя фото и траурной лентой поперек. На этой кровати уже месяц никто не спал, в память о трех погибших минометчиках первой роты. «Духовский» реактивный снаряд упал точно в только что отрытый минометным расчетом окоп. Там было трое ребят: Саша Голец, Володя Бурчак и Саид Тобергенов. Володя и Саид – одногодки Максима. С Саидом Максим даже был в одной учебке. Голец был дембелем и замкомвзвода, лучший друг Фана. Все трое умерли мгновенно, растерзанные в клочья огромными осколками….

Пока Фан заканчивал собирать свой рюкзак, Максим сидел и как завороженный смотрел на веселые лица геройски погибших ребят. Было в них нечто неуловимо новое, не замеченное им раньше, словно они хотели что-то сказать ему, напомнить о себе….

В памяти неожиданно всплыл лежащий с закинутыми за голову руками Голец (это была его кровать) и Володя Бурчак, сидящий рядом на табурете и играющий для него на баяне украинские песни. Володя был Сашиным любимчиком и земляком. Никто из дембелей, кроме него, не смел тронуть Бурчака. Голец опекал Володю как старший брат, помогая поскорее «врубиться в службу». Их часто можно было видеть вместе, весело болтающих о всякой гражданской ерунде. Вместе они и погибли….