Ак-Чечек — Белый Цветок - Анна Гарф

Только замолчала Мааны, а кота уже и не видно. Навсегда убежал он из дикого леса.

— Я голодна, — сказала Мааны барсуку.

Тот много не говорил, далеко не бегал. Вытащил из-под камня змею и принес матери.

Разгневалась Мааны:

— Ты от меня уйди! За то, что принес змею, сам кормись червями и змеями.

Похрюкивая, роя землю носом, барсук, утра не дожидаясь, в глубь черного леса побежал. Там, на склоне холма, он вырыл просторную нору с восемью входами-выходами, высокую постель из сухих листьев взбил и стал жить в своем большом доме, никого к себе не приглашая, сам ни к кому в гости не наведываясь.

— Я хочу есть, — сказала Мааны росомахе.

Семь дней бродила по лесу кривоногая росомаха, на восьмой принесла матери кости того оленя, чье мясо сама съела.

— Твоего, росомаха, угощенья ждать — с голоду умрешь, — сказала Мааны. — За то, что семь дней пропадала, пусть потомки твои по семь дней добычу выслеживают, пусть они никогда не наедаются досыта, пусть едят с голоду все, что придется…

Росомаха обвила кривыми лапами ствол кедра, и с тех пор Мааны не видала ее.

Четвертой пошла на охоту рысь. Она принесла матери только что добытую косулю.

— Да будет твоя охота всегда так же удачлива, — обрадовалась Мааны. — Твои глаза зоркие, уши чуткие. Хруст сухой ветки ты слышишь на расстоянии дня пути. Тебе в непроходимой чаще леса хорошо будет жить. Там, в дуплах старых деревьев, ты детей своих будешь растить.

И рысь, неслышно ступая, той же ночью убежала в чащобу старого леса.

Теперь на ирбиса-барса посмотрела Мааны. Еще слова сказать не успела, а барс одним прыжком уже вскочил на островершинную скалу, одним ударом лапы повалил горного теке-козла.

Перебросив его через плечо себе на спину, барс на обратном пути поймал быстрого зайца. С двумя подарками мягко прыгнул он вниз к жилищу старой Мааны.

— Ты, ирбис-сынок, всегда живи на высоких скалах, на недоступных камнях. Живи там, где ходят горные теке-козлы и вольные аргали[4].

Взобрался барс на скалы, убежал в горы, поселился между камней.

Куда пошел тигр, Мааны не знала. Добычу он принес ей, какую она не просила. Он положил к ее ногам убитого охотника.

Заплакала, запричитала большая Мааны:

— Ой, сынок, как жестоко твое сердце, как нерасчетлив твой ум. Ты первый с человеком вражду начал, твоя шкура полосами его крови на вечные времена окрашена. Уходи жить туда, где полосы эти будут мало приметны, — в частый камыш, в тростники, в высокую траву. Охоться там, где ни людей, ни скота нет. В хороший год питайся дикими кабанами и оленями, в плохой — лягушек ешь, но не трогай человека! Если в этих гиблых местах ты первый увидишь охотника — это твое счастье, — беги! Если человек первый тебя заметит — это его счастье, — он не остановится, пока тебя не настигнет.

С громким жалобным плачем полосатый тигр в тростники ушел.

Теперь отправился на добычу седьмой сын — лев. В лесу охотиться он не захотел, спустился в долину и приволок оттуда убитого всадника и мертвую лошадь.

Мааны-мать чуть ум не потеряла:

— Ох-ох! — стонала она, царапая свою голову. — Ох, жаль мне себя, зачем родила я семерых детей! Ты, седьмой, самый свирепый! На моем Алтае не смей жить! Уходи туда, где не бывает зимней стужи, где не знают лютого осеннего ветра. Может быть, жаркое солнце смягчит твое твердое сердце.

Так услала от себя всех семерых детей жившая когда-то на Алтае большая Мааны.

И хотя под старость осталась она одинокой, и хотя, говорят, умирая, никого из детей своих позвать не захотела, все же память о ней жива — дети зверя Мааны по всей земле расселились.

Давайте же споем песню о Мааны-матери, сказку о ней всем людям расскажем.

Шелковая Кисточка — Торко-Чачак

Жила-была девочка, звали ее Торко-Чачак — Шелковая Кисточка. Глаза у нее точно ягоды черемухи, брови — две радуги. В косы вплетены заморские раковины, на шапке кисточка из шелка белого, как лунный свет.

Однажды заболел отец Шелковой Кисточки, вот мать и говорит ей:

— Сядь, дитя мое, на буланого коня с белой звездочкой на лбу, поскачи на берег бурной реки к берестяному аилу. Там живет Телдекпей-кам[5]. Попроси, позови ею, пусть придет отца твоего вылечит.

Девочка вскочила на буланого коня с белой звездочкой на лбу, взяла в правую руку ременный повод с серебряными бляшками, в левую — плеть с узорчатым черенком.

Резво бежал длинногривый конь, уздечка подскакивала, как хвост трясогузки, кольца на сбруе весело звенели.

Телдекпей-кам отдыхал у порога своего берестяною аила. Острым ножом он резал из куска березы круглую чашку-чочойку. Услыхал резвый топот копыт, звучный перезвон колец на сбруе, поднял голову и увидал девочку на буланом коне.

Статно сидела она в высоком седле, полыхала на ветру шелковая кисточка, пели заморские раковины в тугих косах.

Нож выпал из руки кама, чочойка в костер покатилась.

— Уважаемый дедушка, — молвила девочка, — мой отец заболел, помогите нам.

— Я вылечу твоего отца, Шелковая Кисточка, если ты за меня замуж пойдешь.

Брови у кама — белый мох, борода — колючий кустарник.

Испугалась девочка, хлестнула коня и ускакала.

— Завтра на утренней заре жди меня, — крикнул ей вдогонку Телдекпей-кам.

Примчалась Шелковая Кисточка на стойбище, в аил вошла.

— Что сказал тебе мудрый кам? — спрашивает мать.

— Завтра на утренней заре Телдекпей-старик будет здесь.

В небе звезды еще не растаяли, в стойбище люди молока еще не заквасили, в котлах мясо еще не сварилось, белую кошму по земле еще не расстелили, как послышался топот копыт, это скакал широкий, как сарлык, черный конь. На коне сидел Телдекпей-кам.

Старики навстречу вышли, коня под уздцы взяли, стремя поддержали.

Молча, ни на кого не глядя, кам спешился, ни с кем не поздоровавшись, в аил вошел. Следом старики внесли двухпудовую колдовскую шубу, красную колдовскую шапку, кожаный бубен с медными глазами.

Шубу положили на белую кошму, бубен повесили на деревянный гвоздь, под бубном зажгли костер из душистых ветвей можжевельника.

Весь день, от утренней зари и до вечерней, кам сидел, не поднимая век, не шевелясь, не говоря ни слова.

Поздней ночью Телдекпей-кам поднялся, глубоко, до самых бровей надвинул красную колдовскую шапку, с пестрой бахромой стеклянных бус. Два пера, выдернутые из хвоста филина, торчали на шапке, как два уха, красные лоскуты трепыхались, как два крыла. Бусины стучали, звенели, хлестали кама по лбу, по щекам, как крупный град. Кряхтя, поднял кам с белой кошмы свою двухпудовую шубу, охая, просунул руки в жесткие рукава. По бокам шубы висели сплетенные из колдовских трав лягушки и змеи, на спине болтались шкурки дятлов.

Снял кам с гвоздя кожаный бубен с медными глазами, ударил в него деревянной колотушкой — загудело, зашумело в аиле, как на горном перевале зимней порой. Люди похолодели от страха. А кам плясал-камлал, бубенцы дребезжали, бубен гремел. Но вот разом все смолкло. В тишине будто гром загрохотал — это в последний раз ухнул бубен и затих.

Телдекпей-кам опустился на белую кошму, рукавом отер пот со лба, пальцами расправил спутанную бороду, взял с берестяного подноса сердце козла, съел его и сказал:

— Прогоните Шелковую Кисточку, злой дух сидит в ней. Пока она по стойбищу ходит, отец ее здоровым не встанет. Горе-беда эту долину не оставит. Малые ребята навеки уснут, отцы их и деды страшной смертью умрут.

Женщины со страху лицом вниз на землю упали, старики с горя ладони к глазам прижали. Юноши на Шелковую Кисточку посмотрели — два раза покраснели, два раза побледнели.

— Посадите Шелковую Кисточку в деревянную бочку, — гудел могучий кам, — затяните бочку девятью железными обручами, забейте дно медными гвоздями, бросьте в бурную реку.

Сказал и на своего лохматого черного коня сел, в свой белый берестяной аил поспешил.

— Э-эй! — крикнул он рабам. — Ступайте на реку! Вода принесет мне большую бочку. Поймайте ее, сюда притащите, а сами бегите в лес. Плач услышите — не оглядывайтесь. Стон, крик по лесу разольется — не оборачивайтесь. Раньше чем через три дня в мой аил не приходите.

Семь дней, семь ночей люди на стойбище повеления кама выполнить не решались. Семь дней, семь ночей с девочкой они прощались. На восьмой посадили Шелковую Кисточку в деревянную бочку, оковали бочку девятью железными обручами, забили дно медными гвоздями и бросили в бурную реку.

В тот день у реки, на крутом берегу, сидел сирота рыбак Балыкчи. Увидел он бочку, выловил ее и принес в свой зеленый шалаш. Взял топор, выбил дно, а там девочка!

Как стоял Балыкчи с топором в руке, так и остался стоять. Словно кузнечик, прыгнуло его сердце:

— Девочка, как тебя зовут?