Якорь (СИ) - Караванова Наталья Михайловна

Теперь наплевать. Главное, выяснить, попал ли уже на борт отец Ючи, или придется ждать его здесь до самого старта.

Зал ожидания. Пустой, высокий, гулкий. Все они таковы.

Мне нужен свободный переговорник, и я сразу же нахожу требуемое у ближайшей стены. Кабинка свободна.

Слабо, Сашка, по памяти набрать код здешнего системника? Он ведь тут один, лайнер, курсирующий от обитаемых планет к станции переброски. Раньше я все коды помнила. Сейчас… нет, все же слабо. Спросим у информатория. Сразу предлагает связаться? Ну, отлично.

— Здравствуйте. Вас приветствует информационный модуль линейного корабля космических линий системы…

— Связь с дежурным, пожалуйста.

— Наберите комбинацию цифр четыре, восемь, ноль.

Выполнено.

— Дежурный слушает.

Приятный женский голос. Молодой. Кто ты? Стюардесса? Или у вас тоже недокомплект, и ты, допустим, инженер-программист? Или пилот, как я?

— Здравствуйте. Подскажите, пожалуйста. В списках ваших пассажиров числится Садмаи Ламиэни. Он уже на борту?

— Сейчас посмотрю. Да, только что зарегистрировался.

О, черт.

— Мне нужно с ним поговорить.

— Вам нужен приватный канал связи, или…

— Достаточно просто, если вы позволите ему воспользоваться вашим терминалом.

Может, не все потеряно?

— Как вас представить?

Как меня представить? Как, чтобы он захотел со мной хотя бы поговорить?

— Он меня не знает. Скажите, что дело касается его дочери.

Минута. Снова голос стюардессы, немного виноватый.

— Он не желает ни с кем разговаривать. Он предложил мне убраться.

Как все плохо, как все безнадежно.

— Девушка, дело жизни и смерти, я не шучу. Скажите ему…

— Нет. Он четко дал понять, что не желает…

— Ему сказали, что его дочь погибла во время пожара. Может, предъявили какие-то доказательства, я не могу знать. Но это неправда. И если он сейчас улетит, девочка останется совсем одна. Этого нельзя допустить.

— Весьма печальная история, — в голосе скользнула нотка сожаления, — но я не могу вам помочь. Мне очень жаль.

Я догадалась, что она тянется к планшетке, разъединить связь.

Что ж ты какая черствая, стюардесса?

— Погодите минуту. Скажите, как зовут вашего капитана?

— Йозеф Лет.

Малознакомая личность. Но что теперь, про весь экипаж расспрашивать?

— Свяжите меня с ним, пожалуйста.

— Вряд ли и он чем-то сможет вам помочь. Он и не станет с вами разговаривать.

Но капитан выслушал меня. Вежливо поинтересовался, что я хочу именно от него.

— Позвольте подняться на борт и поговорить с вашим пассажиром лично. Это не займет много времени, и я клянусь чем угодно, я не задержусь дольше, чем это необходимо.

Капитан помедлил. Неужели получится? Снова, пусть незаконно, но пройтись по палубе, подержаться двумя руками за мой космос, ощутить хоть на минуту его дыхание. Напиться на всю предстоящую вечность этого воздуха со странным привкусом, а потом угнать таки флаер и… нет, сначала выполнить, что обещала. Втолковать Садмаи Ламиэни, что его дочь не погибла, воссоединить семейство. Попрощаться с Игорем. Нет. Не буду ни с кем прощаться. Все. Больше не буду играть по здешним правилам, и раз уж выбор у меня невелик, то, что я теряю? Два не очень красивых варианта смерти, вот и все. Как раньше все равно уже не будет. Никогда.

— Я сам поговорю с этим вашим… Ламиэни. Вы мне доверяете? А на борт я вас пустить не могу без надлежащим образом оформленного билета, извините.

— Спасибо.

Какое-то время я слушала пустоту. Пустота изредка потрескивала на изломах. Она была тоненькой тропочкой, ниточкой между мной и космосом, несерьезной цепочкой из набора детской бижутерии, один конец которой в моей ладони, другой прикован к огромному якорю, имя которому — космос.

Главное, чтобы Йозеф как-то смог уговорить Садмаи спуститься на планету, чтобы убедился своими глазами, что я не зря затеяла этот дурацкий розыгрыш.

Время болтается на той же цепочке, оно — гиря, которая лежит на противоположной чаше весов. Время — это всегда не в мою пользу. Сколько еще стоять в этой кабинке, прислушиваясь к пустоте в наушниках?

Оказывается, я была несправедлива к капитану. Через некоторое время он вновь появился на связи и обнадежил, что пассажир им лично доставлен к телепортатору. И что, если я хочу его увидеть, то лучше бы мне никуда не отходить от переговорной кабинки. Я вновь поблагодарила этого хорошего человека и стала ждать.

Садмаи Ламиэни подошел ко мне нервной походкой очень сердитого человека. Был он лысоват, немного сутул и носил сильные очки самого старомодного вида — с дужками и оправой. Оглядел меня с ног до головы, равнодушно сказал:

— Пен-рит. Незавершенная трансформация. Два года стаж? Или три?

— Четвертый пошел.

— Куда смотрит ваш куратор. Ладно, кто вас послал и зачем? Свою работу я доделал, так что…

Нет. Вот ни на столько он не поверил Йозефу. Просто решил, что если его захотят достать, достанут и в космосе. И пришел, чтобы расставить все точки и другие знаки препинания.

Как же я устала стоять на клятых ходулях!

Пойдемте отсюда, Садмаи. Пойдемте куда-нибудь, где можно сесть и спокойно поговорить.

А может, просто вызвать флаер, ничего не объясняя, вынудить его полететь в поселок? Да нет. Не полетит. Что он, идиот? Он мне и так не верит.

— Садмаи, мне тяжело стоять. Пойдемте куда-нибудь, где есть скамейка.

— Нет. Чем вы хуже себя чувствуете, тем быстрей и четче вы объясните мне свое дело.

Чтоб тебя…

— Ючи Ламиэни, семь лет. Волосы светлые, до плеч. Когда говорит, немного шепелявит, потому что у нее нет двух нижних зубов.

— Послушайте, я не понимаю, чего вы добиваетесь этим представлением. Да, очень похожее описание. Но моя дочь погибла, я видел тело, я узнал ее вещи…

— В зоопарке самые смешные звери — это зайцы, потому что у них длинные уши. Вещи могли оказаться отдельно, девочка — отдельно. Собственно, так и вышло. Ну, что вам стоит потратить час на флаерную прогулку до моего дома и обратно?

— Кто же вас так хорошо обучил? Пен-рит до полной трансформации вообще необучаемы. А вы так связно все это излагаете.

Я догадалась. Он работал куратором. Он был куратором у какого-то идиота или идиотки, он учил их с нуля, кормил с ложечки, учил пользоваться туалетом, учил говорить, ходить… или это не работа куратора, это потом, позже, когда они закончат трансформацию и станут «обучаемы»?

— Садмаи, вы почти точно угадали мой стаж, должны понимать, что мне и из дома выходить должно быть трудно, а не то, что вынуждать капитана космического корабля, чтобы он поговорил с вами. Давайте вызовем флаер и…

Он усмехнулся.

— Если вы действуете по собственной инициативе и действительно из добрых побуждений, давайте возьмем мой флаер. Он здесь, на стоянке у вокзала. Я не успел его продать перед отлетом.

— Отлично. Идем.

Флаер у него был не то, чтобы очень дорогой, но относительно новый, удобный и хорошо отлаженный. И даже заряд аккумуляторов был почти на максимуме. Самое то, чтобы без остановок слетать туда и обратно.

— Только мне нужно еще в магазин зайти. Это одна минута.

Садмаи наблюдал за мной. Как профессиональному куратору, ему мой феномен наверняка казался необычным. Хорошо, что он улетает отсюда. Ведь он улетит, не этим рейсом, так следующим.

— Вы умеете управлять флаером?

— Кто бы еще дал порулить, — вырвался необдуманный ответ.

— Я подарю вам эту машину, если окажется, что не зря потратил на вас час своего времени.

Осторожней с обещаниями, сказала я про себя. Ведь поймаю же на слове. А с другой стороны — подарит, и хорошо. Не придется ничего угонять. Да нет. Придется. Не то получится, что пен-рит по недомыслию влезла в машину и разбилась, бедолага, виной чему глупость и недосмотр куратора. А вот если угнать, да долго летать, да чтобы все видели, что это именно угон…

Хочешь из собственной смерти сделать шоу, шепнул внутренний голос, ну-ну. Стало противно. Словно и вправду заигралась в игрушку, которой не стоит играть.