Симптомы - Георгий Осипов

Есть яйца из кожи,

Есть боги из глины,

Места, что безбожно воняют.

Мне имя Геенна, мне Кедр не поможет,

Я сатанистка плохая.

Я скверная, скверная 

Парни со мною страшатся езды.

Скверна? оттого, что сквозь скверну наверно

острее сияние адской звезды

Сруль трое суток не ночевала дома. Стоял июнь, пекло мозги. Слюна шипела, сплюнутая на жесть. От асфальта, как от волчьих испражнений поднимались прозрачные пузырьки неопознанных инфекций. Барахлишко пора было постирать, не помешало бы и самой как следует вымыться. Вывернуть карманы, пока никто не видит. Отмокнуть.

На армейском загаре Сруля черно поблескивает железный крест. "Наша" думает Крюк, сжимая в полёте чипсы, его собственный крест, между тем, вылетает из-за пазухи и готов вонзится в одно из выпуклых очей девчонки. Мю?дэ (усталый) Срулик вяло протягивает руку, отстраняясь (жест слабоумной Лизаветы у Достоевского) от туши Коржева с крестом. Синий острый ноготь весь в грязи - чёрт знает, куда лазил им эти три дня Сруль своему миньону-сатанисту Платошеньке.

Вроде бы никто не пострадал. Головастик, как ни в чём не бывало, отряхнул колени немодных штанов, потрогал - целы ли очки и, вставив в зубы "честерфильд", без извинений смотался на воздух. Коржев, удостоверившись, что не задавил Срулика, а всего лишь озадачил, откинув назад сальные пряди, прошествовал на кухню, где его поджидал хозяин клуба-лавочки. Сруль, склонив головку набок, небрезгливо посасывала указательный палец. "Чуть не сломал" думала она детские мысли. "Почему эти подонки все адски валятся на меня?"

Даже при Брежневе, Рейгане и Джимми Картере, в доспидовый развратный диско-эйдж 70-х, для фингерфакинга на палец надевали хозяйственный дигиталис - напёрсток из резины. Это как Фрейд и Фройд. Вам решать, но если вы человек культурный...

***

Шахиншах Ирана скончался от рака на базе ВВС США, Сашка Коржев умер на даче от заражения крови. Срулик глубоко оцарапал ему живот синим ногтем, и внёс туда инфекцию. Коржев никогда ничем не болел и плюнул на подозрительный нарыв. Пил пиво (он предпочитал самое дешёвое), потом, скинув дачные сандалеты, гулял босиком по тёплым тропинкам между грядок. Сандалии были особого фасона - цвета томатной пасты, с округлёнными носками в дырочку, их любили носить прижимистые хиппи, а торговали ими в магазинах уценённых товаров при автовокзалах и крытых рынках, где, кроме того, можно было смеха ради приобрести чёрные плавки на шнурке сбоку - по две копейки за штуку. Полсотни за рубль. Недаром признание "я не транжир" из уст Коржева звучало не менее внушительно, чем "я - тамплиер", или "я - водолаз-2".

Среди ночи - температура сорок. Бред. Который, увы, никто не подслушал и не записал. В отличие от злосчастного коттеджа в Беверли-хиллз, где ненормальные зарезали актрису Шарон Тейт, дача Крюка, о чём саркастически скорбит Кровожёр, обнесена таким высоченным забором, что перешагнуть его способен разве только один Чорт, если ему вздумается посеять в огороде какие-нибудь плевелы.

Жена Крюка Тамара под вечер Троицыного дня вошла в деревянные сени, и сперва ничего не поняла, однако, уловила тонкий смрад, как на погосте листьев тление. От неё и самой, даже на банкетах попахивало так, будто эта женщина натирается макаронами по-флотски. Нет, вонища мало о чём говорила чете интеллектуалов.

- Папа, ты где? Папа, ты дома? - крикнула она, пожав губы и надувая щёки, чтобы не расхохотаться в истерике. Ответа не последовало. Вместо него - нарастающий рокот. Мухи, множество мух. Выронив кошёлки, Тамара начала озираться, словно неслась на карусели и не кому её остановить. Симметричная свастика, вымощенная венскими гвоздочками на двери в чулан, рухнула к её ногам, как крышка гроба.

День. Ночь. День. Коржев пролежал на солнцепёке в жарком пентхаузе пятеро суток. Отпевали его под крюковое пение. В закрытом, понятное дело, гробу. Скорбящие оказались лишены возможности в последний раз взглянуть на его огромный лоб, одинаковых размеров и цвета с животом. Это был цвет промасленного пергамента. Как будто в кожаный чехол с масками лица, мошонки и пр. была туго-натуго запелената натёртая молотым красным перцем кура-гриль (разумеется, если из неё вынули косточки). Крюк уморился. Строил две дачи подряд - одну за городом, другую на небесах, куда не долетают синие мухи. Гудбай, мистер Чипс.

Девочка, нимфа, лемур, молодая старуха, репатриантка... Морис затих. Отмучился... Но причём здесь Сруль? Это тоже инсинуация Длинной Гадины. Никто никого не царапал. Бог дал - Бог взял. Ещё раз дал, ещё раз взял. "Кетчуп и чипсы" - диета нибелунгов? Правильно, Крюк - экономный человек.

-Будете сосиски?

-Будете сосиски?

-Будете сосиски?

Гарри-кровожёр может часами бездушно передразнивать Крюка. При этом наверняка есть вещи, которые сам он не в состоянии вынести и несколько секунд.

***

Я давно распрощался с детством. Взрослые обязаны зарабатывать. Кто-то торгует пиздой, кто-то очком, я продаю редкие диски. Тот, кто не верил, что они редкие и не хочет их покупать, мне безразличен. Пускай его любит мама, если она жива. Или халява, которой он одёргивает манжет, на матрасе потом рассыпается в благодарностях... "Гитлеровщина" - прошептал Артемьев и спохватился, поняв, как далеко он заплыл в своих мыслях - за буи, наверняка. В тумане безмолвия покачивало чёрный бакен, казалось - это водяной дьявол грозит ему хуем, как торпедой. Артемьев повернул к берегу и вытянул из воды шею - над песчаным берегом стоял Гарри-кровожёр, остроухий и высоконогий. Рот в крови, лицо, как у монстра...

***

Радиовыкидыш затих. Но в комнате, помимо покойника, остаётся ещё один бессловесный и чреватый открытиями предмет. Это секретер, где Мелентьев прятал "кэш". Деревянная дверца с отверстием для ключа. Внутри темно. Впрочем, никто, кроме Мориса не знает, что там внутри, а спина у человека с лопнувшим пузом была широка, если угодно, как стена Плача.

Молчит мертвец, молчит и шкаф. Оба замерли в ожидании вскрытия. Когда "кэш" скапливался сверх меры, Мелентьев регулярно его отсаживал. Куда - об этом не знает никто. А что, если запертые в деревянном ящике живые деньги скоро задохнутся, и начнут разлагаться, воняя, как издохший меж клетей зверёк?

***

Артемьев сперва налил и выпил полный стакан тоника, а после - стопку водки. Быстро понял, что собирался поступить наоборот, но бранить себя не стал. Чем злее и тревожнее становится на душе, тем сильнее трогает музыка... Итальянская певица непонятно, но очень выразительно пела о любви. Позагорать бы, послушать шум прибоя. У Файнберга дедушка сдавал жильё курортникам... Молодые люди пьянствовали в саду, Вадим - осмелев, читал своё стихотворение "На последнем дыхании", герой которого рассказывает девушке с Запада об уродствах советского режима.

...где совсем не "у озера"

гнут жирафа к земле,

и в лицо, тычут ордером, от крови захмелев...

Молодец. Артемьев, было время, завидовал бараньей причёске своего друга. Джимми Хендрикс, да и только! Спали, по очереди, в гамаке. Ныряли со скалы...

***

Тихая, размеренная жизнь с чётким разрешением будней. В здоровом тоталитарном обществе мужчина 25-27-и лет добровольно и без сожаления прощается с так называемой молодостью, перестаёт "молодиться", игнорирует оскорбительные капризы моды. Он сосредотачивается на труде и отдыхе, с благодарностью смотрит в предсказуемое будущее из неомрачённого кризисами настоящего, целебного своим однообразием, ибо залог долголетия - строгое соблюдение естественным путём выработанных привычек.

***

Господи, он снова врёт! Возомнил, будто никто не помнит, как было в действительности. Вязкое, томительное время. Пикник на берегу высохшего моря. Зной без влаги. Что ни сезон - несбывшиеся надежды, деревянные туалеты. Отчаяние объявлений, тщета воззваний. Кроме официальных "Углеводы, жиры, витамины - всё это наши, советские маргарины". Что может Гадина знать об этих временах - ему было всего тринадцать, не больше, когда они уже знали цену советской власти.

В ту эпоху, если кто-то из деятелей официальной культуры начинал фокусничать, совать нос в дела крымских татар и тому подобное, про такого говорили, что он свихнулся. "Когда же свихнулся я?" Вероятно тогда, когда по наущению Длинного Друга отрёкся от того, что полюбил задолго до знакомства с этим вирусом. Он сыплет остротами, просвещает, а я начинаю видеть в уродливом свете. Желая понравиться, поношу интересную сложную музыку, с таким счастьем открывшуюся мне в молодости... Да я и в зрелые годы не успел разочароваться. Потом появляется Гадина и начинает внушать что, мол, музыка его, Артемьевой, молодости вовсе не серьёзные группы начала 70-х, а более ранние, сентиментальные певцы и певички. Недаром пишут, что все серийные убийцы перенесли тяжкую психическую травму до пяти лет.

При свете истины, Артемьев увидел себя в склепе, трезвого, из которого ему не позволяет выкарабкаться Гадина, свирепо скалит пасть, и давит каблуком пальцы. Прогоните его, я живой!