Чужая в чужом море - Александр Розов

Формальностей — ноль. Пилот открывает дверь флаера и мы спокойно выходим на территорию Меганезии, не предъявляя никому никаких бумаг. Девушка в широких бриджах, синей майке с белой надписью «Police» и черной матерчатой портупее с торчащей из кобуры рукоятью какого–то внушительного стреляющего инструмента, улыбается нам, говорит традиционное «Aloha foa» и начинает флиртовать с пилотом.

Я растерянно спрашиваю у Таири, что теперь делать, и получаю прагматичный ответ: «завтракать, viti–viti, очень быстро, потому что через полчаса мы полетим дальше». В порядке пояснения, меганезийка указывает рукой на скопление столиков под навесом рядом с основанием арки Большого Моста в 200 метрах от причала. Хаото и Таири уже ведут себя так, будто мы с Дексом их гости. Или здесь так принято, или просто мы им чем–то понравились. Хаото подходит к стойке, обменивается с парнем–барменом двумя короткими фразами, бросает в прозрачную коробку несколько купюр (я соображаю, что это – меганезийские фунты), и сообщает нам: «Берите чашки, тарелки, и набирайте туда все, что нравится. Это, типа, как шведский стол». Ну, вот, нас уже угощают…

Мы с Дексом набираем себе более–менее знакомых блюд (салат, яичница с беконом) и наливаем какао (по рекомендации Таири). По ходу дела, я интересуюсь, что означает аббревиатура «RSE» на входе в кафе. Таири объясняет: «Recuzo Sin Explica — Отказ без объяснений. Если персонаж антипатичен, то его тут не обслужат. У нас это почти везде. Обычное дело. У вас в Северной Америке так же в клубных кафе, ага?». Но от меня так просто не отвяжешься. Я уточняю свой вопрос: что означает несколько перечеркнутых пиктограмм рядом с обсуждаемой табличкой?

Таири пожимает плечами: «Это просто! Здесь не обслуживают в стельку пьяных людей, людей с крупными домашними животными, мусульман и практикующих миссионеров». На мою реплику, что в цивилизованных странах запрещена дискриминация по признаку религии, дается ответ: «Мы по–другому цивилизованы». Декс спрашивает, не боится ли владелец кафе проблем с мусульманами из–за этого значка? Хаото отвечает: «Не боится, нет исламиста – нет проблемы» и делает поясняющий жест указательным пальцем, при этом звонко цокнув языком. Таири делает драматически–серьезное лицо: «Здесь у нас военно–фашистский произвол, вы не знали?!». Декс смеется — я не понимаю, почему…

Тут, как раз под реплику о произволе, к лестнице, спускающейся от кафе прямо к воде, подкатывает какая–то плавучая военная машина, покрытая сине–зелеными разводами морского камуфляжа, и похожая на 20–футовую треугольную голову плывущей змеи из голливудского триллера про гигантских мутантов. По бокам головы торчат два гребня, что еще более усиливает ассоциацию с голливудским монстром. Я делюсь этим своими впечатлениями с Таири, и она дает альтернативную версию: «А, по–моему, не змеиная голова, а кошачья: у нее же ушки! Эту модель называют «MoonCat». Классная штука».

На «голове», тем временем, открывается люк, оттуда прямо на лестницу выпрыгивает парень в мешковатом комбинезоне болотного цвета, бегом поднимается, берет из рук бармена мешок с какими–то прозрачными контейнерами, кричит «Mauru–roa!», прыгая через ступеньку, спускается обратно, и ныряет в люк, который тут же захлпывается. В потрохах машины раздается тихий металлически–шелестящий звук, она поворачивает свой нос в сторону середины лагуны, внезапно срывается с места и, проглиссировав по спокойной воде, взлетает и свечкой уходит в бело–голубое небо.

Хаото, проводив ее взглядом, сообщает: «Океанский магистральный патруль. Зашли за хавчиком. Не летать же пол–дня голодными». И они с Дексом начинают экспрессивно спорить о сравнительных качествах меганезийского «MoonCat» и нового «Sea–Stealth» вооруженных сил NATO. Мужчинам только дай повод поговорить об оружии… Таири, заметив мой интерес к снующим по лагуне маленьким лодкам, начинает объяснять мне разницу между разными «proa»: традиционными «vaa–hoeie» и модерновыми «ahi–reoo». Потом она смотрит на часы и решительно говорит «Horo!». Полчаса почти прошли.

Мы возвращаемся к нашей этажерке. Рядом с ней сейчас пришвартована лодка, которая ближе к «vaa–hoeie», хотя 2 ее поплавка надувные, а не бамбуковые и, помимо паруса, у нее имеется ультра–модерновый компактный подвесной движок. Пилот снова курит, но уже не с девушкой–копом (та осматривает чей–то недавно прибывший гидроплан), а с колоритной толстой пожилой туземкой, одетой лишь в серебристый платок, обернутый вокруг монументальных бедер. Четверо подростков лет 12, трое мальчишек и девчонка, таскают из лодки в багажный отсек этажерки какие–то увесистые пластиковые мешки. Подростки совершенно голые, если не считать ярких матерчатых браслетов на левом плече, над бицепсом. Пассажиры–американцы (те, что с первого ряда) наблюдают эту сцену не без некоторого чувства превосходства: «Дикари», — негромко говорит один из них другому. «Дети природы, — соглашается тот, — Туземцы–утафоа, их тут оберегают».

В этот момент что–то мелодично звенит. Девчонка–подросток резко останавливается на пол–пути от этажерки к лодке, вынимает из браслета какую–то яркую круглую штучку, прижимает ее к щеке чуть ниже уха, замирает, прислушиваясь, а затем говорит: «Ua te parao este chineese oper–sys joder teie». Снова прислушивается и говорит: «Clean it up oe bene install kiwi–OS… Aita pe–a e o maita juntas global upgrade per software compartible». Дети природы. Туземцы… Девчонка убирает мобайл в браслет и бегом бежит к лодке.

…

4 — РЕТРОСПЕКТИВА.

Дата/Время: 25 марта 20 года Хартии. Ночь. Место: Центральная Меганезия, остров Футуна, Kolia village, fare Carpini.

— Любовь моя, если ты снимешь эту долбанную военную форму, сваришь мне вкусный кофе, нальешь в красивую чашку, положишь рядом маленький кусочек шоколада… В общем, сделаешь то, что жена обычно делает для хоть немного любимого мужа…

— … То в ближайший час ты точно мне ничего внятного не скажешь, — перебила она.

— Я имел в виду в данный момент только кофе и шоколадку, а остальное чуть позже.

— А, теперь поняла. Ладно, я варю кофе и слушаю.

— Форму, — напомнил он, — Иначе мне покажется, что у кофе казарменный привкус.

— Ну, если ты настаиваешь…

Стороннему наблюдателю могло показаться, что капитан Чубби Хок выскользнула из армейского комбинезона… И вообще из всего, что было на ней надето… Примерно как горошина из стручка при сильном надавливании с боков.

— Я настаивал только на форме, — заметил Микеле Карпини (вице–президент ассоциации агроинженеров Уоллис и Футуна), — но так ты мне даже больше нравишься.

— Как это мило… Я рада, и начинаю варить кофе.

Микеле закурил сигарету, откинулся в кресле и произнес:

— Поскольку ты выстрелила в меня этой информацией, как из пулемета, да еще на жутком сленге, который вообще надо бы запретить к употреблению в приличных местах…

— Короче, милый, — попросила она, включая кофемолку.

Дождавшись, пока воющий звук этого агрегата стихнет, он сказал:

— Короче, я постараюсь изложить все так, как понял, а ты, любовь моя, будешь без всякой ложной скромности меня перебивать, если я допущу ошибку. Итак, по условиям задачи, у нас есть участок 5 миллионов гектаров в субэкваториальном климатическом поясе, при холмистом ландшафте и крупных разрозненных водоисточниках. Если совсем грубо, то это – приэкваториальная пересеченная саванна, которая для интенсивной агроиндустрии требует организации террас с капельным орошением и тонким контролем водно–солевого баланса в культурном слое и, возможно, первом водоносном слое. За шесть месяцев надо организовать дело так, чтобы урожая хватило для двух миллионов потребителей. ОК?

— NOP, — ответила Чубби, бухнув в джезву такое количество кофе, которое привело бы в состояние невыносимого ужаса Всемирную Организацию Здравоохранения.

— В таком случае, почему ты меня не перебила, когда я сделал ошибку?

— Потому, милый, что ты нигде не ошибся. Ты просто упустил главное.

— Ах, вот как? И что же главное.

— Главное, — ответила она, точным движением наполняя джезву водой на 3/4, — это война.

— Ах, война?! Я две недели жил спокойно, полагая, что ты в Нгоронгоро, на безобидном саммите по терроризму, а ты опять была на войне! У тебя двое детей, ты не забыла? А ты являешься домой в два часа ночи, в мундире, пропахшем пироксилином и напалмом…

— Это не мундир, а комбез. И он не может ничем таким пахнуть. Я летала из Нгоронгоро в Мпулу на 4 дня, и не участвовала в активных боевых действиях. Клянусь Фрейей.

Она на секунду возвела глаза к небу (точнее к потолку), и поставила джезву на плитку.

— Ну, ладно, — вздохнул он, — расскажи, что там за война, на которой ты ни в чем таком не участвовала. Заметь, я поверил тебе на слово.

— Война, — задумчиво сказала Чубби, — Она идет там уже целую вечность. В Мпулу нет ни одного жителя, который знает о мирных временах хотя бы по рассказам бабушки.