Цитадель души моей - Вадим Саитов

— А мы сейчас быстро выходим распадком к полю, углубляемся в него и идём назад частой цепью — в трех пасах друг от друга. Кто увидит примятую пшеницу, следы вольпов или их самих — сразу хватает за хвост и зовет остальных. Их там немного, мы их быстро зачистим. Потом возвращаемся в холмы. Всё понятно?

— Да, — нестройным хором откликнулись мы.

— Тогда бегом за мной!

Мы выбежали, пригибаясь, из-за холма и с ходу врубились в пшеничную стену.

Сверху-то пшеница невысокой казалась: по пояс — по грудь, не больше. А тут оказалось, что она почти в рост человека — если не выпрямиться, да на цыпочки не встать, так и не видно, что вокруг творится. Я впереди идущего егеря на три оговоренных паса — шесть шагов то есть — отпустил и пошел следом, бездумно колосья между пальцев пропуская.

Зрелая пшеница, даже перезрелая немного — еще день-два — осыпаться начнёт. Убирать надо её срочно — да кому теперь?

Тут Ней-Живучий, что впереди меня шёл, остановился и налево повернулся. Всё, достаточно зашли, стало быть. Сейчас прочесывать начнём. Ней мне жестами команду от Ворчуна передал: «Пригнувшись, Тихо, Шагом». Я кивнул, обернулся, шедшему за мной Дециму команду повторил и в нетронутую пшеницу шагнул. Децим и Ней тут же из видимости пропали, хотя было три паса до каждого — густо пшеница растёт. Не заблудиться бы. Ну, потеряться у меня, допустим, не получится, а вот вперед вырваться или вбок отклониться и на кого-нибудь из соседей наскочить — это запросто. Так что каждые пять шагов я выпрямлялся немного — так, чтобы гряду холмов сквозь пшеницу видно становилось — и по ней ориентировался.

Минут пять так шли. А может, десять. Когда в таком напряжении находишься, время всегда медленнее течёт. А еще и жарко тут. Жарко и душно — ни ветерка понизу не проскользнет, а нагретая солнцем пшеница парит вовсю. По мне уже ручьи пота бегут, и кольчуга с каждым шагом всё тяжелей и тяжелей становится.

Тут мне какое-то движение спереди-слева почудилось. Я замер, арбалет вскинул, тяжёлое дыхание своё унял, прислушался — ничего не слышно. Точнее, слышно, как пшеница шелестит, но она всё время так шелестит. Сатр! Есть! Метнулось что-то рыжее в переплетениях золотистых стеблей, я сразу туда арбалет разрядил, но чую, что опоздал немного. «Здесь!», — кричу, — «Живучий, смотри!». Через мгновение слышу крик справа «Здесь!» — но не Живучий кричал, дальше. Наверное, другого вольпа засекли, не мог же мной замеченный так быстро там оказаться. А тут еще и слева крик, — «Здесь! Двое!» — Децим кричит. Я головой верчу, а сам арбалет в живот упер, и рычаг тугой вытягиваю — взвожу. И тут он на меня выскочил. Я уже понял, что болт вложить не успею, кинул взведённый, но не заряженный арбалет в мельтешение рыжего и жёлтого впереди себя и отшатнулся в сторону, гладиус выхватывая и летящий мне в живот клинок пропуская. Вот только про кольчугу я забыл. Не дала она мне хорошенько отклониться. Но, впрочем, сама и спасла — звякнул клинок о кольца, искры высек и дальше пролетел. Нырнул вольп в пшеницу и не вижу я его. А вокруг — вопли со всех сторон, звон оружия, крики боли и ярости. Сколько же их тут — вольпов? Но некогда мне об этом думать — вон опять рыжее мелькнуло.

Вольпы любят со спины нападать. Я никогда с ними раньше дела не имел, но особенность эту паскудную за ними знаю. Поэтому я стараюсь всё время держать за спиной уже вытоптанный участок — чтобы тварь сзади близко незамеченной не подкралась. Ну и кручусь постоянно — не стою на месте. Увидел движение, бросился, мечом махнул, отшатнулся — опять искры из кольчуги. У вольпа спата на ладонь длиннее моего гладиуса, не получается у меня до него дотянутся. А у него до меня — запросто. И так — несколько раз: я впустую мечом машу, а вольп меня уже раз пять зацепил. Пока несерьезно — всё же успеваю увернуться, но чую, что ненадолго. Ловчее он меня. А самое хреновое — я это понимаю и потихоньку паниковать начинаю. Отлично знаю, что последнее дело — в бою паниковать — но ничего не могу с собой поделать: ощущение у меня, что проклятая бестия со мной, как кошка с мышкой, играется.

Все ж польза от нашей дерготни для меня кой-какая есть: полянку мы приличную вытоптали, я этим пользуюсь и от её центра не отхожу. Прятаться теперь вольпу негде, но я его всё равно толком разглядеть не могу — шустрая тварь, юркая, как ртуть и яркая — аж глазам больно. Ни мгновения перед лицом не задерживается, всё норовит сбоку зайти — тактика у них такая. Ну, я и кручусь, как игрушечный заводной болванчик.

Только плохо у меня получается. Вот удар в грудь я пропустил, практически не отбив. Кольчуга выдержала, но не до конца — похоже, пара колец таки лопнула. Чую я что — то нехорошее в груди, да и одежда больно быстро намокает. Похоже, конец мне приходит.

Надо что-то делать. Я помотал головой, дурноту имитируя, сделал вид, что споткнулся и левый бок вольпу подставил, только сердце локтём прикрыл. Хорошо подставил. Бок он мне, конечно, пропороть успеет, но и я вовсе еще сознания не теряю — пусть только подойдёт поближе. А тут я еще и меч выронил.

Вольп, коротко взрыкнув, бросился на меня в прыжке. Ох, это он зря — я даже усмехнуться успел. Меч-то я намеренно выронил. Сразу же его и поймал, не успел вольп еще и половины расстояния до меня пролететь. Ну всё, сейчас я тебя, как цыплёнка на вертел… Нет! Каким-то невероятным образом вольп извернулся в полёте, я даже заметить не успел, как он это проделал. Меч мой от неожиданного удара дёрнулся так, что рука онемела, и тут же вольп спиной мне в грудь прилетел, наземь свалив. Вскочил он с меня сразу, не успел я еще до земли долететь, ну и я разлеживаться не стал. Перекатился, руку поднимая… а где мой меч? А вот он — в двух шагах от меня лежит. А в трёх — вольп стоит.

Может, ухмыляется, а может — просто скалится. Ногой мой гладиус поддел, отбросив его куда-то в заросли пшеницы, и свою спату надо мной занёс. Да так и замер. И остриё болта арбалетного между глаз торчит.

Подобно ветру, вылетел откуда-то Ворчун. Пинком в спину поторопил, уже начавшего падать, вольпа, в полсекунды перезарядил арбалет — одной левой, гладиус из правой не выпуская — стрельнул в меня взглядом, полным злого боевого веселья, усмехнулся.

— Должен будешь, — сказал, — за мной!

И бросился куда-то в сторону. Я дёрнулся за ним, потом спохватился — куда я собрался?

Без оружия? Сунулся в заросли, куда мой меч улетел, и нос к носу с еще одним вольпом столкнулся. Отшатнулся, бросился бежать за Ворчуном — изо всех сил, только на ноги свои надеясь. Эх, кольчугу бы скинуть! Споткнулся о чей-то труп — человеческий труп, из наших, егерей, стало быть — чуть не упал, но удержался и дальше бросился, краем глаза заметив летящую за мной бестию. Выскочил на утоптанный участок. Тут драка — трое наших, спиной к спине, вокруг трое же вольпов вьются, как пескари вокруг упавшей в воду мухи. Кажется, Живучий там — узнал меня, крикнул что-то. Один из вольпов меня заметил, приобернулся, замешкался на мгновение и тут же упал, кровью из рассеченного горла захлебываясь. Дальше я уже не видел — влетел снова в густую пшеницу и бежал, бежал, бежал, пока ноги несли. Обернуться боялся и думал только об одном — бежать!

Ну, что тут скажешь? Бывает. Я до этого случая, как слышал про кого, что он с поля боя сбежал, сразу трусом его клеймил. А после — уж нет. По-всякому случается, на самом деле. Приходилось мне ведь и до того со смертью лицом к лицу встречаться — ни разу не дрогнул, скажу не хвастаясь. Скажи мне заранее кто, что я могу вот так вот панике поддаться — в драку бы полез, так-то. Не то, чтобы я себя оправдываю, нет. Просто страх — он в каждом человеке есть, если только тот совсем не дурак. И смелость состоит не в том, чтобы страха не испытывать, а в том, чтобы его разумом постоянно контролировать и вырасти не давать. Потому что стоит ему выше некоторой меры подняться и превратишься из разумного человека в безмозглого загнанного зверя.

Сколько я так бежал — и не скажу. Разумного-то во мне уж ничего не оставалось, и счёт времени вести, почитай, некому было. Помню только, что выдохся до колотья в боку, бежать сил уже нет, я за бок держусь и семеню, полусогнувшись, еле ноги переставляя, а обернуться все равно боюсь — все кажется, что идущий за мной вольп только этого и ждёт.

Вывалился из зарослей, еще ничего понять не успел — споткнулся о кочку какую-то и упал. Полежал, отдышался. Способность соображать вернулась. Не скажу, что мне от этого легче стало. Ну как же это я, а? Ну подумаешь, меч потерял — подобрал бы у убитого какого. У вольпа, Ворчуном застреленного, или у того егеря, об которого споткнулся.

Встали бы вчетвером, глядишь, и отбились бы. Так нет же… Расслабился, на секунду контроль потерял — и всё. Что же теперь делать?

Я сел, огляделся. Ага, стало быть, всю полосу пшеницы я проскочил и к реке вышел. Речушке. Топкие илистые берега рогозом и камышом заросли, земля вся скотом истоптана — видимо, вдоль реки тут стада к пастбищу гоняют. Гоняли, то есть. Вольп «мой» явно от меня отстал — скорее всего, там, на полянке: решил, что безоружный — одинокий я никуда не денусь и переключился на моих товарищей. А я… м-да. Ладно, некогда сейчас горевать — думать надо, что дальше делать. Интересно, чем там дело закончилось — если закончилось? Я прислушался, но звуков боя ниоткуда не доносилось.