Я, Фейербах - Танкред Дорст

АССИСТЕНТ. Да. Я вас понимаю. Да.

На сцене появляется маленькая собака.

ЖЕНЩИНА (кричит). Да вот же она!

Она пугается собственного голоса, затем, стараясь не мешать продолжающему говорить Фейербаху, идет как только может тихо и осторожно через всю сцену к собаке, пытается приманить ее, и боясь, что та опять убежит, наконец ловит ее.

ФЕЙЕРБАХ. Или у вас возникли нехорошие подозрения после того, как я необдуманно рассказал - собственно, лишь для того, чтобы вас развлечь, - что я взял из корзины один из хлебов, как того требовал от меня режиссер, и кинул вдогонку моему партнеру, государственному деятелю, правда, не попадая в него, и что затем я не перестал швыряться, сначала другими хлебами, затем корзиной, стулом, всеми предметами, что были на сцене, в этой жалкой декорации, которую господин Мюллер-Кляйн придумал и слепил для тех гастролей. И какое страшное возбуждение! И тогда я увидел двоих мужчин в белых халатах, стоявших в кулисе, то не был помощник режиссера, который тоже носит халат, но не белый! Он носит, и вам это известно, черный, чтобы не быть заметным во время представления. А белые халаты, появившиеся в дверях, означают для меня абсолютный конец представления. - Я вам это рассказал, немного по-своему приукрасив, чтобы вы более внимательно слушали и не стремились от меня убежать. Я был вынужден непрерывно говорить, был вынужден болтовней буквально защищать свою жизнь, чтобы вы не оставили меня здесь на сцене одного с моей жизнью.

АССИСТЕНТ. Но, извините, - об этом вы мне вообще не рассказывали, господин Фейербах!

ФЕЙЕРБАХ. Вы просто забыли! Но ничего. Для меня так даже лучше.

АССИСТЕНТ. Нет, этого вы мне не рассказывали!

ФЕЙЕРБАХ (с внезапным жалобным отчаянием). Я должен получить эту роль! При любых обстоятельствах! От этого для меня зависит все! Все! Нельзя отказывать мне под тем предлогом, что я будто бы неуравновешенный чудак!

ГОЛОС ИЗ ГРОМКОГОВОРИТЕЛЯ. Собаку нашли!

АССИСТЕНТ (с издевкой). Вот как? Где же?

ГОЛОС ИЗ ГРОМКОГОВОРИТЕЛЯ. Она здесь. На служебном входе.

ФЕЙЕРБАХ (вне себя, все более истерично). Я слышу: "На служебном входе"! Но ведь она здесь! Здесь! Здесь! Здесь! Здесь! (Дрожа от возмущения, указывает пальцем на животное, которое перепуганная Женщина старается держать как можно дальше от себя.) Здесь! Здесь!

АССИСТЕНТ (вспрыгивает на сцену). Пожалуйста, уйдите сейчас, госпожа Ангермайер. Уведите пса из театра! Мы вас известим. (Вытесняет ее со сцены.)

ЖЕНЩИНА (к Фейербаху). До свиданья. (Тянет собаку позади себя, исчезает в кулисе.)

АССИСТЕНТ. Мне очень жаль, что собака так вас разволновала.

ФЕЙЕРБАХ (резко). Вот видите! Вы сами сказали! Значит, признаете!

АССИСТЕНТ. Я не имел представления, что собака вызвана на это время, наверное, так распорядился помощник режиссера.

ФЕЙЕРБАХ. Вот как! Опять этот помощник режиссера!

АССИСТЕНТ. Весьма сожалею, господин Фейербах, но иногда как-то все совпадает.

ФЕЙЕРБАХ. Не изворачивайтесь! Пусть пронзит меня острие вашего ответа! И потрудитесь при этом смотреть прямо мне в глаза! Сюда! (Удерживает его на сцене.)

АССИСТЕНТ. Пожалуйста, отпустите меня!

ФЕЙЕРБАХ. Вы ассистент или не ассистент? Может, вы кто-то другой? Кто-то отсутствующий? Непричастный?

АССИСТЕНТ. Я ассистент, да, конечно.

ФЕЙЕРБАХ. Ага! Вы признаетесь! Я протоколирую. И вы получили задание. Вы должны меня мучить! А вся акция детально спланирована сверху! Задание поручено вам руководством и выполняете вы его с бо-о-льшим удовольствием. Очень умело, очень ловко! Ваша роль - подавать реплики! Но реплики ваши жалят! Жалящие реплики! Вам поручено меня жалить и вы жалите меня! Жалящие реплики! Жалящие слова! Причем - по высочайшему поручению, чтобы ТАМ НАВЕРХУ видели, как я реагирую! Ну так вслушивайтесь, господин ассистент, в мои скорбные вопли, сами-то вы говорить избегаете, чтобы не упустить ни одного вопля! Жалящие слова! Вы регистрируете каждый мой скорбный вопль! Вы складываете их один к другому, и к концу встречи представите колоссальный счет! Слишком много воплей, слишком много криков - неуравновешенный чудак! Я выношу вам свой приговор: вы лакейская душа, типичный экзекутор! Виновен!

АССИСТЕНТ. Господин Фейербах, но я же ту собаку не...

ФЕЙЕРБАХ. Жалящее слово: собака! (Все более выходя из себя.) Собака на служебном входе! Вот так! Но я вижу ее перед собой, она перед моим взором, это мрачное создание! И смотрит на меня своими желтыми глазами! Стало быть, она здесь и совсем не там, стало быть! Сколько же тогда собак у той женщины в потайных карманах под ее юбкой, где она разместила их по вашему указанию? Может, одна подстерегает меня уже в зрительном зале? Я же слышу, как она начинает рычать! И в темноте, между фанерной перегородкой и занавесом... когда я буду там проходить после своего выступления, вдруг она схватит меня за незащищенное место, там где кончаются брюки? Придется подвязать штанины, чтобы защитить себя от подобных коварных нападений, господин лакей! А туда, наверх, я и взглянуть боюсь, там уже сопит кто-то... острые зубы и дрожащий язык, который тянется ко мне! Там тоже собака, та же самая, которая, как утверждают, сидит у служебного входа!

АССИСТЕНТ. Послушайте, пожалуйста, господин Фейербах...

ФЕЙЕРБАХ. И эта женщина... эта женщина из народа... Неужели вы думаете, что меня можно провести на подобных штучках! То была, бесспорно, актриса абсолютно бесспорно! Кода она проходила за моей спиной через всю сцену, вон там, чтобы поймать собаку - - эту единственную и подлинную собаку, которую она, однако, совершенно явно не знала, которая была не ее собакой... я, правда, не видел, как она идет, поскольку в тот момент говорил с вами, но, но, но я чувствовал, что она актриса! Это можно почувствовать, господин лакей! - И чтобы со мной обращались подобным образом! Чтобы так меня преследовали! За что мне эти испытания!

Молчание.

АССИСТЕНТ. Разве вы не получаете пособия?

ФЕЙЕРБАХ. О, как вы говорите такое! О, вы говорите это, чтобы меня уничтожить!

АССИСТЕНТ. Нет, я вам просто задал чисто практический вопрос.

ФЕЙЕРБАХ. Не лгите! Вы с самого начала знали, что я не должен получить эту роль. То, что вы теперь заговорили о пособии, разоблачает вас! Вы все время расспрашивали меня лишь для того, чтобы поиздеваться! Меня это ранит! Причиняет боль! Ранит смертельно!

АССИСТЕНТ. Но ведь все это не так, господин Фейербах! Вы так ужасно нервничаете! Будь моя воля, я непременно отдал бы эту роль вам! Но я ничего не решаю, вы же сами знаете.

ФЕЙЕРБАХ. Вы - нет! Вы - нет!

АССИСТЕНТ. И я думаю, что господин Леттау выберет именно вас.

ФЕЙЕРБАХ. Неужели? (Высокомерно.) Да! Ведь он знает меня! Знает, правда, по прежним временам, но он меня, несомненно, вспомнит. И наверняка говорил с вами обо мне?

АССИСТЕНТ. Да.

ФЕЙЕРБАХ. Что же он сказал?

АССИСТЕНТ. Очень хвалил вас... даже сказал, что считает вас гениальным.

ФЕЙЕРБАХ. Моего Освальда18?

АССИСТЕНТ. Да, да.

ФЕЙЕРБАХ. Моего Шоколадного солдата19?

АССИСТЕНТ. Да.

ФЕЙЕРБАХ. Моего абсолютно нетрадиционного Фердинанда20?

АССИСТЕНТ. Да. Тоже.

ФЕЙЕРБАХ. Да как вы только посмели заговорить со мной об этом возвышенно-приземленном пособии! С вашей стороны это был цинизм. Вы же прекрасно знаете, что для меня не важна материальная обеспеченность, возможность влачить это жалкое существование. Деньги у меня есть! Полные карманы денег. Больше, чем вы когда-либо заработали в вашей ассистентской жизни! Я отдаю эти деньги вам! Не нуждаюсь в них! Я их раздаю бедным! Возьмите все!

14.

Он снимает пиджак, ищет по карманам, падают монеты и ассигнации. Отбрасывает пиджак в сторону. Выворачивает карманы брюк, из них высыпаются деньги.

АССИСТЕНТ (с внезапной холодностью). Сию же минуту уберите деньги! Вы ведете себя как шут!

ФЕЙЕРБАХ. Пусть режиссер знает...

АССИСТЕНТ (теряя тон пренебрежительного превосходства, кричит.) Режиссер сидит там, наверху, и размышляет, развалился в своем старом, продавленном кресле и мыслит, и ест свеклу, он ест исключительно одну свеклу, ничего другого, изо дня в день, одну только свеклу, беспрерывно ест свеклу из большой миски, на его рубахе постоянно темно-красные пятна, и на столе, и на режиссерском экземпляре, и на листах с записями, повсюду... Он похож на окровавленного воина. Когда миска пуста, он кричит секретарше: "Где моя свекла!" Ничего, кроме свеклы, он живет по-спартански, одиноко, и говорит, что тоскует о своих актерах! Но сюда не идет, а я здесь вынужден затыкать себе уши, потому что не могу больше выносить вас!

ФЕЙЕРБАХ (тихо). Друг мой... дорогой мой друг...

АССИСТЕНТ. Да, да, да.

ФЕЙЕРБАХ (очень возбужденно). У меня на глазах маятник перескакивает то в одну, то в другую сторону... я лишу себя жизни, если не получу эту роль! Покончу с собой, перестану дышать под пластиковым мешком. - - Я показывался в Бохуме, в Дюссельдорфе, даже в Мюнстере! Какие глупцы! Они говорят, что не нуждаются во мне. Какой-то режиссер, не имеющий ни малейшего представления о профессии, которого не знаете ни вы, ни я, провозглашает: он не нуждается во мне! Вы только представьте себе! И подобное происходило со мной, причем не один раз, но многократно! Один из них даже сказал мне: "Пошел к дьяволу, паяц!" - Так и сказал! - В прямых скобках! Таковы в провинции режиссеры. Когда-то было иначе. С актером обращались по-другому. - - Как долго мы уже ждем? Не будем больше измерять время. (Разбивает свои часы о спинку стула.) Я вспоминаю Ганса... Гансика... даже не знаю, жив ли он еще. Но ведь люди, если мы о них думаем, продолжают жить. Я сидел в грим уборной, перед моим выходом и после представления, и Ганс был всегда рядом, заботился обо мне. Милый человек с детским голосом... Однажды над ним совершили жестокое насилие и лишили мужественности. Да. Он массировал мне затылок, если у меня болела голова, а когда я был в плохом настроении, приносил мне чай и говорил при этом... постойте-ка, как же он приговаривал? "Если вдруг нас что-то гложет, чашка чаю нам поможет...", так он говорил. Это был, естественно, никакой не чай, то, что он подавал мне в чашке! - Самочувствию актера придавалось огромное значение, ибо все зависело от того, как он сыграет. Возвращаясь домой я был самым опустошенным человеком, я был в те минуты, да, наверное можно так сказать, самым опустошенным человеком на этой черной земле... "Если вас гложет... чашка чаю поможет", не слишком одухотворенное изречение, нет, немного даже глуповатое. Но я, знаете ли, я любил его за это! (Напевает и бормочет про себя.) Чашка чаю поможет, если вдруг вас гложет. Чашка чаю... Господин ассистент! Куда же вы вдруг подевались? Почему я не вижу вас на том месте, где вы только что были. Я уже привык, что вы сидите там. - - Неужели вы все-таки убежали?