Язва - Натали Хеннеберг

Квексцитлккха, с Тау Сириуса, проникающего в чужие мысли.

Айрта Рега с Земли, дезертира из арктурианских эскадр, космического пирата…»

— Да это какое-то безумие! — воскликнул человек небольшого роста, которого звали Иван Морозов. — Это просто дурацкий спектакль…

— И ты хочешь, чтобы мы и дальше сидели здесь в карантине? — спросил тот, кого звали Лес Кэррол.

«Ах, как долго. Я хочу спать. Какая чушь. Это же последние минуты в моей жизни… а я хотел так много сделать… и я страдаю не от того, что ничего не успел, а потому, что моя рука прижата к кубу сириусца… и потому, что мне надоели лицемерные рассуждения этих людей. Джелт не может вступить в переговоры, он совсем растворился в этом слишком тяжелом для него теле. Да, именно Виллис зашила крест в мой платок… в тот последний вечер в созвездии Скорпиона, когда она проверяла наше обмундирование. А тогда она сказала: „Ничего не бойтесь, двигатели выдержат“. И еще: „Я бы никогда не подумала, что вам может быть так плохо…“

И еще, позже: «Айрт, мы — существа с непредвиденными возможностями. Никакая тень, или мечта, или порыв не должны встать между вами и Талестрой…» В этот момент я должен был заключить ее в свои объятия и закричать… Но я не сделал этого. А сейчас слишком поздно. Виллис, я сейчас умру. Губы мои уже мертвы. И все-таки, я вас целую и думаю о вас».

Лифт поднимается на поверхность. Какое-то бесцветное небо. Склонившиеся ветви деревьев. Открывается дверь фургона. Их заталкивают внутрь. Айрт чувствует, как его нога проваливается в какой-то податливый перегной…

Потом он видит: перед ним пустырь прямоугольной формы. Пожар, а может быть, рассвет, окрашивает горизонт в пурпурные тона. В глубине площадки стоят три столба. Сириусец опускается на землю.

Воздух Сигмы мягок и свеж, как только что сорванный плод.

Воздух свободы…

Чей-то запыхавшийся, но ясный голос начал разговаривать с ним, как только он оказался на поверхности:

— Соберитесь с силами, Айрт! Думайте о побеге, о свободе! Как вы это там делали, чтобы нырнуть в подпространство?! Да, я знаю, вам давали наркотики, ваши способности ослаблены, но вам помогут, Айрт! Кто поможет? Да все мы! Да прежде всего я. Вы что же, не узнаете меня? Я же Виллис…

— Ну что, поехали, ребята? — сказал старший охранник.

Сириусца пришлось нести. Он уже начал понемногу рассыпаться…

И вот их привязывают к столбу. Веревки такие шершавые. Но живые…

Священник протягивает к ним какой-то предмет, похожий на ветку коралла.

— …Айрт, покиньте эту вселенную. Она больше не существует. Бегите к нам. Вас зовут, вам помогут…

— Нет, не надо завязывать глаза, — говорит Айрт.

— Н'пл… — говорит горилла.

У сириусца нет глаз.

Охранники занимают свои места.

Дезинтеграторы поднимаются. Потом настанет черед сириусца.

— Да здравствует Венера! — неожиданно ревет горилла. Потом тонким голосом: — Да здравствует Земля!

И еще:

— …Земля мутантов!

— …Эта вселенная больше не существует. Есть только вы и я. Я вызываю вас. Я люблю вас, Айрт!

Залп.

Через несколько секунд пастор чувствует себя совсем плохо. Арктурианский прокурор стонет в углу тюремного двора: завтра же, нет, уже сегодня, он подает в отставку…

— Интересно, — говорит старший охранник, рассматривая странный черный отпечаток, как будто инкрустированный в камне, которым покрыт двор в том месте, где только что произошла казнь. — А мне казалось, что столбов три…

А их оказалось только два.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИСХОД

А что, если я назову вас Сатаной? Ведь мы играем в Фауста…

Поль Валери «Мой Фауст»1

Два зеленых миндалевидных глаза на треугольном кошачьем лице. Гибкое худое тело, вьющаяся шевелюра цвета спелой ржи. Талестра не думает… она видит.

Сначала было повальное бегство.

После «последних событий на Земле» (они всегда бывают, эти «последние события») не оставалось ничего другого, как спасаться бегством. По крайней мере, если у вас были человеческая душа и нервы. И, естественно, возможность убежать. У нас она была, эта возможность — какой-то разведывательный корабль ограниченной вместимости, в него должны были набиться, как сельди в бочку, женщины и дети. Корабль располагал минимумом горючего и ничтожными запасами провианта. Для дыхания можно было рассчитывать лишь на небольшую гидропонную оранжерею и несколько кислородных аппаратов. Многие пассажиры были ранены, умирали один за другим уже в полете, и их выбрасывали за борт. Другие сходили с ума и сами следовали за ними. И, в конце концов, корабль плыл в бесконечности, набитый кучей трупов…

Да, так обычно и бывало. Но, к счастью, никто не мог об этом знать заранее. И никто не мечтал о возвращении на ненавистную планету, такую желанную — и потерянную навсегда…

Даже я не мечтала.

У нас почти не было багажа — и фальшивых удостоверений личности тоже не было. Мы не хотели подводить (даже если погибнем, и те, другие, найдут на борту разбитого корабля наши невесомые тела) тех, кто оставался на Земле. У одной это был муж, сражающийся на каком-то неизвестном фронте, у другой — потерянный ребенок, у третьей — больные или престарелые родители. Те, кто не мог улететь.

Из всей нашей огромной семьи до космодрома удалось добраться только четверым: моей матери, мне, моей молодой тете и ее младенцу. Мне кажется, что тогда, среди этой сумасшедшей толпы, именно младенцу Юрию и мне, которая в 11 лет была больше похожа на лягушонка, удалось решить судьбу нашей группы. А может быть, моей матери — кто знает? Эта молодая фурия с перекошенным от ярости лицом схватила Юрия поперек тела, меня — за плечо, сильно ущипнула и приказала: «Орите!» Мы заорали. Тетя тащила за нами сумки. Мы спотыкались об ужасные почерневшие тела, скользили по липким зловонным лужам… Юрий был синий от крика. Мы пробирались именно к этому кораблю, где был начальник космодрома, сквозь толпу исступленных людей. Я еще помню (это уникальное в своем роде зрелище, оно произвело на меня огромное впечатление среди всех криков, в красных расплывчатых отблесках пожарищ), как люди боязливо расступались перед нами. В центре космодрома стоял небольшой белый столик. Вокруг него были расставлены четыре легких дезинтегратора, направленных в разные стороны, а огромные черные собаки с вытянутыми грустными мордами лежали среди разбросанного оружия и лениво лизали покрасневший бетон… Начальник разговаривал с мужчиной огромного роста, затянутым в черный пластик. На фоне покрытого заревом пожаров неба четко вырисовывался мертвенно-бледный профиль, в разрезе его глаз было что-то восточное, как и во всем выражении его лица и в изгибе губ кофейного цвета. (Я потом слишком часто встречала на самых различных лицах эти несмываемые признаки и знаю, что их нельзя отнести к какой-либо определенной расе. Речь идет о признаках определенного клинического состояния.) В отличие от сопровождающих его людей, вооруженных до зубов, у гиганта в руке был только хлыст из бычьих жил, и его сухое пощелкивание по камню как бы подчеркивало его слова. Я расслышала:

«Иностранцам из-за пределов Солнечной системы нечего здесь делать… полнейшее уничтожение… будут ликвидированы…»

Выражение невероятной скуки делало это лицо абсолютно нечеловеческим.

Но моя мать, решилась атаковать это чудовище, крича:

«Пустите меня! Пустите меня! В городе чума, по трупам ходят! А мои дети здоровы, они после прививки, вы слышите, как они кричат?! Болезнь поражает в первую очередь легкие, да?! Но эти малыши боятся, а когда Юрий чего-нибудь пугается — это катастрофа…»

Начальник бросил исполненный покорности взгляд в сторону затянутого в черное гиганта.

— Эти детки, должно быть, страшно живучи — а в сумках, наверное, грязные пеленки. Пропустим?

— Пропустим.

— Надо же, чтобы кто-нибудь подыхал и в космосе! — съязвил, оскалив зубы, высокий чернокожий охранник.

Вот таким был наш пропуск в будущую жизнь.

Когда мы оказались на борту этого кораблика, поразительная житейская хватка моей матери и то, что она называла «своими связями» (случайные любовники, просто чувствительные люди, охранники, получившие взятку) помогли нам занять крохотный служебный отсек, где старшие стали выяснять отношения.

— Если ты думаешь, что я потащу тебя через всю галактику, — сказала мать тете, — то ты напрасно надеешься. Неизвестно даже, сможет ли Юрий приспособиться — я стащила в муниципальной лаборатории кое-какие тесты. Незачем тебе говорить, что это не для него — а условия, в которых он родился, не предвещают ничего хорошего!

— Ах, если бы мы могли остановиться на Уране, — прошептала тетка, всхлипывая. — Там мама…

— Ты высадишься на первой же планете, где мы сделаем остановку! — отрезала мать. — Необходимо избавиться от большинства пассажиров до того, как корабль вырвется в большой Космос. Здесь слишком мало воздуха. Эти водоросли и традесканции ничего не стоят с точки зрения фотосинтеза. Идиотка, перестань стонать! Ты хотела покинуть Землю — что ж, ты ее покинула! Или ты надеешься долететь до Сигмы в созвездии Волопаса?!