Круглосуточный книжный мистера Пенумбры - Робин Слоун

— С другой стороны, — продолжает Мэт, — почем мы знаем, что это не энциклопедия колдовских ритуалов…

Я выдергиваю с полки другую книгу, высокую и тонкую, в ярко-зеленой обложке с шоколадным корешком, на котором написано «Крешимир». Внутри то же самое.

— Может, это ребусы для развлечения, — говорит Мэт. — Типа, суперпродвинутый судоку.

Клиенты Пенумбры вообще-то как раз такого типа чудаки, которых видишь в кофейнях ломающими голову над шахматной партией с самим собой или решающими субботний кроссворд, с шариковой ручкой, угрожающе нацеленной в газетную страницу.

А внизу тренькает колокольчик. Ледяной страх пробегает от мозга к кончикам пальцев и обратно. От дверей доносится низкий голос:

— Есть кто-нибудь?

Я шиплю Мэту:

— Поставь на место.

Потом скатываюсь с лестницы. Сопя, выруливаю из-за стеллажей и вижу у дверей Федорова. Из всех клиентов, что я видел, он самый старый — у него белоснежная борода, а кожа на руках тонкая, как бумага. Но, пожалуй, он же и самый проницательный. Вообще, он сильно напоминает Пенумбру. Федоров двигает по столу книгу — он возвращает Клутье, — потом, четко пристукнув двумя пальцами, объявляет:

— Теперь мне нужен Мурао.

Вот и ладно. Я нахожу в базе MVRAO и посылаю Мэта обратно на лестницу. Федоров с любопытством разглядывает его.

— Еще один продавец?

— Приятель, — поясняю я. — Просто помогает.

Федоров кивает. Тут до меня доходит, что Мэт вполне мог бы сойти за молоденького члена клуба. Они с Федоровым оба сегодня в коричневом вельвете.

— Вы здесь уже сколько, тридцать семь дней?

Я не считал, но не сомневаюсь, что цифра точная.

У этих ребят все точно, как в аптеке.

— Верно, мистер Федоров, — бодро отвечаю я.

— И как вам?

— Мне нравится, — говорю я. — Лучше, чем сидеть в офисе.

Федоров кивает и подает карточку. У него 6KZVCY, конечно.

— Я работал в Эйч-Пи, — он произносит «хейч пи», — тридцать лет. Вот это был офис.

И развивает тему:

— Приходилось пользоваться хьюлеттовским калькулятором?

Мэт возвращается с Мурао. Это большой том, толстый и широкий, переплетенный мраморной кожей.

— Ну да, еще бы, — отвечаю я, заворачивая книгу в коричневую бумагу. — Всю старшую школу у меня был графический калькулятор. «Эйч-пи-38».

Федоров сияет, как гордый дедуля.

— Я разрабатывал двадцать восьмой, это был предшественник!

Я улыбаюсь.

— Он, наверное, еще где-то у меня лежит, — добавляю, протягивая ему через стойку Мурао.

Федоров хватает ее двумя руками.

— Благодарю вас, — говорит он. — А вы знаете, что у тридцать восьмого нет обратной польской нотации?

Он со значением похлопывает свою книгу (колдовских ритуалов?).

— …а надо сказать, ОПН — удобная вещь для такой работы.

Пожалуй, Мэт прав: судоку.

— Я запомню, — обещаю я.

— Ладно, спасибо еще раз.

Тренькает колокольчик, и мы смотрим вслед Федорову, неспешно топающему к автобусной остановке.

— Я заглянул в эту книгу, — говорит Мэт. — То же самое.

То, что и до сих пор казалось странным, становится еще страннее.

— Дженнон.

Мэт поворачивается и смотрит мне прямо в лицо.

— Я должен у тебя кое-что спросить.

— Дай угадаю. Почему я ни разу не заглянул…

— Ты интересуешься Эшли?

Что ж, этого я не ожидал.

— Чего? Нет.

— Вот и отлично. Потому что я интересуюсь.

Я моргаю и тупо пялюсь на Мэта Миттельбранда, стоящего передо мной в аккуратном, идеально скроенном пиджачке. Будто Джимми Олсен признался, что положил глаз на Чудо-Женщину. Контраст слишком разителен. И все же…

— Я собираюсь к ней подкатить, — продолжает Мэт с серьезным видом. — Может получиться неловко.

Он произносит это, будто диверсант перед ночным рейдом. Типа: само собой, это дико опасно, но не психуй. Мне не впервой.

Картинка в моем воображении меняется. А если Мэт — не Джимми Олсен, а скорее Кларк Кент, под личиной которого скрывается Супермен? Конечно, это Супермен ростом пять футов и четыре дюйма, но все же.

— То есть, строго говоря, у нас уже началось.

Как это, погодите-ка…

— Две недели назад. Тебя не было дома. Ты был тут. Мы выпили вина.

Голова у меня слегка плывет: не от диссонанса Мэта и Эшли как парочки, но от понимания, что эта нить взаимной приязни скручивалась у меня перед носом, а я ничего не заметил. Бесит, когда так.

Мэт кивает, будто все уже решено.

— Ладно, Дженнон. Клево у тебя тут. Но мне пора.

— Домой?

— Нет, на работу. Ночная смена. Монстр из джунглей.

— Монстр из джунглей.

— Из живых растений делаем. В павильоне нехилая жарища стоит. Я к тебе, наверное, приду в следующий перерыв. Тут и сухо и прохладно.

Мэт уходит. Позже я записываю в журнале:

Прохладная ночь, безоблачно. Магазин посетил самый молодой клиент за (как думается пишущему) много лет. Он носит вельветовый пиджак, скроенный по фигуре, а под ним безрукавку, расшитую миниатюрными тиграми. Клиент приобрел одну открытку (под давлением), затем ушел, чтобы продолжить работу над монстром из джунглей.

Полная тишина. Я сижу, опершись подбородком на ладонь, перебираю в памяти своих друзей и гадаю, что там еще прячется на самом виду.

Хроники поющих драконов, том I

На следующую ночь в магазин заглядывает еще один мой друг, и не просто какой-то друг, а самый старый.

С Нилом Ша мы лучшие друзья с шестого класса.

В непредсказуемой гидродинамике средней ступени школы я обнаружил, что каким-то образом оказался близко к вершине: безобидный середняк, довольно неплохой на баскетбольной площадке и без обморочного страха перед девочками. Нил, наоборот, погрузился на самое дно, его равно чурались и крутые, и ботаны. Мои соседи по столу в школьной столовой фыркали из-за того, что он смешно выглядит, смешно говорит и смешно пахнет.

Но в ту весну мы сдружились, потому что оба фанатели по книжкам про поющих драконов, и в итоге стали лучшими корешами. Я вступался за него, защищал, тратил на него свой препубертатный политический капитал. Ради меня его звали на тусовки с пиццей, а членов баскетбольной команды я завлек в нашу ролевую группу «Ракеты и чародеи». (Долго они не задержались. Нил неизменно был мастером подземелий и постоянно насылал на них непреклонных дроидов и орков-зомбаков.) В седьмом классе я намекнул Эми Торгенсен, милашке с волосами цвета соломы, любившей лошадей, что отец Нила — принц в изгнании и немыслимо богат, а потому Нил может составить ей отличную пару на зимнем балу.

Это было его первое свидание.

В общем, думаю, вы поняли, что Нил кое-чем мне обязан, да только с тех пор между нами столько произошло, что взаимные любезности больше не опознаются как отдельные акты, а сливаются в яркое свечение привязанности. Наша дружба — туманность.

И вот Нил Ша появляется в проеме входной двери, высокий и плотный, в черной спортивной куртке, сидящей по фигуре, и ему совершенно нет дела до пыльных Дальнеполочников. Он нацеливается на низкий стеллаж с ярлыком «Научная фантастика и фэнтези».

— Чувак, у вас тут Моффат! — восклицает он, вынимая толстый том в бумажной обложке.

Это «Хроники поющих драконов», первый том — та самая книга, на почве которой мы сдружились в шестом классе, и поныне любимая нами обоими. Я читал ее три раза. Нил, видимо, раз шесть.

— И, похоже, старое издание, — замечает он, шелестя страницами.

Так и есть. У последнего издания трилогии, вышедшего после смерти Кларка Моффата, обложки с простым геометрическим рисунком, который складывается в орнамент, если все три тома выставить в ряд. А на этом — нарисованный распылителем толстый синий дракон в косицах морской пены.

Я говорю, что Нил должен купить эту книжку: коллекционное издание, и стоит, скорее всего, куда больше, чем просит Пенумбра. К тому же, за шесть дней я не продал ничего, кроме открытки. Обычно мне совестно принуждать друзей покупать, но Нил Ша сегодня если и не богат сверх всякой меры, то в любом случае вполне конкурент принцам не первого ряда. Примерно в то же время, когда я горбатился за минимальную зарплату в рыбном ресторане «Минтаетет» в городе Провиденсе, Нил запускал свое дело. Пролетело пять лет, и поглядите на волшебство целенаправленных усилий: у Нила, насколько я могу оценить, несколько сотен тысяч долларов в банке и компания ценой в миллионы. У меня тем временем ровно 2357 долларов на счету, а компания, на которую я работаю — если ее можно назвать компанией, — вращается во внефинансовом пространстве, населенном отмывателями денег и маргинальными «церквями».

Словом, на мой взгляд, Нил мог раскошелиться на старую книжку в мягкой обложке, даже если у него нет больше времени на чтение. Пока я копаюсь в темных ящиках конторки, нагребая сдачу, его внимание наконец перемещается к сумрачным стеллажам, царствующим в дальней части магазина.