Время наступает - Владимир Свержин

По рядам пирующих пронесся восторженный шепот. По лицам придворных было видно, что они тщательно скрывают глумливые усмешки, предвкушая славную забаву. Среди гостей Валтасара было множество правителей различных городов Вавилонии, и каждый из них не без причин гордился своими воинами. Вряд ли они знали, что царь не впервые назначает подобный приз за победу. Те же, что знали, вероятно, надеялись на чудо.

Прямо скажем, Кархану было довольно неловко выходить против новых поединщиков. Честной игрой здесь и не пахло. Во-первых, победить заслуженного мастера спорта по самбо ни одному из местных бойцов попросту было не суждено. Боевое искусство еще не достигло того уровня развития, чтобы стоять вровень с современным ему. Во-вторых, скорость реакции в прошлые века, как оказалось, к немалому удивлению борца, значительно ниже привычной. Достаточно взглянуть на таблицы рекордов участников первых олимпиад XX века, чтобы с грустью убедиться: большинство прежних чемпионов в наши дни по своим результатам не прошли бы отборочный тур. Так что Валтасар практически ничем не рисковал.

Сегодня жертвой измывательства служил телохранитель одного из местных князьков. На общем фоне он смотрелся весьма импозантно. Но если не требовалось, скажем, переносить вола с места на место, проку от него было немного. Бойцы сошлись в центре зала, обхватывая друг друга руками. Противник силился покрепче сжать Кархана в железных объятиях, чтобы выдавить дух и лишить воли к сопротивлению. Воспротивиться этому было несложно. Уходя вниз, Кархан с силой повернулся в кольце его рук и выскользнул из капкана, дергая при этом на себя и вверх опорную ногу противника. Еще мгновение – чемпион по борьбе распрямился, и его соперник, не ожидавший такого подвоха, с грохотом рухнул на пол. Зрители приветственными криками поспешили подбодрить сражающихся. В принципе на этом броске можно было ставить точку. Стоило профессиональному борцу сейчас всем весом рухнуть на обескураженного телохранителя, – и поединок закончился бы сам собой, едва начавшись. Однако атлет понимал, что царь, поставивший на него такую уйму драгоценного металла, вовсе не обрадовался бы столь быстрой и легкой победе, а потому Кархан дал бедолаге подняться на ноги, и они вновь сошлись, пыхтя и обнимаясь, как старые друзья. Самбист водил противника по залу, как медведя на привязи, то и дело заставляя зрителей отшатываться в ужасе и высматривая место у ног приезжего князя, куда после заключительного броска должен будет прилететь его несчастный телохранитель.

Наконец Кархан, видимо, решил, что настало время для эффектного финала. Он чуть отшатнулся, разрывая дистанцию, и тут же почувствовал, как пальцы телохранителя покрепче впиваются в его плечи, стараясь не упустить желанный приз. Боец Валтасара потянулся за противником и тут же опрокинулся на спину, выставляя ногу вверх. Центнер с лишним живого веса незадачливого поединщика устремились к ногам вельможи, недовольно теребившего длинную бороду. Зал взвыл необычайно громко. Так, будто никогда прежде не видел поверженных силачей. Кархан рывком поднялся на ноги.

Однако никто, кажется, не думал приветствовать победителя. Взгляды присутствующих, как один, были устремлены на каменную стену, по которой невесть откуда взявшиеся парящие в воздухе персты выводили огненные письмена. Спустя полминуты все было кончено. Таинственные пальцы исчезли, точно и не были, лишь короткая надпись пылала на стене, кажется, не думая гаснуть, но и не воспламеняя окружающие драпировки.

– Что это, что?! – Валтасар подскочил на троне, точно рой пчел внезапно образовался под царственными ягодицами.

– Что это, что?!! – Голос правителя заглушал крики его подданных, но письменам, горящим в наплывающем сумраке, до криков не было никакого дела. Они светились безучастно, слепя глаза и порождая ужас, внезапно охвативший всех. Никто не ведал ответа, да и слова, раздававшиеся сейчас посреди зала, навряд ли можно было считать проявлением человеческого разума.

Признаться, этого дня Институт ждал уже долго. Кархан озирался по сторонам, пытаясь догадаться, откуда же в действительности появились таинственные письмена, ругая себя за то, что слишком долго возился с противником и пропустил момент возникновения странной иллюминации.

Конечно же, еще со школьной скамьи он знал, как переводится и звучит таинственная надпись. Но не мог же он, встав с пола, отряхнуться и сказать: «Да, кстати! Вот эти „Мене, текел, фарес“ или же, по другой версии, „Мене-мене, текел, упарсин“ означает „сосчитано, взвешено, признано негодным“ или что-то в этом роде», – и здесь, и в Институте это вызвало бы бурю недоумения. А поэтому он вскочил на ноги и со свирепым видом занял место подле Валтасара, недвусмысленно демонстрируя, что голыми руками готов разорвать всякого, кто дерзнет угрожать любимому государю. Однако паника все не унималась, а толкователя божественной эсэмэски по-прежнему не было видно.

Верховный жрец Бела-Мардука появился в зале, как обычно, с помпой. Два десятка слуг предшествовали ему, освобождая дорогу, неся священное изображение владыки богов и атрибут власти самого верховного жреца. Прежде Кархану не раз уже доводилось видеть этого старого пройдоху. Его манера давать ответ на вопросы была столь многословна и велеречива, что становилось абсолютно неясно, о чем, собственно, идет речь. Кархана она доводила до белого каления. Валтасар по этому поводу, кажется, придерживался совсем иного мнения.

Неизвестно, послал ли кто-нибудь за почтенным служителем культа, или тот попросту опоздал к началу пиршества, но, кажется, он пришел во всеоружии заготовленного ответа. Пожалуй, если бы странная надпись, все еще пылающая на стене, получала энергию от батареек, к концу гневной обличительной речи первосвященника она уже погасла бы.

Но суть была ясна. Валтасар позабыл, что он лишь поставлен богами, дабы блюсти их волю, однако царь не слишком усердствует в служении Мардуку, бог полон гнева и обиды и готов допустить, чтобы свершилось дерзкое предсказание Иеремии – пророка народа эбору, который вещал о наступлении последних дней Вавилона. Раз это касается эбору, то и отвечать за перевод должны их пророки. Один из них, кстати, по его, Верховного жреца, приказу совсем недавно брошен в ров ко львам. Так что, если мятежник жив…

Бронзовые наконечники копий упирались Намму под ребра.

– Прыгнешь сам или же прикажешь сталкивать тебя? – Стражник легко надавил своим оружием на податливую человеческую плоть. В голове обреченного промелькнула вся дорога сюда от ворот Иштар до царского дворца. Здесь ее именовали Дорогой Процессий. Для Намму эта процессия должна была стать похоронной. Он вспоминал пройденный путь шаг за шагом, лихорадочно пытаясь сообразить, где мог задать стрекача. Перебирание миражей прошлого – слабое, но не единственное утешение в минуты перед верной гибелью. Ни Дорога Процессий, ни длинный мост через Евфрат с деревянным настилом посредине не годились для побега. Выросший среди камней и мелких речушек, Намму и помыслить не мог вплавь одолеть Евфрат, да и стражники, бдительно следящие за округой с высоты стен, выходящих к реке, не преминули бы открыть охоту на неумелого пловца.

Невелика штука для тех, кто бьет птицу влет пронзить стрелой барахтающееся в воде тело. Намму представил эту картину и от жалости к себе невольно передернул плечами. Похоже, на этот раз он действительно влип по самые уши.

– Ну, что ты застыл?! – Недовольный затянувшимся ожиданием начальник стражи подтолкнул арестанта. – Ты и друзья твои обещали Вавилону последние дни? Так вот: тебе их не пережить.

Он резко занес копье для удара, и Намму, точно его подхлестнули витым бичом, с криком бросился вниз, туда, где на дне сухого рва ожидала его скорая и ужасная смерть. Он зажмурил глаза, не желая видеть, сколько львов обитают в этой смертельной западне. Он орал во все горло, и львиный рык был ему ответом. Смерть мчалась ему навстречу, обнажая желтые клыки и выпуская из мягких лап отточенные когти.

Земля больно ударила по ногам. Намму не удержался, рухнул на руки, а затем, помимо воли, кувыркнулся через голову. «Жив, кажется, жив», – переводя дыхание, подумал он, напряженно слушая, не раздается ли над головой львиный рык. Намму прижал ухо к земле, вслушиваясь и стараясь понять, далеко ли гривастые убийцы. Кошки легки на ходу, пусть даже такие огромные, как эти. Он ничего не услышал, но каким-то звериным чутьем ощутил тяжелый взгляд, упершийся между лопаток. Это чувство подбросило его, заглушая боль в ногах, и он опрометью метнулся вперед по каменистому дну рва, не давая себе ни опомниться, ни осмотреться по сторонам. За спиной послышалось угрожающее рычание. Лев, дотоле внимательно осматривавший новую жертву, ожидая, станет она двигаться или нет, моментально принял решение и устремился вслед человеку. «Львы не охотятся! – на ходу подумал Намму, стараясь обогнать собственную мысль. – Охотятся львицы! Львы не охотятся!»