Его волшебное прикосновение - Стелла Камерон

— С девушкой надо спешить, но я намерен подступиться к ней наверняка. В ней что-то есть, Вон Тель. Она не такая, как все. Она невинна, уверен в этом. Но я прочитал недоверие в ее глазах, какое не ожидал встретить у столь юной и неопытной особы. Что ты разведал о человеке, который посватался к ней?

— Довольно много, причем ничего приятного.

Джеймс повернулся к нему:

— Расскажи-ка.

— Может быть, стоит подождать приезда маркиза с коротким визитом. Я подозреваю, что, как только вы выслушаете меня, вам сразу захочется безотлагательно запланировать визит к мисс Годвин.

— У нее зародились нежные чувства к «жениху»? — резко спросил Джеймс. — Поэтому мы должны спешить? Есть опасность, что она совершит что-нибудь непредсказуемое?

— Вроде побега с этим типом? — Вон Тель покачал головой. — Сомневаюсь. Мои опасения совсем иного характера. Потерпите, пожалуйста.

— Потерпеть? — Джеймс заметался по комнате. — Я слишком долго был терпеливым, и мой отец до меня слишком долго терпел.

— Ваша горячность только повредит вам, — сказал Вон Тель. — Всего несколько месяцев назад вы даже не думали о Найтхеде… и сокровищах.

Джеймс прекратил метаться. Глаза их встретились. Они смотрели друг на друга спокойно. В день смерти Френсиса Сент-Джайлса Джеймс рассказал Вон Телю о последней воле отца. Они не давали друг другу обета молчания, но с того момента сказочные сокровища, поиск которых стал для Джеймса даже более важной целью, чем возврат Найтхеда, никогда не упоминались… вплоть до сегодняшнего дня.

— Сокровища… — медленно проговорил Джеймс. Мой отец был уверен: его лишили его наследства из-за какого-то заговора, устроенного Дариусом и Мери Годвин. Думаю, он был прав. Я считаю, как и мой отец, что Годвин каким-то образом узнал о сокровищах, спрятанных в Найтхеде, и решил найти способ присвоить их. Для этого ему необходимо было изгнать друга детских лет — моего отца — из его собственного дома.

— У вас нет доказательств.

— Я их добуду. Я жил с родителями в Найтхеде почти до одиннадцати лет. Затем по причинам, которые мой дед предпочел не объяснять, он подверг опале моего отца. Он заявил собственному сыну, что тот его опозорил и что ему лучше убраться из Англии. И отказался объяснить, какое же преступление тот якобы совершил против фамильной чести.

— Это было давно.

Джеймс стукнул кулаком по столу:

— И ты считаешь, я должен простить и забыть?

— Вы же знаете, я только исполняю свою обычную задачу: пытаюсь обеспечить все необходимое, чтобы вы хорошо подумали, прежде чем предпринимать какие-либо шаги, последствия которых могут оказаться необратимыми.

Вон Тель переключил свое внимание на черный лакированный шкафчик в торце дивана и некоторое время разглядывал дракона, вырезанного из слоновой кости на его дверце. Потом продолжил:

— Вы все еще уверены, что Годвин не нашел сокровищ?

— Я укрепился в своем мнении. Если б он нашел их, то давно уехал бы из Дорсета. Помни, он остается в Найтхеде не по праву владельца, а по договоренности с моим дедом. Об этом соглашении я даже не осмелился говорить с дядей. Имей Годвин хоть какой-то шанс выйти из такого положения, этот узурпатор давно бы ухватился за него. А если бы он уже завладел тайным кладом моей бабушки, ему совсем не нужно было бы выдавать замуж дочь, чтобы добыть наличные из нового источника. Я подозреваю, даже теперь, когда Мери Годвин якобы недомогает и не в состоянии путешествовать, они на самом деле заняты розыском драгоценностей.

— Джеймс, почти двадцать лет Годвины владеют Натхедом. По словам твоего отца, сокровища спрятаны там. Он также сообщил тебе, что, как он думал, Годвин подслушал рассказ твоей бабушки об истории клада и о том, где они хранятся. Почему же Годвин не нашел их?

— Потому что, как и я, он до сих пор не располагает всеми составными частями ответа на загадку.

— Вы тоже готовы затратить двадцать лет жизни на поиски побрякушек?

— Нет, — ответил Джеймс, выпрямившись. — У меня есть некоторые преимущества перед Годвином. — Вон Тель ничего не знал о кольце, медальоне и сейфе. Ради безопасности верного слуги, Джеймс не посвящал его в эту тайну.

— Очень хорошо, — Вон Тель раскинул руки в стороны, — я готов сделать все, что вы скажете. И надеюсь, владение пригоршней драгоценных камней и прекрасных безделушек стоит того риска, на который, возможно, придется пойти. Джеймс, как ты убедишься, это опасные люди.

Опасные люди… Словно прозвучало эхо отцовского последнего предостережения. Даже поручая сыну покончить со старыми проблемами, отец предупреждал молодого человека, как опасно иметь дело с людьми, потратившими двадцать лет на бесполезные поиски.

Взгляд Джеймса скользнул по сигарной коробке.

— Вон Тель, я обдумываю все, что ты мне говоришь, но никогда не делай поспешных выводов относительно подлинных мотивов моих действий в этом предприятии. Мои отец и мать оставили в Англии все, что они любили больше всего на свете. Мать умерла намного раньше положенного ей срока потому, что жила в совершенно негодном для нее климате. Она не жаловалась отцу, ибо его предприятия процветали. Она не могла заставить его бросить то, что заменяло ему родной дом. Только после ее смерти отец узнал, как долго она страдала. Горечь утраты разбила его сердце и надорвала душу. Он рассчитывал сам вернуться в Англию и разделаться с Годвинами, чем я и занят теперь. Это ради них, моих родителей, я борюсь за восстановление справедливости. А не ради горсти драгоценных камешков…

Глаза Вон Теля сверкали темным огнем под косматыми, низко нависшими бровями.

— Как всегда, мистер Иглтон, в этом деле я ваша правая рука, а если потребуется, и левая.

Джеймс коротко кивнул:

— Как мы говорили прежде, будет лучше, если Лиам никогда не обнаружит…

— Не продолжайте. — Вон Тель широко улыбнулся и, прислушавшись, сказал: — Кажется, прибыл маркиз Кастербридж, мистер Иглтон.

— Так иди же поприветствуй его, приятель. И, надеюсь, ты будешь помнить мое нынешнее имя, не повторяя его так часто.

Не проявив никаких признаков радости, Вон Тель исчез.

В интересах безопасности было решено дворецкого в дом не нанимать. До настоящего времени визитеры приходили в явное восхищение от странного дома загадочного мистера Иглтона и рассказывали всем о необычном человеке восточного происхождения, выполнявшем там обязанности дворецкого. Упоминали и об экзотически красивой девушке китайского типа, служившей домоправительницей. К служебным обязанностям Лиам молва быстро добавила еще уйму разных постов, из которых должность служанки мистера Иглтона была самой уважительной.

— Да, да, да. Понял вас. Я сам найду, куда пройти, — услышал Джеймс рокочущий бас дяди Огастеса. Он возвел очи горе и отдался на волю судьбы. Нельзя позволить этому кипевшему энтузиазмом родственнику помешать тому, что должно свершиться. Сомнений нет, старик вновь попробует уговорить Джеймса публично признать свою подлинную личность и занять в обществе законное место наследника Кастербриджей — их титула и владений.

Джеймсу пришла — с опозданием — мысль, что дядю надо было бы принять в голубом салоне, еще не отделанном в восточном вкусе. Но раз гость уже приближался к библиотеке, придется ему довольствоваться ее азиатским стилем.

— А, ты здесь, мой мальчик! — с этими словами в комнату вступил третий маркиз Кастербридж, ведя под руку справа от себя потрясающую юную рыжеволосую красавицу, а слева — сногсшибательную брюнетку, несколько более зрелую годами.

— Милые мои, разрешите представить вам Джеймса Иглтона, сына моего давнего и верного друга, почившего э-э-э… Альфонса Иглтона. Он из нортумберлендской ветви Иглтонов. Джеймс недавно возвратился с Востока, с Пай-пана — это его собственный остров. Э-э… Альфонс купил его. Судовладелец, вы знаете. Я добавлю: отвратительно успешный делец. У него было больше денег, чем он мог хотеть. Или это просто слухи.

Джеймс поймал себя на том, что стоит, открыв рот, и поспешил захлопнуть его. И тут же заметил, как Вон Тель поджал губы.

— Эти милые леди достаточно добры, чтобы уделить малую толику своего времени такому дряхлому старику, как я.

В пальто цвета кларета, желтых бриджах, в жемчужно-сером, затканном гирляндами роз шелковом жилете, накрахмаленном галстуке из муслина в восточном стиле, он вовсе не выглядел стариком. Его типичное для Кастербриджей лицо патрицианского типа, пышущее здоровьем, прямая спина, гибкий стан — все свидетельствовало о чем угодно, но только не о старении.

— Это, — он наклонился в сторону брюнетки, — Сибил, графиня Лафоге. Живет здесь из-за временных неудобств во Франции.

Графиня, завороженно следившая за дымкой благовоний, перевела взгляд на Джеймса, медленно кивнула и протянула ему нежную руку.