Сказка зимнего перекрестка - Ипатова Наталия Борисовна

Потом они шли пустошью и лесом, по колено в кишащих овцах, которым почему-то и в голову не приходило разбежаться или отстать по каким-то своим овечьим делам. Марк нес в охапке овечку Пожоба, и в этом Агнес видела лишь одну хорошую сторону: в обнимку с нею ему было теплее.

Однако чем ближе, по расчетам Агнес, они подходили к деревне, чем сильнее манило ее вперед ее собственное, фигурально выражаясь, чувство стойла, чем резвее спешили по тропинке ее ноги, тем мельче и неохотнее делался шаг ее спутника. На выразительном лице его Агнес угадывала неприязнь, которую могла объяснить только нежеланием встречаться с людьми. Неприязнь, которой и следа не было, когда они сидели вдвоем на горбушке мира.

Она поняла ее причину, когда, завидев их в окна, на улицу повысыпали хозяева, в особенности же — хозяйки пропавших овец. Никто и поинтересоваться не подумал: может, что случилось ввечеру? Смерд, сносящий оскорбления, насмешки и несправедливость сеньоров безропотно опустив глаза, так странно и отвратительно преображается, когда находится кто-то, кого он сам может оскорбить или унизить. Они бесились вокруг и ненавидели его за одно то, что он шел меж ними, как отрекшийся монарх, и обращал на них внимания не больше, чем на лай трусливой своры. Чернь не прощает не подкрепленного силой высокомерия, и впечатление было такое, будто их окатывают помоями из каждого палисадника. Их. Потому что кто-то, заприметив ее, не преминул и в ее направлении выплеснуть лохань зловонной грязи, сходившей здесь за юмор. Схватив Марка за руку, чтобы зримо утвердить меж ними общность и то, что теперь он находится под ее защитой, Агнес всем корпусом развернулась к толпе. Получилось внушительно.

— Слушайте, вы! — рявкнула она. — Я — дочь герцога д’Орбуа, и этот человек дважды спас мне жизнь. В моих глазах он стоит больше, чем вся навозная куча, в которой вы копошитесь. Или я ошибаюсь, или вам давненько не приходилось платить за непочтение?

Это был единственно верный ход. Взять их можно было только на отчаянный блеф. Они смирели, когда на них поднимали голос и топали ногой. Предполагалось, что тот, кто так делает, имеет на это право. А кроме того, житейский опыт подсказывал, что за обиду, причиненную герцогской дочке, настоящую или мнимую, сенешаль замка д’Орбуа с отрядом кнехтов не поморщившись спалит деревушку. Молчание распространялось по мере того, как передние передавали напиравшим задним ее слова.

— Овцы ваши целы, — сказал Марк в наступившей тишине. — Кроме этой.

Он опустил свою ношу у ног. Малорослый коротышка Пожоб, веснушчатый и бледный, с лицом как из сырого теста, всплеснул руками и запричитал, кляня недогляд пастуха. Марк скрестил на груди руки и стоял, опустив глаза. Где, скажите на милость, вы видали смерда со скрещенными на груди руками? Это поза королей. Терпел, поняла Агнес. Еле терпел. Судя по впечатлениям минувшей ночи, этого Пожоба он шутя вбил бы в землю по пояс.

— Я виноват, — сказал он. — Однако, как мне кажется, девушка дороже овцы.

— Да, — резонно возразил Пожоб, — но дочка-то герцогова, а овца — моя!

— Ее можно выходить, — решительно вмешалась Агнес, — если кормить травой из рук, как кролика. Ножка срастется.

— Ах, мадемуазель, — отмахнулся Пожоб, — кто с ней возиться-то будет? Теперь разве только забить. Так это… — он принялся загибать пальцы, — я потерял не только ее, а весь ее приплод до конца дней, и приплод приплода и…

Агнес почувствовала себя на грани истерики. Просто умора, как стоят они втроем и в виду всей деревни препираются об овце. Королевским жестом она сдернула с пальца колечко, подаренное на пятнадцать лет, и бросила его крестьянину.

— Чтоб я больше о ней не слышала!

Кажется, барыню она сыграла убедительно. Пожоб сгреб овцу в охапку и стремительно всосался в толпу. Старосты, спеша загладить прежнее невежество, обступили Агнес и униженно просили ее оказать честь их убогому крову. Агнес с удовольствием вверила себя попечению супруг официальных лиц. Лохань с горячей водой на время заставила ее забыть обо всем, а женщины тем временем позаботились как следует вычистить ее пострадавшее платье. Потом она милостиво ожидала, когда посланный в замок ее отца воротится с теми, кого герцог отрядит за дочерью. Возможно, дома ее выпорют, но сейчас ей очень нравилось чувствовать себя госпожой.

— Ваш пастух, — сказала она хозяину, гордому ее вниманием, лезшему из кожи вон, чтобы быть отмеченным ее благорасположением, — производит странное нездешнее впечатление. Откуда он взялся? Расскажите о нем.

Кажется, староста был разочарован. Он-то надеялся перехватить львиную долю заслуженной Марком благодарности и никак не ожидал, что мадемуазель д’Орбуа способна что-то крепко удерживать в своей головке.

— Наверное, с год назад нашли его на пустоши, среди камней. Без чувств и, как потом оказалось, без памяти, без понятия, без языка. Блажной, словом, и на человека вовсе не похож. Помрет, думали, ан нет. Живучий оказался, даром что тощий. Ну, выходили по-христиански, потом к делу приставили, не даром же ему хлеб есть. И то, с тварями у него лучше, чем с людьми получается. Кюре говорит, — он перекрестился, — это от того, что у него, как у овцы, тоже души нет.

Агнес в это время стояла у окошка, глядя на Марка, ожидавшего своей участи на дворе. Вспомнила его высокомерно опущенные глаза, словно он имел право выбирать, что ему видеть, а что — нет, обернулась к собеседнику и твердо сказала:

— Не может быть!

4. Рыцарская дочь

— Я допускаю, монсеньор отец мой, что у вас не было ни желания, ни повода посвящать мне времени больше, нежели я того заслуживаю, однако же, мне казалось, вы знаете, что ваша младшая дочь — не дура, не распутница и не лгунья.

Герцог д’Орбуа сидел, обмякнув, в деревянном кресле, уютно выложенном подушками, и при этих словах быстро взглянул на дочь. Исподлобья, но остро. Агнес в самом деле редко попадала в сферу его внимания — по молодости и свойствам характера; и уж совсем не ожидал он услышать от нее подобные речи. Даже и не в речах здесь было дело, а в том, как девочка стояла перед ним, не виня других и не ища оправдания себе. Одно лишь это расположило бы герцога выслушать ее, невзирая на вполне сложившееся мнение по поводу ее охотничьих похождений. Раньше он не давал себе труда задуматься, но в том, чем она «не является», он убедился в тот момент, когда она эти «не» перечислила.

Он был уже в курсе всех версий ее сестер: от сравнительно безобидной, в которой утверждалось, что «эта неповоротливая недотепа» по собственной дурости отбилась от охоты, до убийственной, прибереженной ради самообороны на крайний случай: дескать, Агнес и сама не хотела, чтобы ее отыскали слишком быстро. Он не решился бы с ходу отвергнуть ни одну из них, но неожиданно поймал себя на интересе к словам младшей дочери и, что самое неожиданное, на безотчетном желании ей доверять.

Зеленоватое чудище с бледным рубчатым брюхом, во избежание разложения залитое спиртом, плавало в водруженном на стол стеклянном пузыре, искажаясь благодаря оптическим свойствам выпуклого стекла. Эта мерзость яснее всяких оправданий свидетельствовала о том, что пережитые Агнес кошмары были вовсе не шуточными, и только поэтому герцог терпел ее на своем столе. Локруст, замковый эксперт в области неведомого, глядя герцогу в глаза, подтвердил, что «маленькая мадемуазель» и впрямь привезла в платочке «подлинного швопса», а также — смертельную ядовитость обсуждаемой твари. Более же слов герцога убедило то, что Локруст едва не трясся, от жадности, желая поскорее заполучить останки твари под свой лабораторный нож.

Исходя из опыта общения герцога д’Орбуа с прекрасным и слабым полом, всего этого хватило бы с лихвой, чтобы девчонку передали ему с рук на руки всю в слезах и соплях, и он был приятно, хотя и тайно, удивлен, обнаружив в ней резервы характера. Навек разочарованный и раздосадованный отсутствием сына — равно заинтересованного в благе д’Орбуа единомышленника, привыкший видеть вокруг себя бабские склоки и более или менее умелые интриги, цель коих состояла в том, чтобы выдвинуться на передний план его благосклонности, он не лелеял и робкой надежды хотя бы в одной из своих дочерей обнаружить благородные качества, искони именуемые «мужскими».