Повелители лошадей (ЛП) - Кук Дэвид Чарльз

Коджа вернулся в свою юрту, чтобы поработать над своим отчетом. Покинув Хазарию, священник старался вести тщательный отчет о своей миссии, записывая свои наблюдения в письмах принцу Оганди. Хотя Коджа отправил несколько посланий из Семфара, с тех пор у него не было такой возможности. Вытащив пачку листов, священник начал аккуратно заносить в бумаги воспоминания о прошлой ночи и сегодняшнем дне. Он быстро погрузился в работу.

Было темно, когда Ямун снова позвал Коджу в свою юрту. Кахан в одиночестве сидел на возвышении. Писец сидел за своим маленьким столиком. Фитиль, плавающий в чаше с маслом, давал ему свет. Были зажжены другие лампы, отбрасывая тусклый свет на темноту. Коджу ввели без особых церемоний.

— Садись, священник, — сказал Ямун, отказываясь от формальностей. Коджа занял свое место на подушках в центре пола. — Нет, здесь. Ямун указал на свои ноги. — Ты посмотришь на мою руку.

— Как пожелаете, Кахан. Коджа сунул руку за пазуху своей мантии, доставая мешочек с талисманами.

— Священник, не выпьешь ли ты со мной?  — спросил Ямун, наблюдая, как Коджа роется в сумке.

— Вы очень любезны, Кахан. Я выпью вина.

Ямун хлопнул в ладоши, стараясь не задеть свою повязку. — Принеси мне горячего вина и кумыса. Это лучший напиток, чем вино, — сказал он, указывая пальцем на Коджу. — Кумыс напоминает нам о том, кто мы есть. Это наша кровь. Но, — заключил он с усмешкой, — это приобретенный вкус.

Появились слуги и разлили напиток по серебряным кубкам. Пока они это делали, Коджа осторожно размотал повязку на руке Ямуна. Кожа вокруг края раны была черной и покрытой коркой, но не было никаких признаков припухлости. Она уже начала срастаться должным образом. — Дайте ране проветриться, — посоветовал Коджа кахану.

— Очень хорошо. Теперь, ради формальности, прочти мне слова вашего принца, — попросил Ямун. Сунув руку в карман халата, кахан достал письма и бросил их Кодже. Он наклонился вперед, сосредоточенный на словах Коджи.

Священник развернул листок и прищурился, пытаясь разобрать слова в тусклом свете.

— Милостивому повелителю степи от Принца Оганди, правителя Хазарии, сына Тулвакана Могучего:

— Давно мы слышали о вашем народе, и велик он в ваших землях! Велика ваша доблесть. Нам очень приятно иметь такого стойкого соседа…

— Там так написано? Ямун нетерпеливо перебил его, постукивая кончиками пальцев.

— Великий Повелитель?

— Что говорит твой принц? Скажи мне. Не читай больше. Просто скажи мне.—

— Ну... Коджа сделал паузу, просматривая остальную часть письма. — Принц Оганди предлагает свою руку дружбы, надеясь, что вы вступите с ним в мирную торговлю. А затем, позже, он предлагает заключить договор о дружбе и обороне.

— А в другом письме, что в нем говорится?

Коджа развернул его и пробежался глазами по строчкам. — Мой принц изложил этот предлагаемый договор для вашего рассмотрения. В нем содержится призыв к признанию границ земель Хазарии и Туйгана. Он говорит, что «Ваши враги будут нашими врагами». Коджа остановился, чтобы посмотреть, понял ли кахан. — Это обещание помогать друг другу в борьбе с нападающими врагами.

— Он не угрожает войной? — строго спросил Ямун.

Коджа снова взглянул на письмо. — Нет, Великий Господин!

— Утверждает ли он, что будут посланы убийцы, чтобы убить меня? Ямун потеребил безделушки в своих усах.

Коджа задался вопросом, к чему именно клонил Ямун. — Вовсе нет.

— Хммм... Ямун погладил свои усы. — Тогда зачем кому-то рассказывать мне все это? — поинтересовался он вслух, когда его взгляд остановился на старом писце. Мужчина побледнел, на его лбу выступили капельки пота. — Зачем кому-то говорить мне неправду?

— Я не лгал, Господин! Я прочитал только то, что там было! — лепетал писец, судорожно вжимаясь лицом в ковры. Приглушенным голосом он продолжал умолять. — Клянусь молнией, могуществом Тейласа, я читал только то, что  написано! Я твой верный писец!

— Один из вас солгал и поплатится за это жизнью, — пророкотал Ямун, переводя взгляд со священника на писца. Распростертый слуга начал сотрясаться от приглушенных рыданий. Коджа снова посмотрел на письма, сбитый с толку этим странным обвинением. Ямун посмотрел на двух мужчин поверх своих сложенных рук, его разум был погружен в раздумья.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Внезапно кахан встал, опрокинув табурет, и направился к выходу из палатки. — Капитан! — крикнул он в темноту. Офицер появился через секунду. — Выведите этого пса и казните его. Сейчас же! Ямун ткнул пальцем в писца. С пронзительным воплем мужчина вцепился в ковры в поисках спасения.

Жалобные крики писца становились все громче по мере приближения стражников в черных одеждах. Коджа скользнул назад, с пути воинов с мрачными лицами. Лицо Ямуна было искажено гневом и ненавистью.

— Заткнись, собака! — крикнул кахан. — Стража, возьмите его!

Трое солдат подняли писца и вынесли его из юрты. Его приглушенные крики были слышны сквозь толстые стены. Ямун выжидающе ждал. Крик стал неистовым и хриплым, затем раздался глухой удар, и крики прекратились. Ямун удовлетворенно кивнул и занял свое место.

Коджа понял, что он дрожит. Опустив глаза, священник практиковал свою медитацию, чтобы восстановить самообладание.

Капитан стражи откинул полог палатки в сторону. В его руках был окровавленный сверток — простая кожаная сумка. Не говоря ни слова, он вошел и опустился на колени перед каханом. — Как ты приказал, так и сделано, — сказал капитан, разворачивая сумку. Там, в середине, была голова писца.

— Отличная работа, капитан. Забери его тело и скорми его собакам. Насади это, — он усмехнулся, указывая на голову, — на копье, чтобы все могли это видеть.

— Будет сделано. Капитан с любопытством посмотрел на Коджу, затем взял голову и ушел.

Ямун глубоко вздохнул и уставился в пол. Наконец, он повернулся к Кодже. — Теперь, священник, перевяжи мне руку.

Все еще слегка дрожа, Коджа достал свои травы и начал работать.

2. Мать Баялун

Ямун пустил рысью свою лошадь, крепкую маленькую пегую кобылку, через лагеря своих солдат. Рядом с ним ехал Чанар на чисто-белом жеребце. Сзади послышался звенящий перестук поводьев и копыт, когда пятеро телохранителей, одетых в черную одежду мужчин из элитного клана Кашик, последовали по пятам.

Прошло несколько дней с момента аудиенции со священником из Хазарии, а Ямун все еще размышлял о происшедших событиях. Он нахмурился, обдумывая содержание писем посланника. Принц Хазарии хотел заключить договор между их двумя народами. Ямун не знал, желательно ли это, и, прежде чем принять решение, ему нужно было узнать больше о Хазарии — их численности, сильных и слабых сторонах. «Спящего кролика ловит лиса», — по крайней мере, так гласила старая поговорка. Ямун не собирался поддаваться усыплению с помощью простой бумаги.

Мысленно отбросив эту тему, Ямун замедлил шаг и с гордостью посмотрел на бесконечное море солдатских палаток и походных костров. Это была его армия. Он организовал соплеменников в арбаны по десять человек, затем в джагуны по сто, еще дальше в минганы по тысяче, и, наконец, в тумены — большие подразделения по десять тысяч человек. У каждого солдата было звание и место в армии, как и планировал Ямун. Под его командованием степняки превратились из разбойничьих банд в строго дисциплинированную армию.

Кахан натянул поводья своего коня, остановив его прямо перед небольшой группой солдат, собравшихся вокруг костра. Сопровождавшая его свита тоже с грохотом остановилась. Отряд из десяти человек, сидевший вокруг костра, вскочил на ноги.

— Кто командир этого арбана? — потребовал Ямун, постукивая хлыстом по бедру. Лошадь кахана беспокойно гарцевала, взволнованная энергией Ямуна.

Один мужчина поспешно рванулся вперед и бросился на землю к копытам кобылы. В теплый весенний день на мужчине были только шерстяные брюки и халат — синяя туника в пятнах, отделанная красным. Коническая шапка из медвежьей шкуры, украшенная кисточками из козьей шкуры, выдавала в мужчине рядового из тумена Чанара.