Тринадцатый пророк - Елена Гайворонская

«Лёгкая небритость» – мягко сказано. На отдыхе мне вообще лень станок в руки взять. Тем более что Магда не имеет ничего против, считает, что щетина придаёт мужчине сексуальности. А что? Прикольный получится кадр. Не думаю, что это будет стоить больших денег. Ну, дам дедку пару шеккелей.

Размышляя таким образом, я стянул джинсы, влез в балахон. Подпоясался.

– Интересный крест. – Заметил дед.

Глазастый, старый чёрт!

Похвала предназначалась золотому украшению, болтавшемуся у меня на груди.

– Это просто так… – Пробурчал я, поспешно пряча крест под ворот. – Семейная реликвия. Память…

– Видно, что не современная штамповка. – Одобрительно покивал старик. Похоже, он разбирался не только в тряпках.

– Вообще-то я атеист.

Старик снова понимающе кивнул, мол, почему – нет, канун двадцать первого века – свобода выбора. Кто в крестах, кто в пирсинге. Напялил мне на башку какое-то полотенце и ловко закрутил наподобие чалмы, оставив один конец болтаться, объяснил: раньше так носили, защищаясь от солнца и песчаных бурь – если что, морду можно замотать. Мол, нынешние жиденькие ветерки ни в какое сравнение не идут с диким безжалостным буйством первозданных пустынных смерчей. А нынче понатыкали домов, – где разгуляться природе? Я не стал спорить. Передал дедку мою «мыльницу» – верную спутницу дальних странствий. Приосанился, изобразил «Чи-из»…

И вдруг, откуда ни возьмись, мерзкий шпанёнок лет десяти-двенадцати. Заскочил в лавку, в один прыжок хапнул мои штаны, выхватил из кармана кошелёк – и дунул во все лопатки. Мы и охнуть не успели. Я гаркнул: «Стой! Держите вора!» – и припустил следом. Гадёныш нырнул в подворотню, я – за ним, но воришка уже смешался с толпой, и я потерял его из виду. Чёрт! Даша ведь предупреждала! Я сплюнул от злости. Народ вокруг переглядывался, тыча пальцами в мою сторону, радостно лыбился. Только тут я вспомнил, что на мне надето. Тысяча чертей, не считая зайца! Надо вернуть деду его дурацкие шмотки да валить подобру-поздорову к автобусу, благодаря судьбу за то, что я взял в круиз не все деньги. Хватило ума сдать в сейф в отеле.

Я покрутил головой, стараясь определить, откуда прибежал. Все эти узкие улочки и лавчонки были на одно лицо. Я пошёл наугад и оказался на площади… Лавчонки закончились, вокруг блестели витрины вполне современных магазинов. Твою мать! Дорогу мне преградил какой-то парень с безумными, выпрыгивающими из орбит глазами, что-то бормоча на непонятном языке. Морская болезнь, свирепые миграционщики, малолетний воришка, теперь этот урод… Пожалуй, для одного дня впечатлений предостаточно. Я решительно оттолкнул придурка, сделал несколько шагов, уже увидел вдалеке мою лавчонку и махавшего рукой хозяина, как вдруг услыхал за спиной истошный женский визг, топот десятков ног и, одновременно, страшный грохот, навалившийся откуда-то извне вместе с падающим на мои плечи небом…

В гортани скребло, словно я наглотался пакли с химическим железистым привкусом, от которого возникло желание сплюнуть или запить эту гадость литром холодной минералки.

Я открыл глаза. Я тотчас снова зажмурился от невыносимой слепящей резкости огненного шара, зависшего сбоку на ярко-синем небесном полотне.

Я жив.

Это осознание пришло одновременно с воспоминанием о случившемся. Чокнутый террорист что-то взорвал на базарной площади. Наверное, меня зацепило… Вот откуда эта чудовищная слабость, превратившая губы в пару сухих опавших листьев. Но боли нет. Я чувствую своё тело от пальцев ног до мочек ушей. Я вижу, дышу. Значит, самое страшное позади. Интересно, мой автобус ещё не ушёл?

Эта мысль подбросила меня, но резкое движение отозвалось внезапной тупой болью в затылке, заставило исторгнуть невольный стон.

Тотчас услыхал быстрые шлёпающие шаги, какие обычно издают босые подошвы. Чумазая девчушка склонилась надо мной, тронула за плечо, что-то вопросительно протараторила. Я покачал головой. Девочка, несомненно, говорила на иврите, в котором я рубил не больше, чем свинья в апельсинах.

– Ты по-русски понимаешь? Рашен!

– Девочка удивлённо приподняла разлетавшиеся от переносицы к вискам густые тёмные брови, засмеялась на высоких тонких нотах (этот смех больно отозвался в моём затылке), затрясла кучерявой головкой.

– Do you speak English? – Произнёс я хрестоматийную до омерзения фразу, в надежде на радостное утверждение.

Но его не последовало. Девочка потряхивала чёрными кудряшками и растерянно улыбалась. Ладно, проехали. Объяснимся на старом добром языке мимики и жестов. Я ткнул себя в грудь большим пальцем:

– Турист. Россия. Москва. Кипр. Круиз. Понимаешь? Мне нужно в полицию. По-ли-ци-я. – Проговорил я почти по буквам. – Understend? [1]

Она снова затрясла головой и засмеялась. Дебилка какая-то. Уж полицию-то любой понимает. Пальцем я изобразил на земле круизный лайнер, правда, больше похожий на лодку и громадные, почти океанские волны. Девчонка радостно захлопала в ладоши. Похоже, мои метания были для неё очередной забавой.

Стиснув зубы, я изобразил самолёт. На этот раз я очень старался и, узрев недоумение в круглых глазах собеседницы, старательно пожужжал, изображая шум двигателя, одновременно соорудив из прижатых ладоней с оттопыренными пальцами конструкцию летательного аппарата.

Неожиданно девчонка расхохоталась, покрутила пальцем у виска, проворно вскочила на ноги и, я не успел глазом моргнуть, шлёп-шлёп-шлёп, растворилась в облаке знойной пыли, будто и не было вовсе.

Олигофренка. Этот её жест пальцем у виска – она что, намекнула, будто у меня не все дома? Маленькая дрянь. Я тоже хорош – выпендриваюсь тут вместо того, чтобы как можно скорее подниматься и топать. Главное, сообразить, в какую сторону.

Я поднялся. Тысячи колючек пронзили мои веки, нос, губы, а, когда я вдохнул, впилась в лёгкие. Я закашлялся, пряча лицо в ладони. Ветер едва не снёс меня с ног, асвистел в ушах, замолотил по ногам пучками чахлой придорожной травы, норовя вырвать её с корешком и унести прочь. Проклятый суховей. Ничего себе – негде разгуляться.

Кое-как протёр слезящиеся глаза, наконец, огляделся по сторонам. Вокруг ютились каменные сараи с дырками вместо окон, кое-где наглухо задрапированных рогожами. На стёкла – ни намёка. Двери – разновеликие неструганные сучковатые доски. Между дворами гулял ветер, поднимая столбы огненной пыли. Замызганные полуодетые дети детсадовского возраста забавлялись тем, что бросали камушки в расчерченный на земле квадрат, периодически толкаясь и громко ругаясь. Какая-то женщина без возраста, с головы до ног закутанная в тёмные одежды. несла вязанку хвороста, замешивая дорожную пыль широкими босыми ступнями. Я попытался обратиться к ней, но она подняла на меня выцветшие глаза на изрытом солнцем лице и, молча покачав головой, прошла мимо.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});