Мои посмертные приключения - Юлия Вознесенская

Теперь он говорил со страстью почти театральной, и это меня слегка насторожило: я никогда не любила патетики при жизни, но оказалось, что я плохо переношу ее и после смерти. Облик моего прекрасного незнакомца стал отдавать каким-то театральным нафталином. Ну да, он избавил меня от лукавых инопланетян, за это спасибо ему. Но сам-то он не из их ли числа? С чего бы это они так беспрекословно ему подчинились, прямо как шестерки пахану? Совсем они меня запутали, Господи помилуй…

Он вздрогнул. Как-то растерянно умолк.

Потом встрепенулся и продолжал с тем же пафосом:

— Так дай же мне руку, дитя мое, и пойдем в мой широкий и открытый мир! Только прежде сними с себя этот металл, который ты зачем-то носила при жизни, впрочем, не придавая этому особого значения, — и это хорошо. Но тень его осталась на твоей душе. Сними его!

— Как же я могу это сделать, ведь на мне только тень моего крестика, а сам он остался на моем теле там, в палате…

— Ну, это делается очень просто, достаточно сказать: «Я отрекаюсь от своего креста и снимаю его с себя», — и он, уставившись на меня гипнотизирующим взглядом, ждал, когда я последую его приказу. Он ведь не знал, что этот крестик для меня вовсе не талисман и не модное украшение…

Маленький золотой крестик мне подарила мама, провожая меня в эмиграцию. Она надела его на меня со словами: «Этот крестик достался мне от твоего дедушки, я носила его в детстве, когда еще верила в Бога.

Потом он лежал в шкатулке с украшениями, а когда ты маленькая тяжело заболела и врачи от тебя отказались, верующая соседка предложила снести тебя в церковь и окрестить. Тогда я вспомнила про него, нашла и отдала ей: с ним тебя и окрестили. Так что крестик это не простой, носи его в память о дедушке, которого ты не помнишь, и обо мне. Кто его знает, может он и убережет тебя на чужбине, ведь когда-то он помог тебе — после крещения ты сразу пошла на поправку». Я носила его не снимая.

Я медлила, прижав руку к груди.

— Ну же, снимай скорей! — теперь в его голосе звучало едва сдерживаемое раздражение.

— Не делай этого, Анечка! — прозвучал рядом другой голос, такой знакомый и родной, но так давно не слышанный.

— Мама!

Передо мной стояла моя покойная мать.

Она была такая же мутновато-прозрачная, как и я, может быть, немного плотнее на вид.

Она умерла без меня, меня не пустили на родину ни ухаживать за тяжело больной матерью, ни похоронить ее, и только сейчас я увидела, до какой худобы и измождения изгрыз ее рак.

— Молчать! Вон отсюда! — безобразным от ярости голосом завопил прекрасный не знакомец, только прекрасного в нем сейчас осталось немного: его лицо вдруг стало серым и морщинистым, стройная фигура сгорбилась и как-то искривилась, даже роскошный плащ казался теперь мятой и полинялой тряпкой, оставшейся с давно забытого карнавала.

Я бросилась к матери и обняла ее. Прикосновение к ее воздушному телу было вполне ощутимо и приятно, как будто трогаешь сильную струю теплого воздуха. Конечно, гнев незнакомца напугал меня, но мама — это было важнее! Мелькнула мысль: может быть, мы теперь сможем снова быть вместе и уже никогда не разлучаться?

— Мамочка, знаешь, я ведь тоже умерла!

— Да, доченька, я знаю. Мы с твоим дедушкой пришли тебя встретить.

Из-за спины мамы появился высокий молодой человек с бородкой и длинными волосами, в священнической одежде. Я никогда не видела его при жизни, а фотографий деда почему-то в семье не сохранилось, но я поняла, что это действительно мой дед, по его сходству с мамой: у него был тонкий нос с нашей фамильной горбинкой, светлорусые волосы и синие глаза, какие были у мамы в молодости.

— Здравствуй, внучка, — кивнул он. — Ты поступила правильно, что не отреклась от креста: если бы ты это сделала, мы уже не смогли бы тебе помочь. Теперь молись Господу, чтобы он спас тебя от Сатаны, бей Сатану Христовым Именем: старый лжец явился, чтобы увлечь тебя за собой и погубить твою душу.

— Что есть ложь? — пожал плечами уже оправившийся незнакомец. — Ад, Сатана? Кто теперь верит в эти сказки? Понятно, что в мире существует Зло, но не до такой же степени оно персонифицировано!

Тот, в чьем существовании я усомнилась, будто подслушал мои мысли:

— Ты права, сокровище мое, ну кто теперь верит в Сатану с хвостом и рогами? Только болваны вроде твоего деда, пошедшего даже на дурацкую, карикатурную смерть за свои заблуждения. Я не Сатана, я — Демиург, творец и покровитель людей

— Врешь, богохульник! — воскликнул мой молодой дед, и в его голосе прозвучала сила. — Людей сотворил не ты, ты лишь исказил Божие творение. А внучку мою я пытаюсь спасти как раз своей крестной смертью, да еще Божиим милосердием.

— Не верь этому ханже и мракобесу, Анна! Разве от меня надо спасаться? Неужели ты не поняла, как я тебя люблю и как ты дорога мне?

— Любишь ты ее, как волк овечку! Молись Господу, Анечка, прямо сейчас молись. Господь милостив.

— Я не умею молиться, дедушка.

— Один раз ты воззвала к Нему: «Господи, помилуй!» — и это помогло тебе стряхнуть с себя чары Сатаны.

Сатана издевательски захохотал:

— Заврался, святоша! Современный чело век давно превратил вашу молитву в простую присказку, эти слова ничего не значили как для Анны, так и для Того, к Кому будто бы были обращены.

— Снова ложь! Господь слышит даже случайную молитву, потому что Он знает: ничего случайного из человеческой души не исходит. Анна — христианка и в минуту опасности поступила по-христиански, призвав Бога на помощь.

— Она — христианка?! Чушь какая…

— Да, плохая, грешная, но все равно христианка. Я сам присутствовал при ее крещении во имя Отца и Сына и Святого Духа.

— И это меня называют отцом лжи, когда у тебя, святоша, что ни слово — то и вранье! Как ты мог быть при крещении своей внучки, если твоя дочь была девчонкой, когда ты так неосторожно и глупо ввязался в спор с пьяными матросиками?

— Я присутствовал при крещении младенцев Анны и Алексея незримо. Крестивший их священник был пастырь недостойный и ленивый, он боязливо спешил, исполняя таинство, а благодать Божия незримо восполняла его. Он пропустил момент отречения от Сатаны, а я, и ты это помнишь, лукавый, сам провел акт отречения от тебя с крещающимися младенцами Алексеем и Анной. Это было в среду на Страстной неделе, в пятьдесят пятом году.

— Да-да, Анечку и Алешу крестили в это время, значит, это все так и было! — воскликнула мама, крепче обнимая меня.

— И крестить их додумалась чужая бабка из чистого суеверия — чтобы дитятко не преставилось! — не сдавался Сатана. — А ее братца так и вовсе прихватили за компанию. — Он все больше кривлялся и становился все безобразней; уже совсем исчез сверкающий костюм оперного Мефистофеля, и вместо него висели черные лохмотья, сквозь которые виднелась кожа цвета мокрого асфальта; из кончиков пальцев, раздирая кожу красных перчаток, проросли черные когти.

— А вот насчет того священника ты правду сказал: он вскоре отказался от сана и верно служил мне до самой своей смерти. Ну и после смерти, само собой, попал ко мне. Так что крещение ее вряд ли действительно.

— Всякое крещение действительно, если совершено по правилам, независимо от достоинства или недостоинства крестившего.

— У меня на этот счет свое мнение, и я остаюсь при нем! Я не признаю ее крещения!

— Так что же ты боишься ее крестильного крестика?

— Боюсь? Мне просто противно, когда люди, всю жизнь прожившие по моей подсказке, — ведь эти тварюшки всегда подчиняются либо мне, либо твоему Хозяину, а сами не способны даже согрешить самостоятельно — противно, когда они вдруг бездумно обвешиваются вашими бирюльками, носят сами не зная что.

— Бирюльки, говоришь? А вот проверим! — дедушка обеими руками взялся за висящий у него на груди крест и поднял его над головой со словами:

— Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!..

Сатану затрясло, заколотило, отшвырнуло в конец коридора, в сторону окна. Корчась на полу и содрогаясь, он прохрипел:

— Будь ты трижды проклят, жалкий святоша! Анна, предательница! Мы еще с тобой встретимся, ты никуда от меня не спрячешься! — и с этими словами он исчез.

Я опустилась в бессилии на пол. Мама склонилась надо мной и погладила по голове:

— Прости меня, доченька, это я во всем виновата: не водила тебя в церковь, не учила ни молитвам, ни заповедям Господним.

— И сама не ходила, и сама не молилась! — строго сказал дедушка.

— Да, если бы не ты, мучаться бы мне в аду. Я ведь и перед смертью не захотела покаяться, и не отпевали меня по-христиански. Если бы не твое мученичество, отец…

— Папа, — поправил ее дед. — Тебе я в первую очередь просто папа, а уж потом и сан, и мученичество мое.

— Мама, дедушка! О каком мученичестве вы говорите? Разве ты, дед, не умер от голода в гражданскую войну? — спросила я.