Рассказы из сборника «Magic barrel» - Бернард Маламуд

Фримену казалось, что он идет к тому саду у озера, где вчера вечером видел девушку в белом платье, но, проплутав по аллеям, он вышел на береговую полосу, небольшую отмель, усеянную камушками. Футах в ста был привязан плот, на нем никого не было. Устав от впечатлений, немного погрустнев, Фримен присел под деревом отдохнуть. Но, подняв глаза, он увидел, что из воды по ступенькам выбегает девушка в белом купальном костюме. Фримен смотрел во все глаза, как она взметнулась на берег, сверкая на солнце мокрым телом. Заметив Фримена, она, быстро наклонившись, схватила полотенце, брошенное на одеяло, накинула его на плечи и застенчиво скрестила концы над высокой грудью. Мокрые черные волосы рассыпались по плечам. Она удивленно смотрела на Фримена. Он встал, мысленно пытаясь подобрать слова извинения. Туман, стоявший у него в глазах, рассеялся. Фримен побледнел, девушка вспыхнула румянцем.

Конечно, Фримен был всего-навсего молодым ньюйоркцем, уроженцем окраины. И под беззастенчивым — хотя это длилось всего с полминуты — взглядом девушки он почувствовал и свое незнатное происхождение и многие другие недостатки. Но он также был уверен, что недурен собой, пожалуй даже красив. И хотя на макушке у него намечалась крохотная лысинка — не больше медной монетки, — волосы у него были пышные, живые, в ясных серых глазах ни тени зависти, линия носа четко очерчена, губы добрые. Он был хорошо сложен — стройные ноги, руки, плоские послушные мышцы живота. Правда, ростом он похвалиться не мог, но ему это как-то не мешало. Одна из его приятельниц даже сказала, что иногда он ей кажется высоким. Это его утешало в те минуты, когда он казался себе слишком маленького роста. Но хотя Фримен и знал, что производит неплохое впечатление, сейчас ему стало страшно, отчасти потому, что именно этой встречи он жаждал всю жизнь, а отчасти потому, что столько препятствий, черт их дери, стоит между незнакомыми людьми.

Но ее, очевидно, их встреча не испугала, наоборот, как ни удивительно, она была ей рада, видно, Фримен ее сразу заинтересовал. Конечно, все преимущество были на ее стороне — она, так сказать, принимала незваного гостя. И с какой грацией она его встречала! Природа не обделила ее красотой — черт, какие царственно крутые бедра! — да и вся она была воплощением грации. В смуглом, резком итальянском лице была та особая красота, в которой запечатлелась история, красота целого народа, целой цивилизации. В огромных карих глазах под тонкими темными бровями сиял мягкий свет, губы словно вырезаны из лепестков красного цветка, может быть, только нос — чуть длиннее и тоньше чем надо — нарушал гармонию.

Овальное личико, закруглявшееся к небольшому подбородку, было нежно озарено очарованием молодости. Ей было года двадцать три — двадцать четыре, не больше. И когда Фримен немного успокоился, он увидел, что в ее глазах кроется какой-то голод, вернее какая-то тень голода, а может быть, просто грусть. И он почувствовал, что именно поэтому или по другой неизвестной причине она искренне ему обрадовалась. Неужто, о господи, он, наконец, встретил свою судьбу!

— Si è perduto?[1] — спросила она, улыбаясь и еще крепче кутаясь в полотенце.

Фримен понял и ответил по-английски:

— Нет, я сам сюда пришел. Можно сказать, нарочно.

Он хотел было спросить, не видела ли она его прошлым вечером, когда он подъехал в лодке, но не решился.

— Вы американец? — спросила она, и, несмотря на итальянский акцент, английские слова звучали чисто и приятно.

— Да, вы угадали.

Девушка смотрела на него внимательно, потом нерешительно спросила:

— А может быть, вы еврей?

Фримен чуть не застонал. Хотя его втайне задел этот вопрос, но он его ждал. Впрочем, он мог сойти и за нееврея, и часто сходил. И, не дрогнув, он ответил, что — нет, он не еврей, добавив при этом, что он лично ничего против евреев не имеет.

— Я просто подумала… Вы, американцы, такие разные, — объяснила она уклончиво.

— Понимаю, — сказал он, — но вы не беспокойтесь! — И, приподняв шляпу, представился: — Генри Р. Фримен, путешествую по разным странам.

— А меня, — сказала она, помолчав, — меня зовут Изабелла дель Донго.

«Сошло!» — подумал Фримен.

— Счастлив познакомиться, — сказал он с поклоном.

Она протянула руку, мило улыбаясь. Он хотел было поцеловать эту руку, как вдруг карикатурный гид появился на одной из верхних террас. Он изумленно посмотрел на них, испустил дикий вопль и побежал вниз по ступенькам, размахивая тростью, как рапирой.

— Нарушитель! — заорал он на Фримена.

Девушка что-то сказала, пытаясь успокоить его, но гид был слишком возмущен и ничего не слушал. Он схватил Фримена за руку и потащил его по ступенькам. И хотя Фримен, из вежливости, почти не сопротивлялся, гид стукнул его по заду, на что Фримен даже не обиделся.

Хотя его отъезд с острова был, мягко выражаясь, не совсем ловким (после неудачного вмешательства девушка исчезла), Фримен мечтал о триумфальном возвращении. Главное было то, что ей, такой красотке, он понравился, она его встретила милостиво. Почему это случилось, он сказать не мог, но он знал, он видел по ее глазам — это факт! И, удивляясь по старой привычке — как он мог ей понравиться, если и вправду понравился — Фримен придумывал множество объяснений, между прочим, как и почему женщину вдруг тянет к мужчине, и решил: причина в том, что он непохож на других, он смелый. Да, он посмел удрать от гида, он нарочно дождался на берегу, когда она выйдет из воды. И она тоже была непохожа на других — разумеется, это ее и привлекло к нему. И не только своей красотой, своим происхождением она отличалась от всех — все прошлое ее семьи было другое, чем у всех. (Он с жадностью перечитал историю семейства дель Донго во всех местных справочниках). Он чувствовал, как в ней кипит кровь ее предков, начиная от древнкх рыцарей и так далее; конечно, его происхождение было совсем другим, но ведь мужчины легче приспосабливаются, и он бесстрашно представлял себе смелое сочетание имен: Изабелла и Генри Фримен. Надежда на такую встречу — вот главное, из-за чего он поехал за границу. И он чувствовал, что европейские женщины смогут лучше оценить, вернее, лучше понять его. Конечно, у Фримена возникали и тяжелые сомнения — их жизни были настолько несхожи, — и он думал: какие серьезные испытания ему еще придется пережить, если он захочет ее завоевать, а это он решил твердо. Неизвестно, как отнесется ее семья, да и мало ли что еще. И снова его стало беспокоить, почему она спросила, не еврей ли он. Почему этот вопрос слетел с ее прелестных губ, даже прежде чем они как следует познакомились? Никогда в жизни его об этом не спрашивали, особенно девушки при таких же, скажем, обстоятельствах. Ведь они только что увидели друг друга. Он был в недоумении — ведь он совершенно не походил на еврея. Но потом он сообразил — может быть, этот вопрос что-то вроде «пробы», когда человек ей нравился, она сразу пыталась определить — насколько он «подходящий претендент». Может быть, ей в прошлом не посчастливилось в знакомстве с каким-то евреем? Не очень похоже, но все-таки возможно — их теперь всюду много. В конце концов Фримен объяснил себе, что «и так бывает» — вдруг беспричинно и внезапно ей взбрела в голову странная мысль. И оттого что мысль была странная, его короткий ответ показался ему вполне достаточным. Чего возиться с древней историей? А сейчас именно эти препятствия только разжигали его приключенческий пыл.

Им владело почти невыносимое волнение: он должен увидеть ее снова, поскорее, стать ее другом — и это будет только началом, но как же начать? Он подумал, не позвонить ли ей по телефону, если только в палаццо, где спал Наполеон, есть телефоны. Но если ответит горничная или еще кто-нибудь, он попадет в ужасно неловкое положение — как он о себе скажет? Он решил, что лучше послать ей записку. И Фримен написал несколько строк на специально купленной отличной бумаге, спрашивая, может ли он иметь удовольствие увидеть ее снова в обстановке, благоприятствующей спокойной беседе. Он предложил ей прокатиться в экипаже по одному из островов и подписался, конечно, не Левин, а Фримен. Потом он предупредил хозяйку, что письма на это имя надо передавать ему. И вообще он просит называть его отныне мистер Фримен. Объяснять он ничего не стал, хотя она удивленно подняла брови. Но после того как он для укрепления дружбы дал ей тысячу лир, на ее лице засияла безмятежная улыбка. Он отправил письмо — и время легло на него тяжким грузом — как прожить те часы, пока не придет ответ? В тот же вечер он в нетерпении нанял лодку и стал грести к Изола дель Донго.

Вода была гладкая, как стекло, когда он причалил, но дворец стоял темный, даже мрачный — ни в одном окне света не было, весь остров казался мертвым. Он никого не увидал, хотя в воображении видел ее повсюду. Фримен хотел было остановиться у пристани и поискать ее, но затея показалась ему безумной. Когда он подгребал к Стрезе, его окликнул речной патруль и попросил предъявить паспорт. Офицер посоветовал ему не плавать по озеру после темноты: могут случиться неприятности. На следующее утро, в темных очках, в соломенной панаме, купленной специально для этого случая, и в свежем полотняном костюме, он сел на пароходик и вскоре высадился на острове своей мечты вместе с обычной группой туристов. Но фанатик гид сразу высмотрел Фримена и, размахивая тростью, как учитель линейкой, велел ему тут же мирно отбыть. Боясь скандала — ведь девушка, наверно, все слышит, — Фримен с очень неприятным чувством уехал с острова. Вечером хозяйка, разоткровенничавшись, предупредила его — не связываться ни с кем на Изола дель Донго. У этого семейства темное прошлое, оно известно своим вероломством и обманами.