Подземный гараж - Янош Хаи

он — не само совершенство, — а, полно, кто в нашем мире совершенство. Отец твой — тоже нельзя сказать, что совершенство, а все же трое детей у нас родились, сказала мать принцессы, и как-никак прожила я с ним жизнь. Ну да, он был король, но вообще-то не ахти что. Не было у него ауры, и воздух вокруг него не фосфоресцировал, сидел он на троне в облаке вони, из-за газов, вырывавшихся из его тела: от жирной пищи уже в молодости у него испортилось пищеварение, но я и с этим смирилась. Постепенно забыла даже, что такое настоящий чистый воздух, а когда случалось попасть на экскурсию, на природу, я чуть легкие себе не отхаркивала, до того кашель мучил от свежего воздуха, богатого кислородом. Совсем от настоящего воздуха отвыкла. Дедушка твой тоже не был таким уж… Каким, спросила я. Совершенством, сказала бабушка, а все ж таки… Но теперь я, слава богу, одна. Выпало на старости несколько спокойных лет, не надо больше прыгать вокруг того старого блудливого кота. И во дворце свободней стало, как его нет. И на кровати удобней одной-то. Ох, мама, не стоило бы про папу так говорить, тем более после его смерти, сказала мать. Ладно, знаю, сказала бабушка, тебе он отец, но что я могу поделать, мне-то он мужем был… И в этом утверждении единственный позитив — то, что был.

Нет, сказала я, тот, который мне нужен, предметом торга не может быть, и не о чем тут торговаться: тот, кто мне нужен, будет именно тот, кто мне нужен, и он будет моим бесплатно, потому что платой ему буду — я. Кто угодно может быть — я, и кто угодно может быть — он, сказала бабушка, и еще сказала: это которого рыцаря мы уже прогоняем? Тот, последний, ей очень нравился. У предпоследнего нос был очень уж большой, не хочет она, чтобы правнуки у нее были с такими носами, но вот последний, тот — точно как надо. И вести себя умеет, и вкус у него есть: после обеда у бабушки он сказал, все было очень вкусно, просто пальчики оближешь, в общем, знает, что такое хорошая еда, вкус у него прекрасный. Я пока жду, сказала я, жду такого, кто будет точно таким, какого я жду. Только не преувеличивай, внучка, а то ведь ждешь, ждешь, да и прождешь. Не прожду, сказала я, не бойся. Случалось уже такое, сказала бабушка, знала я кой-кого, та то же самое говорила, что и ты, а в конце концов у них и детей не родилось. Хотя для этого дела мужчина и нужен-то на каких-нибудь десять минут, вместе с раздеванием и одеванием, а потом — будь здоров не кашляй. Оно даже и лучше, что не будет у ребенка отца, для чего-то же мы тут сгодимся, мы трое. Ах, мама, сказала мать, все ж не стоило бы так говорить. Почему же не стоило бы, давай будем реалистами, даже сказка правдива лишь тогда, если есть в ней реальные элементы, а это — уже один реальный элемент. Мужчина для чего нужен? Чтобы сделать свое дело, а после этого он — обуза только. Ну, может, если хоть деньги у него есть, от него какая-то польза, и то если он не жмот, а так — для чего? Но, мама, сказала мать, ей же еще только предстоит то, что у нас с тобой уже позади, ей — еще волшебство, праздник, а для нас — разгаданный трюк. Ох, ладно… только не хотелось бы мне умереть, не увидев правнуков, словом, лучше с этим поторопиться. Время — штука относительная. Ты еще молода, обернулась она ко мне, всего тридцать с чем-то, но для одинокой это кажется больше, чем для женщины с двумя маленькими детьми.

Бабушка оказалась почти права: годы шли, а настоящего рыцаря все не было видно в окрестностях. Да и годы после тридцати в самом деле понеслись вскачь: снова осень, снова зима, снова весна и снова лето, и моргнуть не успеешь, а год прошел. Может, неправильно я решила, с этой мыслью ложилась я спать каждый вечер. Может быть, может быть, может быть, может быть… И тогда я стала вспоминать, кого я прогнала, и иногда думала: нет, теперь бы я этого уже не сделала. Какая-нибудь дурацкая обида, или в каком-то споре он стал на сторону своей матери, или часто уходил на какие-то тренировки, то ли по пятиборью, то ли по чему там… семиборью, что ли, да хоть бы и двадцатиодноборью, а меня, конечно, с собой не звал, говорил, как-то неловко, это у них не принято, это всегда только с друзьями.

Сегодня я бы уже так не сделала, думала я, глядя на фотографию: видно было, что я перед этим плакала, потому что тот рыцарь, тот королевич, не хотел спорить со своим отцом, королем, не решился твердо сказать ему, что на этот уик-энд выбирает меня, а не какую-то там работу во дворце. Не посмел из-за меня рисковать наследством, из-за какой-то любви полцарства потерять. Потом мне вспомнился случай с другим рыцарем, было это в городе, во дворце, на четвертом этаже, мы лежали с ним в постели, была полночь или только-только миновала, дыхание его, прямо мне в лицо, я чувствовала пар от его дыхания и сказала, что нет, не будет того, о чем он думает, сколько ни гладит он мою кожу рукой, огрубевшей в обращении с оружием. Пускай любит меня не за мое тело. А потом как-то я увидела его с другой девушкой на улице, недалеко от дворца. Видно было, девица эта такая, тело которой без особых усилий может заполучить любой. И я накинулась на него, вот на кого ты меня променял, на эту, на второстепенный персонаж, которая лишь случайно попала в сказку, потому что рядом с принцессой нужны придворные дамы или потому что случайно забрела в волшебный дворец! Я колотила их и кричала, слезы лились по щекам, в конце концов они позвали полицию, или только собирались позвать, уж не помню, голова у меня была такая, что я чувствовала только боль, которую они мне причинили, и хотела выбить из себя эту боль, колотила их, чтоб было больно им, а не мне.

В общем-то я никого из них не любила по-настоящему. Были они — и была я, и я всегда следила, чтобы оставалось что-то, что только мое и