Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - Кристоф Рехаге

– Привет! – Нас заметили несколько школьниц и набрались храбрости обратиться к нам на английском.

– Как у вас дела? – спрашивают они.

Я отвечаю медленно и очень четко:

– Спасибо, отлично. – И на свой встречный вопрос «А у вас?» получаю все же потаенный смешок.

Подходит учитель и спрашивает, что нам здесь нужно, и, когда я отвечаю, что сам я немец, а мой спутник – японец, нас тотчас приглашают на небольшую экскурсию по школе. Чжу Хаи с трудом удерживается, чтобы не рассмеяться, когда сотни школьников окружают нас и взволнованно наблюдают, как я пожимаю директору руку, делаю пару «протокольных» снимков, осыпаю его лестными речами о школе и городе Чжоучжоу.

Когда мы снова оказываемся на улице, Чжу Хаи разражается хохотом:

– Они точно решили, что я приехал из Японии! Ха-ха!

Потом он останавливается и смотрит на меня озадаченно:

– Скажи мне, я действительно похож на японца?

Пара километров по пыльной обочине – и мы проходим еще одну школу. За высоким забором видна настоящая площадь, выложенная красным и голубым полотном. Мелькают мечи и палицы. Мускулистый тренер стоит с краю и с помощью указки дает наставления своим ученикам. Чжу Хаи восхищен:

– Школа боевых искусств!

Мальчики и девочки, облаченные в красно-белые наряды, по возрасту – ученики начальной школы, отвлекаются от упражнения и переводят взгляд в нашу сторону. Некоторые застенчиво улыбаются, некоторые хихикают. Когда тренер замечает нас, он останавливается и делает приветственный жест. Нам дозволено войти в здание школы.

«Нелегко здесь живется малышам», – думаю я, бродя по пустым спальным комнатам на верхнем этаже.

Чжу Хаи остался в приемной разговаривать с учителем о методиках преподавания, а я отправился с фотоаппаратом на поиски интересных мотивов. Кажется, что жизнь детей в этой школе состоит лишь из двух вещей: дисциплины и скромности. Они спят по двенадцать человек в облицованной плиткой комнате, и кроме зеленых двухъярусных кроватей тут нет никакой мебели.

Напрасно я ищу здесь личные вещи. Зато на стене висит рукописный распорядок дня: подъем в десять минут седьмого, отбой – в половине девятого, а в промежутке каждый час расписан упражнениями, уроками, приемами пищи и наведением порядка. Выходных здесь нет, каждый день – одно и то же.

Внезапно из ниоткуда в дверях появляется застенчивая девочка. Оказывается, учителя отправили ее ко мне, чтобы я мог задать ей несколько вопросов.

«Чжу Хаи наверняка наплел им, что я журналист или что-то вроде того», – думаю я, и прошу ее позировать для фотографии.

Ей пятнадцать лет, она учится в этой школе полгода. Она поступила сюда, чтобы похудеть. В самом деле, она кажется немного пухленькой.

– Раньше я была очень толстой, – говорит она, смущаясь, – и мои родители отправили меня на шесть месяцев в эту школу.

– А сейчас ты уже собираешься домой?

– Ну да. – Улыбка на ее лице становится шире. – Но я еще немного тут побуду. Мне здесь нравится!

В приемной Чжу Хаи и два учителя с головой ушли в беседу, окутавшись облаками сигаретного дыма. Мне налили стаканчик чая, и я хожу с ним туда-сюда вдоль стены – выставки наград. Открывается дверь, и заходит мускулистый тренер. Его щетинистая стрижка, широкие скулы и угловатый подбородок усиливают суровость его образа.

– Ах, из Германии! – восклицает он в ответ на мое приветствие, и, прежде чем чай в моем стаканчике остыл до терпимой температуры, меня втягивают в дискуссию о роли национал-социалистов во Второй мировой войне. С тех пор как я приехал в Китай, эти разговоры повторяются регулярно: немцы – великий, высший народ, Гитлер – провидец! Мы воевали с самым современным оружием на всех фронтах и, несмотря на весь наш героизм, проиграли – во всем, конечно, виноваты японские демоны.

Когда мы с Чжу Хаи снова оказываемся на дороге и смеемся над теорией тренера, я радуюсь, что мой спутник не только очень обходителен, но и всегда готов к сюрпризам.

– Давай обойдем здесь, – неожиданно говорит он, указывая на тропинку в стороне от шумной дороги. – Там впереди Персиковая роща, в ней принято клясться в вечной дружбе. Мы должны обязательно туда зайти!

Я не могу поверить: неужто это легендарное место из «Троецарствия» на самом деле существует? И оно здесь, на нашем пути, посреди Северо-Китайской низменности? В голове возникает образ богатырей в военных мундирах, с алебардами, длинными черными бородами и свирепыми лицами. Когда мы сворачиваем на березовую аллею, Чжу Хаи начинает вдохновенный рассказ, и вскоре вся эта развитая народная республика двадцать первого века растворяется, а воздух сгущается от гула копыт, воинственных кликов, звона оружия.

В 184 году от рождества Христова, почти через пятьсот лет с тех пор, как знаменитый правитель Цинь Шихуанди объединил под своей властью сердце Китая, вторая династия, династия Хань, была на последнем издыхании. Неурожаи, наводнения, набеги кочевников подтачивали самые основы Империи.

В королевском дворце на троне восседал ни на что не способный сластолюбец, который беспомощно барахтался в сетях интриг советников и евнухов. Повсюду вспыхивали восстания, в провинциях появлялись военачальники, жаждущие заполучить власть. Восстания разгорелись в гражданскую войну, которая длилась почти сто лет. В итоге императорская династия была сметена с трона, а страна разбилась на три враждующих лагеря, ведущих ожесточенную борьбу за власть.

Эта эпоха вошла в китайские летописи под именем Эпохи трех империй, и азиатская культура на протяжении почти двух тысяч лет черпала из этого источника легенды о сражениях, стратегах и воинах-героях.

Кто бы мог подумать, что маленький городок Чжоучжоу с его березами и пашнями сыграл такую важную роль в этой истории? Весной того самого 184 года здесь встретились сапожник, мясник и солдат. Между ними возник небольшой спор, который перерос затем в обсуждение народных восстаний, угрожающих Империи. На следующий день эти трое вновь сошлись в саду у мясника, пустили по кругу кубок вина и поклялись под белыми и розовыми цветами персикового дерева не предавать друг друга в борьбе за Империю.

В том же году сапожник, который оказался бедным отпрыском благородного семейства и состоял в некотором кровном родстве с монархом, основал самую западную из трех империй, воинственную империю Шу, и его имя Лю Бэй раскатом грома прокатилось по всему Китаю.

Его друзья, генерал Чжан Фэй, мясник, сменивший свой нож на великолепное длинное копье, и генерал Гуань Ю, великан с бородой и алебардой, вошли в историю как символы мужества и верности.

И по сей день Чжан Фэя изображают с широко распахнутыми круглыми глазами, чтобы подчеркнуть, что он жертвовал сном ради возможности круглые сутки оберегать своего друга и монарха Лю Бэя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});