Случай на объекте С - Юрий Козлов

Митя отдал должное романтическому мужеству старого мексиканца. «Воздушный путь» сам Митя всесторонне проработал полтора года назад. Разреженный, почти стратосферный воздух обещал хорошее свертывание пространства. Но этим все и ограничивалось. Коэффициент соединения со временем был ничтожно низок, а если говорить точнее, попросту отсутствовал. Д. К. с неземной скоростью пронесся по воздуху, но… не сквозь время! Митя, помнится, даже не стал экспериментировать, настолько это было очевидно. Хотя, конечно, забавно было бы полетать демоном! Коэффициент времени следовало искать не в воздухе, а на земле. Американцы не могли пройти спокойно мимо скорости. Митя подумал, пока они увлечены скоростью, «Яшиды» автоматом просчитывают бесчисленное множество возможных коэффициентов соединения со временем, ловят в темной комнате черную кошку, ищут иголку в стоге сена. При круглосуточной работе «Яшиды» выдадут единственно правильный ответ не раньше чем через полгода. Доктор Камерон на блюдечке получит Закон, который Митя выстрадал, на который положил жизнь. Это было не очень справедливо. Еще полгода уйдет у них на создание установки. «Год, — подумал Митя, — у меня всего год, чтобы покончить с этим делом». Ему захотелось отменить эксперимент, чтобы потом поставить его по-другому, но слишком много людей и техники было задействовано от Калининграда до Владивостока. «Начинаем!» — скомандовал Митя. И в ту же секунду ему явился план.

Тогда это еще был не весь план. Весь план в технических и прочих подробностях явился после разговора с бабушкой.

Француз, как и обещал, прилетел в Москву в назначенный день. Кроме него и Мити в палату вошли лечащие врачи, медсестра, Серов, вызвавшийся быть переводчиком. Медсестра сделала в почти прозрачную бабушкину руку укол, отключила электроды, сняла с бабушкиной головы пластмассовый колпак. Под колпаком бабушка была в белом платочке. Митя чуть не расплакался, такая родная и одновременно беспомощная она была. «Сейчас придет в сознание. Не злоупотребляйте разговорами, у нее сразу же начнутся сильные головные боли. Мы вас оставляем. Войдем через пять минут. Она должна подписать согласие на операцию добровольно, в присутствии свидетелей, то есть нас. У вас пять минут», — француз приглашающе повел рукой в сторону двери. Все вышли. Серов замешкался. Ему не хотелось. Француз угрюмо посмотрел на Серова. Серов вышел, пропустив француза вперед.

Бабушка открыла глаза, улыбнулась, увидев Митю. Улыбка вышла мученическая. Митя почувствовал, как чудовищно болит у нее голова. Заговорил сбивчиво, быстро: необходима операция, хирург считает, что всему виной давняя черепно-мозговая травма, была ли такая, когда, как ее лечили, он берется сделать операцию, необходимо ее согласие, надо соглашаться, вот форма — надо подписать, единственное, что может случиться: она кое-что забудет, какие-нибудь второстепенные события из жизни, станет немного другой, но только на короткое время, это обычное дело при нейрохирургических операциях, потом образуется, это ведь несущественно в сравнении с тем, что болей не будет, она практически выздоровеет.

«Но ведь это буду уже не я», — чуть слышно произнесла бабушка. Она всегда верно схватывала суть. Даже когда Митя объяснял сложные научные вещи. И он, в свою очередь, как бы проверял: что понимала бабушка, то было истинно. «Не надо, Митя, обойдемся. Как ты живешь?» — «Да не обо мне сейчас речь! Надо делать операцию!» — «Зачем? Что я буду? Ты вырос, у тебя своя жизнь. А… что я? Жениться не надумал? Показал бы невесту», — она говорила спокойно, словно у нее не раскалывалась от боли голова. Митя понял: если ее не убеждает боль, он тем более не сумеет.

Они вдруг заговорили о чем-то несущественном. Что в саду в Хлебникове пропадают яблоки. «Ты бы съездил, Митя, сказал соседям, чтобы брали». Мите казалось, стены рушатся, надо куда-то бежать, спасаться, а он тупо и старательно шнурует ботинки. Какие яблоки? «Так что пожалей меня, Митенька, — сказала бабушка, — не хочу, чтобы голову распиливали, копались в мозгах. Докторам-то нашим я не сильно верю, ты уж заступись… Чтобы без обмана…» — закрыла глаза, видимо, боль сделалась нестерпимой. «Не отказывайся, прошу тебя!» — «Нет, Митя. Хватит об этом». Митя понял, что не уговорит. «Что хоть за травма-то была? И когда?» — «Да кому это сейчас интересно, Митенька? В конце тридцать восьмого… Под Новый год как раз. Дубиной по башке, а сказали потом, сама, мол, под падающую сосну сунулась. Пять часов валялась в снегу, думали — замерзла, а вот выжила как-то…» — «Кто ударил?» — «Уголовная одна, здоровая, бритвой всех полосовала. Велели ей…» — «Кто велел? Как фамилия начальника лагеря? Он жив? Я добьюсь, у меня есть возможности, его привлекут!» — «Нет, Митенька, ушел тот поезд… Осталась же живая. И ребеночка родила… А ты хочешь, чтобы опять череп ломали. Хватит, пожила всласть. Домой бы, а, Митя?»

За спиной кашлянули. Медсестра снова сделала бабушке укол, приладила к голове колпак. «Она не соглашается», — глухо произнес Митя. «Я думаю, в таком деле не надо слушать больную, — выразительно посмотрел на него Серов, — надо все взвесить, всесторонне обсудить…»

«У нее действительно была черепно-мозговая травма пятьдесят лет назад, когда она находилась в заключении, — повернулся Митя к французу. — Никто ее там, конечно, не лечил. Можно обойтись без операции?» Француз ответил: операция — единственный шанс. Ну а лечение… Что лечение? Чередование сильных — вплоть до наркотических — снимающих боль препаратов, постоянное наблюдение. «Да-да, санаторий, уход, покой», — закивали лечащие врачи. «Мне кажется, месье, вы бросаете больную на произвол судьбы», — заметил Серов. «Я зарабатываю на жизнь операциями, — задумчиво ответил хирург, — но не скрою: каждый раз испытываю облегчение, если операцию делать не надо…» — «Еще бы, консультация у него ненамного дешевле!» — шепнул Мите Серов. «Мне все же непонятно, месье, — Серов уже не считал нужным скрывать свое презрение, — что нам делать? Ждать, когда она умрет?» — «Молиться, — серьезно ответил француз, — молиться за нее и за всех остальных». Серов поморщился, словно у него вдруг заболели зубы.

«Митя, не мое, конечно, дело, — сказал он в больничном коридоре, — но ты совершаешь ошибку. Французишка — спец. Сделал бы по-быстрому операцию, она бы очнулась и знать не знала: делали, не делали… Не делали! Зато была бы здоровая, Митя! — помолчав, добавил: — А так ты сам обрек ее на страдания».

Митя не ответил. В Серове, безусловно, было что-то человеческое. Но куда больше было в нем от машины, работающей в заданном режиме. Серова беспокоило, что, отвлекаясь на бабушку, Митя теряет время. А надо спешить. Таков режим. Фраза: «А так ты сам обрек ее на страдания» — изрядно позабавила Митю.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});