Дожить до утра - Галина Романова

— О, кого мы видим! — раскинул он руки, прищурившись в сторону Ксюши, раскуривающей сигарету у форточки. — Ксения Николаевна! Вы ли это? Сколько лет, сколько зим…

Ксюша пыхнула струю дыма в форточку и лишь слабо кивнула в ответ на столь своеобразное приветствие.

— Покуриваем? — не унимался между тем он, заметно сокращая расстояние между собой и ею. — А не вредно ли для здоровья? Дым, как известно, на память очень сильно влияет…

— С каких это пор вас мое здоровье стало интересовать? — криво усмехнулась она в его сторону. — Или больше нечем заняться?

— Отчего же, отчего же, — потер он руки и облизнулся, словно в предвкушении преприятнейшего времяпрепровождения. — Мы, собственно, здесь как раз за этим… То есть чтобы заняться…

Ксюша знала, что по части ерничанья над подозреваемыми этому черноглазому менту не было равных. Говаривали даже, что своими шутками он едва не доводил подозреваемых до инфаркта. И лишь с ней у него ничего не вышло. Как он ни старался, как ни упражнялся в острословии, Ксюша лишь пожимала плечами и, глядя прямо перед собой, монотонно отвечала: «Не помню…» То нераскрытое убийство до сих пор висело на нем в разряде таких же «глухарей», и это жутко злило его. А еще больше его злила эта темноволосая баба. Эта стерва со змеиными глазами, которые могли загораться, подобно углям, а их хозяйка совершенно не заботилась о том, какие чувства будит в окружающих этот самый огонь.

Очень часто, допрашивая ее, ему хотелось сломать ее, накричать, ударить или еще того похлеще — растоптать как букашку. Но стоило ей лишь поднять на него глаза, и он терялся. Эта мерзавка, и без него раздавленная жизнью, обладала удивительной способностью к выживанию. И даже сейчас, лишившись всего, чем раньше владела, она не утратила своей природной стойкости и несгибаемости, о чем, возможно, не догадывалась и сама.

— Надеюсь, у вас все? — Ксюша аккуратно подписала протокол и поднялась со своего места. — Мне можно идти… гражданин начальник?

— Да. — Он зло посмотрел на нее и тут же торопливо добавил: — Хотя нет, постой…

Подавив тяжелый вздох, Ксения прислонилась к дверному косяку и посмотрела на него вопросительно. Сказать по правде, она так и не поняла, что он от нее хотел услышать. Два — дцать минут он задавал ей один и тот же вопрос в разных интерпретациях, получал один и тот же ответ, но все чего-то медлил. Уже давно разошлись все соседи, опрошенные на предмет Володиной смерти. Уже давно истомились сопровождающие его сотрудники, сидя на скамеечке у подъезда, но он продолжал сверлить ее взглядом и монотонно твердить одно и то же.

— Значит, говоришь, что ничего не знаешь? — вновь, как заведенный, повторил мент.

— Так точно. — Ксюша все же не выдержала и спросила то, что давно просилось ей на язык: — Послушайте, а может, вас не столько этот несчастный интересует, сколько я?

— То есть? — прикинулся непонимающим опер.

— Ну… — Она поправила разъехавшиеся полы халата у себя на груди. — Допрашиваете меня дольше, чем других. Вопросы никчемные задаете. А сами на мои ноги таращитесь…

— Что?! — Он подскочил на месте и в два прыжка подлетел к ней. — Ты чего о себе возомнила?! Если думаешь, что способна заинтересовать кого-то как женщина, то глубоко заблуждаешься! Допрашиваю тебя дольше других? А как ты хотела? Убит человек. Вроде бы с виду безобидный, никому не нужный алкаш. Но тут оказывается, что убит профессионально. Не из какой-нибудь рогатки, не в драке, не бутылкой по голове, а из пистолета, которые в магазинах не продаются и на дороге не валяются. И опять ты рядом!

— И что? — Ксюша невольно отступила под напором молодого сильного мужика, так и пышущего негодованием. — Живу рядом — и всего-то! Он целыми днями ошивался неизвестно где. Мог кому угодно дорогу перейти. И кому, как не вам, должно быть известно, что у нас сейчас убить человека проще, чем, скажем, заплатить ему или долг отдать…

— Да?! — Оперевшись одной рукой о дверной косяк и тем самым лишив ее возможности ретироваться с кухни, он почти вплотную приблизил свое лицо к ее и прошипел: — Не-ет! Я вижу, что ты врешь! Ты что-то знаешь!..

— Я знаю лишь одно… — с вызовом произнесла Ксения и еле слышно выдохнула: — Ты хочешь меня, мент…

Глава 6

Николаев Роман Николаевич, заместитель начальника убойного отдела, с глухим стоном опустился на стул и со злостью швырнул папку с документами на соседний стол.

— На вот, дружочек, займись-ка делом, — сопроводил он свой бросок комментарием опешившему от неожиданности сотруднику Лене Усачеву. — А то все ерундой какой-то занимаешься…

— Роман Николаевич, — Леня приложил руку к сердцу, — неправда ваша. Все последнее время исключительно выполняю ваши распоряжения. Пусть они и не всегда мне нравятся. Но здесь, как говорится, выбирать не приходится.

— Ну-ну, поговори. — Роман вытащил сигарету из пачки и принялся растирать ее между большим и указательным пальцами. — Распустил я вас. На шею сели…

Леня решил не возражать. На шею они, конечно, ему не садились, но отношения в отделе действительно сложились почти дружеские. И как ни странно, работе это совсем не мешало. Как раз наоборот, чувствуя твердое плечо товарища, ребята, как могли, друг друга выручали.

Кроме него, в отделе работали еще два сотрудника. Но один из них, Копылов Саша, был сейчас на больничном. Ухитрился же человек в августовский зной подхватить ангину! А второй, Буряков Илья, уехал в отпуск к матери. Жила она где-то на Урале, посему скорого возвращения его никто не ждал. Ребята приготовились все положенные Илье по графику денечки отпахать на совесть за себя и за того парня. А поскольку работы было хоть отбавляй, Николаев и Усачев домой почти не уходили.

— Так, так, — листая тонюсенькую папку, всего лишь день назад выпрошенную в канцелярии, Леня надувал щеки и качал головой. — Ничего… Никто ничего не знает, не видел, не слышал и так далее… Стоп! А это что за Ксения Николаевна? Уж не та ли самая?..

— Та, та, — подтвердил Роман, завесившись плотной пеленой табачного дыма. — И она тоже ничего и никого… Ты знаешь, Лень, когда на меня вешают такое вот дело, то у меня челюсть начинает сводить. Ну просто спасу нет. Ноет, паразитка, ноет…

— Что, и сейчас? — Леня оторвал свой взгляд от исписанных страниц и повнимательнее присмотрелся к шефу. — И сейчас ноет?

— В том-то и дело, что нет, — ухмыльнулся Роман загадочно. — И чую печенкой, что дело все в этой черноглазой сучке.

Он выставил оба пальца с зажатой в них сигаретой в сторону Лени и несколько раз погрозил кому-то незримому, но, так и не решившись ни на какое откровение, лишь качнул головой.

Сказать по правде, Леня был заинтригован. И не столько необычным жестом начальника и его неоконченной фразой, сколько тем, что тот сконцентрировал внимание на цвете глаз этой дамочки. Нет, Николаев, конечно же, имел фотографическую память, мог в деталях описать и внешность, и туалет прошмыгнувшей мимо них в толпе женщины. Он, кстати сказать, и обязан был это уметь, занимая подобную должность.

Но то, как он это произнес…

Всего там было понамешано: и скрежета зубовного, и отвращения, и недовольства собой, но самое главное, что уловило чуткое ухо Леонида, так это хорошо завуалированную скрытую боль.

От неожиданно посетившей его мысли Усачев заерзал на месте, что, естественно, не могло укрыться от всевидящего ока руководства.

— Чего это ты занервничал? — вкрадчиво начал Николаев.

— Я?! — Леня выкатил на него глаза и вторично приложил руку к груди. — Да чтобы я, да ни в жисть, гражданин начальник!

— Хорош куражиться! — неожиданно вспылил Роман. — Я тебя насквозь вижу! Думаешь, поймать меня сумел? Ловкач… Устал я, Леня. Очень устал. А эта сука… Она бесит меня, понимаешь? Так бы взял и придушил! Черт!!!

Николаев откинулся на спинку стула и притушил окурок в переполненной пепельнице. Полуприкрыв глаза, он переваривал последние минуты его с Ксенией утреннего разговора и, как ни сложно было ему признаться в этом самому себе, не мог с ней не согласиться. Эта стерва действительно волновала его. Волновала больше, чем ему того хотелось бы. И хотя ему всегда нравились белокожие женщины с мягкими завитками белокурых волос, он не мог не думать о ней.

Сколько раз во время допросов он пытался глядеть на нее с пристрастием, взывая к чувству долга, дремлющему в этот момент. Сколько раз он пытался убедить самого себя, что для красивой женщины в ней слишком много всего: слишком темные волосы, до неприличной жгучести черные глаза, да и грудь для леди непристойно высока и упруга. Но отрицать, что ему до зуда в ладонях хочется дотронуться до этой груди, он не мог. Да скорее не в ее безупречном теле была проблема, хотя выточено оно было создателем безукоризненно, а в этих самых чертовых глазах!