Шанс Гидеона - Памела Кент

Но Гидеон Фейбер стоял, оглядывая ее с ног до головы безучастными серыми глазами, а потом вдруг повернулся на каблуках и зашагал по коридору. Единственное, что ей оставалось – последовать за ним.

– С минуты на минуту Пиблз ударит в гонг, – сообщил он. – Полагаю, вы не откажетесь от рюмочки хереса перед обедом.

Глава ЧЕТВЕРТАЯ

На следующее утро Ким проснулась и обнаружила, что комната залита солнечным светом. Горничная, которая вчера вечером раскладывала ее вещи, уже успела раздвинуть шторы и с улыбкой показывала на поднос с чаем возле кровати. Ким поборола дурман необычайно реалистичного сна и поблагодарила девушку короткой улыбкой.

Все-таки жизнь в Мертон-Холле имела и приятные стороны. И ей предстояло провести здесь ближайшие полгода, если удастся продержаться так долго.

Потягивая чай, она попыталась припомнить свой сон. Ей приснилось что-то, связанное с Гидеоном Фейбером, который был раздражен и счел нужным отчитать ее за какой-то проступок. Она совсем сникла под его холодным взглядом, а он вдруг протянул портсигар и предложил сигарету. К ее удивлению, он даже при этом улыбнулся. У него была очаровательная улыбка, совсем как у его матери, если не считать, что зубы у него оказались белыми и на редкость ровными но, даже когда он улыбался, суровость не покидала его лица.

– Мне придется вас уволить, мисс Ловатт, – произнес он во сне. – Вы не подходите… совершенно не подходите!

Самое странное, что вчера вечером он ничего подобного не произносил. Даже словом не обмолвился о ее непослушании. Она спустилась с ним в гостиную, и он налил ей бокал легкого хереса, а затем прислонился к каминной полке и уставился в пустоту. Тем временем тишина в комнате становилась такой глубокой, что Ким даже забеспокоилась, как ей пережить обед, если хозяин не делает никаких попыток завязать хотя бы легкую беседу, а больше не было никого, кто смог бы нарушить гнетущее молчание.

Пару раз она совсем было собралась извиниться… попытаться дать объяснение. Но слова отчего-то не шли с губ, а от его молчаливого неудовольствия она почти впала в оцепенение.

Единственное, что ей осталось, решила она, утром принять от него обратный билет. Она напишет ему короткую записку, упакует вещи и выставит их в холл к раннему часу, и если он пожелает, то сможет больше не поддерживать с ней никаких контактов. Агентство организует ей замену, а она, в свою очередь, пошлет еще одну короткую записку миссис Фейбер со словами сожаления, что их знакомство оказалось столь кратким. На этом можно будет поставить точку.

Трусливый поступок, конечно, – ей хотя бы следовало извиниться перед Гидеоном Фейбером. Он с самого начала высказался совершенно ясно. Она была слишком мягка, слишком слаба и чересчур боязлива, чтобы защитить даже себя.

Но за обедом он не просто удивил ее, а поразил. Начал говорить обо всем на свете: от современных книг, пьес и направлений в искусстве до собак и деревенской жизни. Между супом и рыбным блюдом он рассказал, что у его матери есть мопс по кличке Джессика, чудовищно перекормленное животное с исключительно скверным характером. От Джессики он перешел к Макензи, и Ким узнала, что Макензи праправнук Бутс, и что мистер Фейбер намеревается приобрести еще одного кокера для компании щенку и для продолжения породы. А еще ему нравятся лабрадоры и охотничьи собаки, но сам он не стреляет и не охотится, и вообще не одобряет кровавых видов спорта.

Ким поразило красноречие, с каким он говорил об охоте на лис. Его тонкие пальцы сомкнулись на ножке бокала с вином, и ей казалось, стекло треснет, когда он рассказывал о ежегодном сборе охотников, который проходил здесь до того, как его отец приобрел Мертон-Холл. Но с приходом отца все стало по-другому.

– Мой отец был труженик… он всю жизнь много работал, – говорил мистер Фейбер, придавая своим словам особое значение. – Он верил, как и я, что все должно даваться трудом… Ничего нельзя получать даром. Труд – это своего рода оправдание, после которого у человека появляется право наслаждаться полученным.

Глядя на него во главе длинного стола красного дерева, заставленного серебром, алыми розами из оранжерей, фруктами и хрусталем, отливающим лунным светом, Ким подумала, что слышит нечто странное и не подходящее к случаю. Эти речи явно предназначались не для ее ушей… Ведь если судить по его наружности, он за всю жизнь и дня не проработал, а даже если проработал, то вряд ли имеет право на такую роскошь. Не на всю, по крайней мере… Основное здесь, скорей всего, плоды труда его отца.

Мистер Фейбер смотрел на нее твердым взглядом серых неотразимых глаз.

– Я работаю полный рабочий день в своем офисе, за исключением уик-эндов и таких дней, как сегодня, когда я ожидал вашего приезда, – сказал он. – Я следую тому, что проповедую, мисс Ловатт.

– Не сомневаюсь, – смущенно пробормотала она.

– И поэтому мне не по нутру эта бессмысленная затея матери написать книгу о пустяковых событиях ее жизни. Моя мать за всю жизнь не проработала ни дня… Отец потакал ей, баловал и нежил ее до такой степени, что вместо женщины, сознающей свои обязанности, она превратилась в трутня в позолоченном улье… в этом особняке, в Мертон-Холле, который он купил и преподнес ей в качестве свадебного подарка. Отец исполнял все ее капризы, пока жил, а брак их был долог…

– Значит, он был очень предан ей, – сама того не ожидая, пробормотала Ким.

– Верно. Но это не извиняет того, что он сделал с ней… Того, что он сделал с нами – моими братьями и сестрой. Он лишил нас матери, а вместо нее дал нам блестящую игрушку!

– Право, мистер Фейбер! – воскликнула Ким, и тонкую кремовую бледность ее щек сменил румянец возмущения. – Не знаю, отдаете ли вы себе отчет, но миссис Фейбер – моя хозяйка… Я уже виделась с ней и…

Он наклонился вперед, и его серые глаза торжествующе сверкнули.

– Вот именно, вы уже виделись с ней – без моего разрешения – и поэтому я хочу, чтобы теперь вы выслушали несколько слов! У вас нет причин возмущаться или презирать меня за правду. Не думаю, что матери во время короткой беседы с вами удалось произвести чересчур благоприятное впечатление. Скорей всего, она сидела в кровати, напоминая заводную куклу, и не она, а Траунсер выражала беспокойство по поводу нарушения моих инструкций… И именно Траунсер стояла на страже на случай моего внезапного вторжения, которое могло повлечь за собой ваше увольнение.

– Она действительно прислушивалась, не идете ли вы по коридору, – призналась Ким, надеясь, что у горничной не будет неприятностей, и чувствуя себя как бабочка, нанизанная на кончик булавки.