Марш обреченных - Валерий Рощин

Фээсбэшника этот рассказ изрядно повеселил.

– Кстати, – вдруг вспоминаю один из моментов ограбления, – двое из них курочили автомат – это понятно. А какого хрена третий все это время торчал с поднятой рукой под камерой наружного наблюдения?

Усмехаясь, Станислав лезет в карман. Выудив сотовый телефон и нажав пару кнопок, поворачивает экран.

– Смотри.

– Что за фигня?.. – гляжу на сплошную рябь из помех.

– Специальная получасовая запись. Включаешь, подносишь вплотную к защитному стеклу камеры и держишь, пока твои сообщники осуществляют задуманный план. А охранники любуются на эту рябь и знай себе матерятся на неисправности в системе.

– Ух, ты! Ловко придумано! – оцениваю изобретение и опять подозрительно изучаю ресторанного знакомца.

– Нет, Аркадий, я на самом деле являюсь офицером Федеральной службы безопасности, – заверяет тот и показывает удостоверение: – Вот мои документы, проверь…

Машинально беру ксиву, читаю разворот. Все верно – полковник ФСБ.

– Просто должность с родом деятельности обязывают знать многое, – поясняет он. – И поверь, твое будущее задание никоим образом не связано с уголовщиной. Я даже ознакомлю тебя с текстом боевого распоряжения. Но об этом поговорим позже, а сейчас скажи мне вот что… Тебя разве не интересует общая сумма вознаграждения за участие в операции?

– Почему же? Очень даже интересует. Но мне важно поскорее получить аванс. Сам знаешь, для чего.

– Знаю. Но аванса не будет. Жену мы твою положим на обследование в очень хорошую клинику – к самым лучшим врачам. Это я тебе гарантирую. Серьезное лечение требует и серьезной подготовки. В общем, у тебя есть время не торопясь заработать на ее операцию. А вначале надлежит собрать группу надежных людей. Подумай хорошенько, как без шума вытащить из зоны подрывника. Ну и я помогу, если что: где советом, где технически. Это и будет твоим первым заданием – посмотрим, на что вы с Супруном способны.

Глава четвертая

Краснодарский край,

Верхнебаканский рабочий поселок

17–18 июля

Прозвище Сапа родилось много лет назад. То ли от военной специальности «сапер», то ли от фамилии Супрун – никто из друзей толком не помнил.

Над планом спасения старого товарища я раздумывал ровно сутки. Идея родилась довольно быстро, но по мере шлифовки деталей я все отчетливее осознавал одно: без помощи Баркова воплотить ее в жизнь не удастся. Потому созваниваюсь и договариваюсь о встрече.

– Что ж, неплохо, – выслушав меня, оценивает фээсбэшник. – Немного денег я тебе дам. Поезжай, поговори со своим приятелем. Если согласится бежать – передай сотовый телефон. А машиной обеспечу накануне побега…

Илья Супрун слыл в бригаде спецназа интеллигентом. Инженерное образование, родители из научной элиты, тысячи прочитанных книг – все это в какой-то мере накладывало отпечаток на поведение и образ жизни. Матерился крайне редко, умело сохранял ровные отношения со всеми; в разговоре иногда употреблял малопонятные, но жутко красивые фразы, заставлявшие коллег чесать затылки и уважительно помалкивать.

С женой Анной они жили хорошо, дружно; растили дочь и сына. Уволившись из армии, Илья поселился с семьей в небольшом городке близ Черноморского побережья. Долго мыкался с сертификатом по инстанциям, пока наконец через суды не выбил халупу в старой хрущевке. Чему, впрочем, несказанно обрадовался – до этого чиновники всех мастей лишь обещали и обманывали.

Ну а дальше все складывалось, как у меня: бесконечные поиски работы, редкие мгновения удачи и опять сплошь обман и невезение… Подфартило, как показалось, однажды – два года назад устроился в только что организованную фирму, занимавшуюся экзотическим способом сноса старых построек – подрывом с использованием промышленного тротила. Поначалу все было чин чином: лицензия, разрешающие документы, техника безопасности, курсы (хотя чему там могли научить подрывника с двадцатилетним стажем?)… И вдруг через полгода, словно эхо от десятка произведенных взрывов, грянула проверка из краевого центра. И закрутилась карусель: сначала административное дело с арестом счетов фирмы, с допросами; следом – уголовное…

Супрун слабо разбирался в тонкостях Уголовно-процессуального кодекса, послушно являлся по повесткам в прокуратуру и в конце концов превратился из свидетеля в одного из обвиняемых. В итоге на скамью подсудимых усадили троих: главного бухгалтера, инженера по технике безопасности и старшего мастера подрывных работ Илью Супруна. А генеральный директор – основной махинатор и потомственный ворюга (сын бывшего мэра) – успел обналичить огромную сумму и благополучно смыться в неизвестном направлении.

Колония-поселение под Новороссийском мало походила на то, что принято называть зоной. Забор вокруг территории имелся, но – никакой многорядной колючки со слепящими прожекторами, никаких вышек с хмурыми автоматчиками и рвущих в злобе поводки собак. Да и сам заборчик не отличался неприступной высотой.

В колонию я приехал утром, часам к одиннадцати. Как и положено, заявился к дежурному – молодому прапорщику в «леликах» с толстыми стеклами, сидевшему за стеклом проходной. Поздоровавшись, предъявил документы и вкратце обрисовал цель своего визита.

– Заполните форму, – пропихнул тот в окошко бланк. – И к вечеру подойдете.

– А сразу встретиться нельзя?

– Его отряд работает на объекте вне учреждения. Их привезут только к ужину.

Отдав заполненный листок очкарику, я потоптался на крыльце, глянул на часы. И отправился в центр городка.

* * *

Друга привели на свидание в восемь вечера. Усталый и осунувшийся, но в чистенькой робе, Сапа расплывается в улыбке и крепко меня обнимает.

– Здоро-ово, Аркадий Сергеевич! – тянет он, похлопывая по моей спине. – Здорово, ветеран! Совсем не изменился – такой же подтянутый и стройный.

– Привет, Илья Алексеевич! Это жизнь впроголодь заставляет форму держать…

Усаживаемся по обе стороны единственного стола в небольшой комнатушке для свиданий, устроенной здесь же – по соседству с дежурным помещением. Выуживаю из сумки заранее купленные гостинцы: блок сигарет, две пачки чая, баночку растворимого кофе, мыло, зубную пасту. Все это, прежде чем впустить в комнатушку заключенного Супруна, очкастый прапорщик осмотрел с дотошностью любопытной старухи.

– Ну, зачем?.. – смущается Илья. – Разбогател, что ли? Или нашел работу с приличной зарплатой?

– Да ладно тебе – тут покупок на три сотни, – кручу головой в поисках камер или микрофонов.

Заметив это, приятель смеется:

– Бог с тобой! У них на всю зону полтора компьютера родом из прошлого века, а ты жучки ищешь! Кого тут прослушивать? Одни активисты, да паиньки вроде меня.

– Паинька… Дай такому ящик тротила, и вместо паиньки выйдет черт.

– Что-то ты какой-то озабоченный. Или случилось что?

– Есть парочка проблем…

– Не с Ириной ли?

– Операция Ирине срочно нужна. А денег, сам знаешь – только на жратву и хватает.

– Догадываюсь.

– Мне, конечно, всегда охота с тобой повидаться, поболтать за жизнь, молодость вспомнить. Но сегодня, Илья, я примчался по другому поводу.

– Выкладывай.

– Есть одно соображение. А точнее, способ прилично заработать, – перехожу к делу. – Тебе сколько осталось париться?

– Меньше года – десять месяцев с копейками.

– А мысли о дальнейшем устройстве имеются?

Тот с тоской во взгляде разводит руками, из чего я уясняю одно: четких планов у друга нет – сначала он мечтает выйти на свободу, а потом уж будет думать о будущем.

– Ну, тогда слушай сюда. Тут на днях от одного товарища (имени называть не буду) поступило деловое предложение. Требуется обсудить и по возможности быстренько дать ответ.

Илья подсаживается поближе:

– Излагай.

На рассказ о таинственном предложении Баркова уходит не более десяти минут. Еще столько же обескураженный Супрун приглушенным голосом выясняет подробности. Потом молча распечатывает блок сигарет, потрошит верхнюю пачку и закуривает…

– И хочется, и колется, – чешет он коротко остриженный затылок. – Знаешь, я всегда гордился службой, образованием, офицерскими погонами, причастностью к морской пехоте, к спецназу. Вроде всю сознательную жизнь занимался серьезным делом: воевал, рисковал жизнью; одного сухпая сожрал не меньше тонны – язву в итоге заработал… В общем, справно долг перед государством исполнял! А теперь скучная серая жизнь, заквашенная на нищете, – даже перед женой и детьми стыдно. И очень хотелось бы поправить эту несправедливость. Но, с другой стороны, сидеть тут осталось полтора понедельника. Если поймают – за побег еще лет пять впаяют, и не сюда привезут отбывать, а сошлют в настоящую зону, под автомат.

Да, все правильно. Наша жизнь – всего десять лет свободы: семь до школы и три после выхода на пенсию.