Журнал «Вокруг Света» №06 за 1982 год - Вокруг Света

В летние месяцы свирепствует в тайге гнус. Одолевает оленя, роится над ним клубами, закладывает ноздри, глаза, уши. Олень ничего не видит, не слышит. Голову в землю — и бежит куда попало. Все ему безразлично.

— Тут-то его и давит медведь,— рассказывает Вадим.— Отогнали медведей в августе, залетели в сентябре волки. Не очень голодные были, однако стадо начали резать.

— Зачем же резать, если не очень голодные?

— Волк, даже если он сытый, ради крови режет оленя. Кровь свежую любит. И потом у него инстинкт — все, что движется, валить.

Одного матерого волка из той стаи Вадим хорошо запомнил. Меченый был чьей-то пулей волчище, хитрый. Не попадался никак. Как-то уже по снегу, когда олени были на вольном выпасе, Вадим оседлал Кудряшка, взял кусок вареного мяса, термос горячего чая и двинулся в очередной объезд зимнего пастбища. Каждый из пятерых в бригаде делает такой объезд на своем участке. Один такой объезд — и полный световой день кончится.

Олень хорошо шел, быстро, ходко. Мороз был не очень крепкий, градусов тридцать. Однако ветер дул прямо в лицо, поднимая снежные вихри. Они закрывали дорогу, как белые простыни. Вдруг Кудряшок как вкопанный встал. «Что там?» — подумал пастух. Шагах в десяти чернело в снежном вихре пятно. Не было при себе ни ружья, ни палки, ни даже спичек. Пятно не двигалось.

Вадим привязал к осине оленя и подошел ближе шагов на пять. Снежная пелена спала, и он увидел перед собой волка. Это был тот самый, меченый. Он тоже стоял как вкопанный и смотрел на человека, вытягивая морду и принюхиваясь. Инстинктивно Вадим притронулся к поясу, где обычно у него висел нож. Ножа не было. Единственным оружием было слово.

— Зачем на мою тропу пришел? — спокойно заговорил он по-эвенкийски.— Это моя тропа. Видишь, Кудряшок стоит? Что, своей у тебя нет в лесу? Есть. Уходи.

Волк перестал принюхиваться, прислушиваясь к голосу человека. Вадим сразу догадался, что нужно зайти на ветер, и тогда зверь, почуяв человеческий запах, уйдет. Он стал тихонько обходить волка. Едва только ветер подул со стороны пастуха, волка как пулей смахнуло с тропы...

Труд оленевода во многом схож с трудом охотника. Обходя свой загон, пастбище, и особо по снегу, оленевод видит все: кто на его участок зашел, кто вышел, чей след и в какое время оставлен. Это и есть доскональное понимание законов жизни дикого зверя. Доскональное, и не меньше. А иначе к этому делу не допускают. На выучку уходят годы и годы.

— Медведи у нас спокойные,— улыбается Вадим.— Знают наши порядки. Увидим медведя — кричим. Медведь это не любит. Уходит, если хороший медведь.

— А если плохой?

— Плохой?.. Ну тогда сам виноват, если плохой.

Смотрю я на Вадима, и, признаться, мне трудно представить этого невысокого паренька один на один с медведем. А таких случаев в жизни оленевода сколько угодно. И медведи, и волки, и росомахи, и рысь.

...И все-таки в тот тяжелый семьдесят девятый бригада Августа Егоровича Гаюльского закончила год хорошо. В племенном совхозе из девяти бригад оленеводов они были первыми и по сохранности взрослого поголовья, и по приросту молодняка. И сверх положенного они сдали продукции на шестнадцать тысяч рублей. Бригада Гаюльского третий год держит почетный приз имени знатного оленевода Эвенкии — Тимофея Федоровича Чапогира.

...На лацкане пиджака у Вадима Гаюльского, рядом с комсомольским значком, мягко поблескивает орден Дружбы народов. Тут же — серебряный значок ЦК комсомола «Молодой гвардеец пятилетки».

Не спрашиваю, за что и когда получены эти награды. Думаю о незнакомом мне клочке земли в снегах Приполярья, и в моем воображении возникает далекий образ... Два десятка брусовых домов, тайга, дымы, отвесно уходящие ввысь, лай собак, и над занесенной снегом Суриндой — бездонное небо Севера.

Николай Ткаченко, наш. спец. корр. Красноярск

Скупые джентльмены

Друри-лейн — улица британской столицы — такой же символ театральной жизни, как, скажем, Сити — символ жизни финансовой. Но спешащая вечерняя театрально-ресторанная толпа вряд ли заглядывает на неприметную улочку Маклин-стрит, хотя она и выходит на Друри-лейн. Здесь, в одном из потемневших от времени и торфяного дыма домов, размещается «Группа действий по борьбе с детской бедностью». Поднимаясь по узкой обшарпанной лестнице, я подумал, что как раз в похожих декорациях снимались фильмы об Оливере Твисте. Но ведь диккенсовские мальчишки из работных домов жили больше века назад!

Джоан Таннард, заместитель директора этой благотворительной организации, начинает рассказывать...

— Четыре миллиона детей в Англии живут сейчас на грани официального уровня бедности. Полмиллиона из них находятся ниже этой роковой черты. Поэтому, к сожалению, и существует наша организация...

Когда речь идет о миллионах, цифры неминуемо заслоняют трагедию каждой изломанной жизни. Джоан дает мне одно из писем, пришедших в «Группу действий».

«Я изо всех сил стараюсь прокормить семью на пособие по безработице. Мой муж Джон девять лет проработал на железной дороге, но недавно получил травму и больше не может содержать семью... Нам пришлось от многого отказаться — даже от зубной пасты и шнурков для обуви. Никогда не забуду, как за обедом мой сын Ральф потянулся за вторым кусочком хлеба, а я шлепнула его по ручонке. Но ведь если бы он его съел, малышке Джей ничего не досталось бы. Каждый батон я делю так, чтобы все получили поровну...

В этим месяце мы решили побаловать ребятишек: купили им по пончику. Катать трудовые навыки. Однако они должны приобщаться к труду в школе или под контролем педагогов. Практика показывает: дети, которые отдают почти все свое свободное время работе, плохо успевают в школе, быстрее устают, хуже ведут себя на уроках, чаще прогуливают занятия и стремятся покинуть школу как можно раньше. Не забудьте, что бедность —не только голод, холод. Это и постоянное физическое напряжение, стрессы, нервное истощение. Бедность — клеймо на всю жизнь...

А. Лопухин, корр. «Комсомольской правды» — специально для «Вокруг света» Лондон — Москва

Вода альпийских ледников

Это был лес, пронизанный, солнцем, где огромные деревья с толстыми стволами высились подобно колоннам. Дышалось в нем хорошо — особенно после шоссе. Но я биолог и привык всматриваться в лес, а здесь что-то с самого начала настораживало. И верно, присмотревшись, я обнаружил, что здесь почти нет мхов и лишайников. А они словно лакмусовая бумажка сигнализируют: среда загрязнена, природа гибнет от отравления.

Лес был болен, как больна была земля, на которой он растет, как вода, питающая его корни.

...На набережной Франкфурта-на-Майне люди кормили ныряющих у самого берега уток. Птицы брали корм чуть ли не с ладони. В стороне чинно плавали два белых лебедя, изредка опуская в воду гибкие длинные шеи... Я тоже стал кормить уток. Птицы плескались в грязно-свинцовой воде. И вспомнилась мне газетная статья, которую только что видел на стенде естественного музея Франкфуртского университета: «Майн — пример того, как человек отравляет природу». В статье говорилось, что в реке опасно купаться, а пить воду без специальной обработки запрещено. В гостинице выпил для опыта стакан сырой воды, пропущенной через городские очистительные фильтры.

Бр-р-р! Хуже не пробовал никогда. Знакомые меня отругали:

— Разве тут можно пить сырую воду?!

— Но ведь она же питьевая...

— Ну и что?

— Так какая же тогда на вкус техническая?

Технической водой здесь моются в душе, используют для разных хозяйственных нужд. А пьют ту, которую мне так не рекомендовали франкфуртские знакомые.

Какое богатство — чистая вода! Когда сопоставляешь, что на жителя западногерманских городов воды приходится почти в три раза меньше, чем, например, на одного москвича, понимаешь, что в ФРГ с водой трудно. И стоит она немалых денег. В гостинице душ (техническая вода) обходится в полмарки. Специальный аппарат проглатывает купленный заранее жетон и отпускает воду — ровно шесть минут. В зоологическом саду Франкфурта-на-Майне на покупку кормов для животных идет десять процентов бюджета. И столько же тратит зоопарк на воду. В стране давно торгуют бутылками с водой альпийских ледников. Кому охота попить чистой воды — покупают. Уж альпийские-то вершины — символ девственной природы...

Когда вода разносит яды, она превращается в лютого врага всего живого. Реки и озера, почвенные воды, испарения и выпадающие осадки опасны потому, что они токсичны сверх нормы и при очередном крупном выбросе неочищенных отходов промышленности — а это происходит здесь со зловещей регулярностью — становятся смертоносными.