Мальчики-мальчишки - Наталья Горская

Когда началась Перестройка, то появилась надежда, что «затравленные» советской цензурой авторы вынут из глубоких столов залежавшиеся шедевры. Но этого не произошло, не появились новые Салтыковы-Щедрины и Гоголи. Если совсем недавно у нас шептали об отсутствии в СССР свободы для людей искусства и науки, многие из которых из-за этого уехали на Запад, то теперь никто не пользовался наступившей свободой для этих возвышенных занятий. Большинство почему-то посчитало нужным употребить её для свободного падения к своей полнейшей деградации, потому что страна из тоталитарного государства, где главным кредо было «всё нельзя!», вдруг резко превратилась в огромную территорию, на пространстве которой всё и вся безропотно подчинилось знаменитой формуле «всё позволено!». На смену призраку коммунизма пришёл призрак Фёдора Карамазова, который хотел в скверне, в пороке своём всю жизнь прожить, потому что в пороке-то жить слаще и проще. И хотя все ругают такую жизнь, но сами живут, только тайком. Он же хотел открыто: сделать пакость и тут же в ней не только сознаться, а возвести в подвиг, в пример для подражания. Сплошные призраки, а русские граждане не знают, кого из них слушать, потому что своего ума не хватает.

– Слушайте, – стали удивляться некоторые россияне, решившие, что демократия ничем не отличается от анархии, – оказывается, сейчас ВСЁ можно! Хочешь матом орать на главной улице – ори, пока не охрипнешь, и никто слова не скажет. Хочешь пьяным валяться поперёк улицы – пожалуйста, сколько угодно! Хочешь нужду справить, но так чтоб все видели, а то в туалете как-то скучно и банально стало это делать – да сколько вздумается, окажите милость! Хочешь развратничать – соблаговолите, продемонстрируйте всем свои незаурядные способности в этом деле! Хочешь вывалить мусорное ведро из окна на головы прохожим – валяй, «облагораживай» собственную улицу! Хочешь присвоить то, что тебе не принадлежит – осчастливьте, доставьте радость! Не хочешь учиться – не учись, не хочешь работать – не работай. Вот она, свобода-то! Вот оно, Возрождение исконной Руси из коммунистического мрака!

Это самое «возрождение», которое позже назовут всё-таки вырождением, и свобода стали проявляться в том, что стало возможным на любом углу купить… «Майн кампф» Гитлера и «бессмертную поэму» неизвестного автора про Луку Мудищева. Многие почему-то именно так поняли свободу, потому что эти помои нам стали доступны. Они хлынули в страну такой резвой волной, что сбивали на своём пути любого, кто пытался предостеречь своих соотечественников от последствий такой «свободы». С нравственностью стало не ахти, но это никого тоже не пугало, потому что многие свержение самых основ нравственности воспринимали как явный признак свободы и даже совершенно серьёзно причисляли к главным «демократическим завоеваниям».

Сработал очень простой, а потому устойчивый к поломке механизм: если теперь никто не стоит с дубиной и не требует соблюдения норм и правил поведения, то надо их нарушать. Нарушать не потому, что есть какая-то особенная потребность в этом, а потому, что раз не требуют чего-то соблюдать, то именно это и НАДО нарушать. Вы замечали, что в наших электричках курят именно там, где написано «Не курить!»? Так ведёт себя ребёнок, которому родители запрещают кидаться, скажем, хлебом, но когда они уходят в гости, то ребёнок начинает с наслаждением делать именно то, что ему запрещалось, компенсируя в кураже своё недовольство оказанным на него давлением и ожидая, когда ему хоть кто-нибудь даст по рукам. Когда же ребёнок взрослеет, то он начинает понимать, почему нельзя этого делать, но если это понимание к нему так и не приходит, то иногда находится кто-то с дубиной, постоянно об этом напоминающий. А если никого с дубиной над таким человеком нет, то он, не понимая для чего, нарушает неписаные законы человеческого бытия. Это и есть несвобода, когда внутренний механизм толкает на совершение поступков, которые нам и не нужны вовсе, но мы их совершаем, потому что раньше это было невозможно. Есть люди, которым кто-то постоянно должен грозить пальцем, чтобы они вели себя пристойно, должен заставлять их учиться, работать, развиваться, к чему-то стремиться, в противном случае их непреодолимо начинает тянуть вниз. Особенно ярко это проявляется, тогда, когда государственная инквизиция, контролирующая каждый шаг личности, сменяется полным безвластием на всех уровнях. Старый порядок ушёл, а нового ещё нет даже за горизонтом.

Некоторые до сих пор то ли себя, то ли окружающих успокаивают: «Ничего-ничего, страна перебесится да и успокоится. У нашей страны сейчас «переходный возраст» подростка, который вдруг получил возможность жить «по-взрослому»: пить, материться, смотреть порнуху, тратить лёгкие деньги. Но постепенно вседозволенность и вседоступность перестанут быть в новинку, в диковинку, и нормальные люди вернутся к вечным ценностям. Ну, а кому повзрослеть не дано, то так тому и быть – это «нормальный процесс». Но сколько жизней унесёт этот «переходный возраст» и как долго он будет продолжаться, насколько увеличится процент ненормальных, которые «всегда были в любой нации и во все времена»? Их никогда не было так много, как сейчас – вот что интересно в рамках одной судьбы: этот «перебес» украл у многих юность и даже зрелые годы.

Человек, ощущающий себя единицей общества, без давления со стороны будет относиться с таким же уважением к жизни других людей, как если бы он относился к самому себе. И не из-за болезненного желания угождать или задабривать всех и вся, чтобы потом попрекать и шантажировать своим хорошим отношением, и не из страха, чтобы это было учтено на Страшном суде или при раздаче похвальных грамот за гуманное отношение к себе подобным. А просто потому, что такой человек чувствует окружающий мир частью себя, так как человек не заканчивается за пределами своей кожи. Каждая отдельная жизнь влияет на весь мир, переплетаясь с другими жизнями. Для человека, который способен объять своим сознанием весь мир, причинять вред этому миру то же самое, что ударить топором по своей ноге, или вдруг одна клетка его организма начнёт забирать себе то, что предназначается другим, и со временем такая клетка превращается в раковую опухоль от переизбытка материи в одном месте. Люди дышат одним воздухом и живут под одним небом, и тот, кто отравляет этот воздух и это небо, приносит вред не только себе, но и окружающим.

Человек, который похваляется хорошим отношением к людям и ждёт за это награды, похож на глупца, с гордостью вещающего:

– Я ни разу не отрубил себе палец, хотя и мог бы! Вот какой я хороший, а меня даже никто не похвалит за это! И этот чёртов палец мне даже спасибо не сказал за моё хорошее отношение к нему.

И вот пришло время, когда правительство перестало чувствовать себя частью государства.

– Как хотите, так и выживайте, – словно сказало оно совершенно равнодушно тем, кто его выбрал в надежде на лучшее и согласился содержать своим бесплатным трудом. – Каждый сам за себя.

– Да как же так? – ещё недоумевали люди, не желая верить своим ушам и глазам. – Мы же вас выбирали, мы же вам власть доверили, чтобы вы…

– Моя твоя не понимайт. Сами о себе думайт.

– Ну сами так сами, – развели руками люди, уставшие удивляться и недоумевать.

Наступило взаимное непрошибаемое безразличие между властью и народом. И это похоже на обособленность мозга от остального организма при запредельной коме, когда телу нужна внешняя система жизнеобеспечения и контроля, так как все части его уже разобщены и дают сбой в прежде согласованной работе.

В нашем городе многие тоже заболели такой разобщённостью и подхватили вирус вседозволенности. Как говорится, каков поп, таков и приход. Выплата зарплат задерживалась повсюду на несколько месяцев и даже лет. Когда она всё-таки доходила до уставших ждать заработанных кровных денег людей, то воспринималась не что-то само собой разумеющееся, а как праздник, за который надо благодарить снисходительное и великодушное начальство, соблаговолившего-таки обратить царственный взор на своих холопов. Все стали заниматься, чем только могли. Всего разнообразия способов заработать и не перечислишь, наблюдая такую махровую «дерьмократию». Назвали всё это заморским словом «бизнес», под которым каждый понимал то, что желал. У некоторых эти представления нервно балансировали на грани законности и просто обычной приемлемости.

Однажды на нашей железнодорожной станции у проходившего товарняка развалилась тележка под платформой. Особой аварии не произошло, тем более что грузовые платформы были пустыми. Они в сторону границы шли с лесом, а возвращались порожняком. Но несколько колёс скатилось с насыпи. У железнодорожников не оказалось грузоподъёмного крана, чтобы их собрать, поэтому они махнули рукой и решили приехать на следующий день с краном, резонно решив, что никто не возьмёт эти колёса и несколько оторванных автосцепок: кому они могут понадобиться, тем более и весят они несколько центнеров, если не тонн? Каково же было их удивление, когда на следующий день они не нашли даже обломков проржавевшей насквозь тележки, не говоря уже о колёсах. Колёса местные «бизнесмены» раскатали по округе, причём выяснили, куда их можно успешно «толкнуть» каким-то полякам, у которых очень ценится именно такая сталь, идущая на выплавку осей колёсных пар для железнодорожного транспорта. Да вообще-то сталь во всех странах ценится, а у нас она почему-то повсюду валялась и гнила ещё с советских времён, пока её не подобрали «охотники за металлами». И не просто подобрали, а даже отодрали оттуда, откуда нельзя. Но «нельзя» – это для неудачников, которые «не просекают фишку», а людям успеха в новой России всё позволено.