Завтра нас похоронят - Эл Ригби

Думать обо всём этом было неприятно. Но и говорить с Алом особенно не хотелось. И я пробурчала:

— Лучше бы взяла с собой Карвен.

Алан фыркнул и так тряхнул головой, что шляпа съехала ему на глаза:

— Карвен не стала бы таскать за тебя картошку, — сказал он.

Не стала бы. В этом Ал был прав, и я промолчала. Он вздохнул, поправил шляпу и предложил:

— Возвращайся, если хочешь, я всё куплю сам.

— И я буду виновата, если ты попадёшься? Ну уж нет. Но… Карвен действительно лучше было взять с собой.

— Ты сама не захотела будить её.

— Потому что знала, что ты будешь её задирать, а ей нельзя нервничать.

Он замедлил шаг и взял меня за плечо:

— Вэрди! Объясни, зачем тебе нужна эта мутная девчонка?

От неожиданности я споткнулась о какую-то торчащую из земли железку, с трудом удержала равновесие и встала как вкопанная:

— Чего? Карвен — моя лучшая подруга, и она — не мутная. Она была со мной ещё до тебя. Ещё раз выскажешься о ней вот так — выбью зубы. Понял?

Говоря всё это, я крепко держала Ала за рукав плаща и не сводила с него взгляда. Когда я закончила, он попятился, пожав плечами:

— Извини, я пошутил. Закрыли тему. В конце концов, если бы не Карвен, у нас не было бы этого поезда. И не только его.

Хотя бы это он понимал. Я спрятала руки в карманы и ускорила шаг. Идти на каблуках по раскисшей земле, усыпанной довольно крупными камнями и проржавевшим металлоломом, было трудно, но я старалась не обращать на это внимания.

Мне вспомнилась случайная встреча с Карвен под одним из городских мостов — она жила там с самого Крысиного Рождества. А я в то время только покинула дом моей второй матери — судьи и рада была хоть кого-нибудь встретить. Наполовину седая, тощая девочка сразу показалась мне чокнутой. Но она была очень добрая и ухитрялась доставать еду. Эти два качества сразу примирили меня с её странностями — побегами, долгим вечерним созерцанием неба и общением с призраками, которых я раньше никогда не видела. Карвен научила меня воровать и прятаться, и ей никогда не приходило в голову меня прогонять или чего-то требовать в благодарность. Она стала мне самым близким человеком.

Когда наступило лето, мы отправились искать себе другой дом — из-под моста нас выгнали взрослые бездомные. Я думала, мы бродим наугад, но Карвен отлично знала, куда мы идём.

Впервые увидев мрачную махину покорёженного поезда, я и подумать не могла, что здесь и есть наш конечный пункт. Этот эшелон был мне знаком: он стоял тут ещё со времён Большой Войны. Говорили, что, когда он перевозил беженцев, его обстреляли вражеские самолёты. А ещё пустили ядовитый газ, в котором задохнулись все, кто был к тому моменту ещё жив. Этих людей и закопали на маленьком старом кладбище по другую сторону дороги. А эшелон так и не убрали — сначала его решили оставить как напоминание об ужасах войны, потом о нём просто забыли. Поезда стали пускать по объездному пути, и со временем Восточная Колея вообще оказалась заброшенной — даже на той стороне озера, к которой она прилегала, никто никогда не отдыхал. И за сорок лет родилось множество легенд о живших на этом месте призраках.

Место и впрямь казалось не самым уютным. Но подойдя к поезду, мы не обнаружили тут никого, кроме Маары — она жила в паровозе. Разговаривать она почти не умела, понимала только самые простые слова, и лишь с большим трудом нам удалось хоть что-то от неё узнать. Маара до Рождества жила в интернате, а потом убежала — она знала историю своего дедушки и захотела посмотреть его поезд. А потом пришла сюда жить, потому что в городе все были слишком злые. Маара слышала истории про привидений, но они никогда её отсюда не выгоняли, поэтому она их не боялась. А ещё Маара уже тогда начала подбирать на улицах выброшенных «живых овощей» — ей было их жалко, и она даже воровала для них молоко в ближайшем посёлке. Удивительная доброта, полностью подавляющая инстинкт самосохранения. Видимо поэтому она так ярко выражена у таких вот безмозглых.

Я думала, что уж теперь-то Карвен точно уйдёт: не могло ей понравиться такое убогое местечко. Но она захотела остаться. И не просто остаться…

Той же ночью я впервые увидела, как освобождаются духи. Весь поезд осветился ровным голубовато-фиолетовым светом, а потом от него и от земли вокруг начали подниматься в небо светящиеся силуэты. Улетая, они превращались в маленькие звёздочки, и, казалось, это никогда не кончится… Более жуткого и одновременно завораживающего зрелища я еще не видела. А прямо перед паровозом стояла, раскинув тонкие руки, моя Карвен, похожая на самую настоящую колдунью. Тёмную колдунью.

Эту ночь, наверно, можно было считать началом всего. Ребята приходили к нам из городов, посёлков, соседних областей — и оставались. Карвен никогда не хотела быть лидером, и эту роль пришлось исполнять мне. Со временем я даже привыкла… как привыкла и к тому, что Карвен постепенно оставляли силы. Наверно, то большое освобождение призраков и подорвало её. Но мы никогда об этом не говорили. Она вообще ни с кем не говорила о том, что касалось её.

Ал ткнул меня локтем и указал вперёд — туда, где уже высились городские постройки. Я подняла глаза и увидела большой рекламный щит, с которого грустно улыбалась Госпожа Президент. А под ее изображением была надпись: «Заводите семьи. Родина начинается с семьи». Алан скривился:

— Она так призывает, будто это так же легко, как завести щенка.

Я промолчала, потом всё же вступилась:

— Заткнись. Она старается как может. Помнишь, какая она была красивая, когда ещё только заняла этот пост, перед Крысиным Рождеством? А сейчас? Представляешь, четырнадцать лет рулить такой страной, как наша, потому что больше никто не хочет?

На этот раз права была я. Госпоже Президенту исполнилось только тридцать шесть лет, когда её избрали, а выглядела она и того моложе. До этого она была сначала полицейской, затем депутатом, а потом некоторое время министром чего-то там. Я тогда ещё мало что знала о политике, но Гертруду Шённ — так её звали — считали очень умной женщиной. И несмотря на достаточно молодой в сравнении с другими кандидатами возраст, её выбрали со значительным перевесом — наверно, это сделали в основном мужчины. И случилось это как раз перед тем, как… всё произошло.

Крысиное Рождество уничтожило почти всех членов нового правительства и большую часть недавно обновившейся партийной верхушки. Госпожа Президент, у которой семьи не было, осталась почти одна, пытаясь выжить. За четырнадцать лет она изменилась — сильно похудела, стала походить на скелет и почти разучилась улыбаться. Но была всё так же безукоризненно элегантна, ухожена и классно притворялась, что ещё во что-то верит. Что и говорить… Госпожу Президента я уважала больше, чем любую другую женщину. И даже хотела бы, чтобы она была моей мамой, наверно…

Мы прошли под щитом и вошли в город. И здесь сразу привычно сосредоточились, готовясь в случае чего бежать и спрятаться. Но на полупустых улицах мало кто мог обратить на нас внимание.

Миновав несколько полузаброшенных районов, отличающихся лишь надписями на заколоченных дверях, мы наконец дошли до большого магазина, в котором обычно закупались. Уже глядя сквозь стекло витрины, я поняла: с продуктами не особенно хорошо. Впрочем, чего удивляться — даже в столице у нас почти не достанешь ничего.

Внутри оказалось не много людей. Скучали две кассирши, из дальних отделов доносились глухие голоса. Мы с Алом пошли вдоль полупустых полок. Глядя на них, я даже радовалась тому, что мы не приучены к хорошей еде и нам не нужно ничего, кроме картошки, хлеба и, может быть, какой-нибудь дешёвой колбасы. И что Маара сама обеспечивает молоком наших «живых овощей» — я бы этим заниматься просто не стала.

Мы быстро прошли через магазин и взяли всё нужное. У кассы я не удержалась и прихватила пару шоколадок — для Карвен, я знала, что это почти единственное, что она любит. Алл, заметив это, что-то осуждающе буркнул, но я тут же наступила ему на ногу. Кассирша, подняв взгляд, приветливо улыбнулась: она меня знала, я уже несколько раз приходила в этот магазин.

Взрослые улыбались мне очень редко, и я изо всех сил постаралась, чтобы ответная улыбка вышла тёплой. Кассирша начала пробивать продукты, я стала складывать их в сумки и совершенно забыла про…

— Ал! — боковым зрением я увидела, как он незаметно схватил что-то с полки и сунул в карман.

От злости и страха у меня даже потемнело в глазах: чтобы ещё и здесь нас считали ворами…

— Положи на место немедленно! — зашипела я, пользуясь тем, что женщина считала деньги, которые я ей только что отдала.

Он пожал плечами, показывая, что не понимает, о чём это я. Продолжая кипеть, я схватила его за руку и разжала пальцы, в которых, разумеется, ничего уже не было.