Послесловие из книги Голем XIV - Станислав Лем

V.

Будущее ещё раз переставит акценты в этой книжке. Всё, что я рассказал, представится будущему историку анекдотом на полях ответа, данного ГОЛЕМОМ на вопрос, как относятся между собой Разум и мир. До ГОЛЕМА мир являлся нам населённым живыми существами, образующими на каждой планете вершину древа видов, и не о том спрашивали, так ли это, а только, как часто происходит это в Космосе. Этот образ, нарушаемый в своём однообразии только неизвестным временем жизни цивилизации, ГОЛЕМ разрушил так неожиданно, что мы ему не поверили. Впрочем, он знал, что так будет, раз он открыл свою лекцию провозглашением отталкивания. Он не показал нам ни своей космологии, ни своей космогонии, но дал нам посмотреть как бы через щель в их глубину, вдоль пути Разумов разной мощности, для которых биосферы являются местами высиживания, а планеты - гнёздами, которые они потом покидают. В нашем знании нет ничего, делающего наше сопротивление по отношению к этой картине рациональным. Его источники находятся вне знания, в воле вида к самосохранению. Лучше вещественных аргументов его выражают слова: "не может быть так, как он говорил, ибо никогда мы на это не согласимся - и никакие другие существа не согласятся на судьбу промежуточного звена в эволюции Разума". ГОЛЕМ возник в условиях планетарного антагонизма из-за ошибочного человеческого расчёта, таким образом кажется невозможным, чтобы тот же конфликт и та же в нём ошибка должны были повторяться во всей Вселенной, давая начало росту мёртвого, и именно поэтому вечного мышления. Но границы достоверности являются скорее границами нашего воображения, чем космического положения вещей. Поэтому стоит задержаться над видением ГОЛЕМА - хотя бы только над его кратким изложением в последнем предложении лекции. Спор о том, как следует его понимать, остаётся почти у самого начала. Он сказал: "Если космологический член уравнений общей теории относительности включает психозоическую постоянную, то ни Космос не является этим проходящим в изоляции пожаром, которым вы его считаете, ни ваши соседи со звёзд не занимаются сигнализированием своего присутствия, но уже миллионы лет они занимаются познавательной коллаптической астроинженерией, побочные последствия которой вы принимаете за огненную игру Природы, а те среди них, которым удались разрушительные работы, разобрались уже в этом последнем из вопросов бытия, который для нас, ожидающих, представляется молчанием". Смысл этой фразы является спорным, ибо ГОЛЕМ предварительно объявил, что не будучи в состоянии объясниться с нами при помощи своего образа мира, он сделает это при помощи нашего. Он ограничился таким лаконичным предварительным условием, потому что в лекции, посвящённой познанию, он доказывал, что знание, полученное преждевременно, как не согласующееся с уже приобретённым, не имеет ценности, ибо наученный этому знанию замечает только противоречие между тем, что он знает, и тем, что ему сообщено. Уже хотя бы поэтому ожидание каких-нибудь откровений со звёзд, от существ превосходящих нас, в качестве либо спасительных сообщений, либо губительных, является пустой фантазией. Алхимики, будучи наделёнными знанием квантовой механики, не создали бы ни бомб, ни атомных реакторов. Подобным образом Андийцам (Инкам) или Высокой Порте не было бы никакой пользы от физики твёрдого тела. Всё, что можно сделать, это указать на пробелы в картине мира, составленной наученным. Каждая картина мира содержит такие пробелы, но для тех, кто её создал, они незаметны. Незнание о незнании неуклонно сопровождает познание. Земные праобщества не имели даже собственной реальной истории, ибо заменяли её мифологическим горизонтом, в центре которого оказывались они. Люди того времени знали, что их предки вышли из мифа, и что сами они когда-нибудь туда возвратятся. Только рост знания разбил этот круг и бросил людей в историю, как в поток изменений в реальном времени. Для нас таким иконоборцем стал ГОЛЕМ. Он подверг сомнению нашу картину мира там, где мы поместили в ней Разум. Его последняя фраза указывает, с моей точки зрения, на неустранимую загадочность мира. Эту загадку составляет категориальная неопределённость Космоса. Чем дольше мы его исследуем, тем яснее видим заключённый в нём план. Это несомненно один и только один план, но происхождение этого плана остаётся таким же неведомым, как и его предназначение. Если мы пытаемся втиснуть Космос в категорию случайности, то этому противоречит точность, с которой космические роды отвесили пропорцию между массой, а также зарядом протона и электрона, между гравитацией и излучением, между бесчисленными физическими константами, подобранными между собой так, чтобы сделать возможными конденсацию звёзд, их термоядерные реакции, их роль котлов, синтезирующих элементы, способные образовывать химические соединения - и, таким образом, сочетаться в конце концов в тела и в мозги. Если, однако, мы пытаемся втиснуть Космос в категорию технологии, и, таким образом, приравнять его к устройству, производящему на периферии постоянных звёзд жизнь, то этому противоречит разрушительная бурность космических превращений. Если даже жизнь может возникнуть на миллионах планет, то уцелеть она сможет на небольшой их части, ибо почти каждое вторжение Космоса в ход эволюции жизни равносильно её гибели. Таким образом миллиарды навечно мёртвых галактик, триллионы разорванных взрывами звёзд, множество сожжённых и замерзших планет являются непременным условием прорастания жизни, которую убьёт потом в одно мгновение одна вспышка центральной звезды - на планетах менее исключительных, чем плодоносная Земля. И, таким образом, Разум, созданный благодаря этим свойствам материи, которые возникли вместе с миром, оказывается жалким недобитком всесожжений и сокрушений, уцелевшим благодаря редкому исключению из правила деструкции. Статистическое неистовство звёзд, миллиарды раз терпевших неудачу, чтобы один раз породить жизнь, миллионы видов которой убивались, чтобы один раз получить плоды, было предметом, который изумлял Крива, как раньше предметом беспокойства Паскаля была бесконечная тишина этих неизмеримых пространств. Мы не удивлялись бы миру, если бы могли признать жизнь случайностью ad hoc (специально для данной цели - лат.) возникшей благодаря закону больших чисел, но без подготовки, о которой свидетельствуют условия космического начала. Мы также не удивлялись бы миру, если его жизнепорождающая сила была бы отделена от его разрушительной силы. Но как мы должны понимать их единство? Жизнь возникает от гибели звёзд, а Разум - от гибели жизни, ибо он обязан своим возникновением естественному отбору, то есть смерти, совершенствующей уцелевших.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});